– Он знает резервную волну?
– Конечно.
– Сеанс циркулярный, в девять ноль-ноль московского времени. Я лично прослежу, чтобы передали. Но на сеансе связи присутствуют наши генералы в штатском.
– Просто передайте просьбу. Волну для связи с ГРУ вы можете и не знать.
– Я ее и не знаю.
– Вероятно, я к тому времени буду у вас. Если нет, свяжусь с ними из другого места... Следующий вопрос. Точно такой же, но касается ОМОГ подполковника Разина. Он задействован в операции?
– Задействован.
– Есть возможность его вывести?
– Трудно. Практически невозможно. Он на самых подступах к Имамову. Если оголить этот участок, образуется дыра, через которую можно выйти в тыл нашим подразделениям. Имамов такой случай не упустит.
– Хорошо. Пусть только свяжется с нами... Тоже в девять ноль-ноль?
– Я же сказал – сеанс циркулярный.
* * *
Вернувшись в кабинет, Мочилов сразу звонит генералу Спиридонову. Генерал же берет трубку не сразу и не сразу включается в разговор – должно быть, не один находится в кабинете и занял голову другими заботами, которые с него никто не снимал в связи с новой операцией.
– Товарищ генерал, полковник Мочилов... Я добрался до штаба группировки. Да-да... Как и договаривались... Обещают поддержку по всем статьям. В девять ноль-ноль сеанс связи. Нашим группам передадут приказ выйти на нашу волну. Я обговорю с ними варианты... Если будет возможность, постараюсь объединить группы, чтобы обезопасить Согрина от лейтенантов... На всякий случай...
После этого следует звонок Доктору Смерть на номер спутникового телефона. Здесь отвечает сам Басаргин.
– Александр Игоревич, как у нас обстоят дела с отцом того мальчишки?
– Готов помочь нам. Сейчас доводим ситуацию до состояния рабочей. Генерал Астахов взялся уладить дело с подпиской о невыезде и вообще подключил Генпрокуратуру к уголовному делу... Чохоева в обиду не дадут, и никаких преследований против него организовано не будет. Он может спокойно лететь с вами.
– Спасибо. Где он сейчас?
– Через два часа Пулатов привезет его к нам.
– Я пришлю за ним машину.
Юрий Петрович кладет трубку и смотрит на начальника оперативного отдела. Тот улыбается:
– Ты, Юрий Петрович, стал классическим телефонным чиновником. Отвык, наверное, от боевых операций. Может, лучше задействовать кого-то из командиров бригад? Не думаешь так?
Мочилов отрицательно мотает головой:
– Они не в курсе событий. И не должны быть в курсе настолько, насколько я. Относительно физической формы... Я еще на что-то гожусь.
Стучат в дверь. Один из офицеров открывает. Принесли сводку погоды, нанесенную на стандартные штабные карты. Сводка на три дня, как и запрашивали. Каждый день на отдельном листе.
– О-го-го! Товарищ полковник... Посмотрите...
Мочилов подходит к столу:
– Пурга, значит... Придется искать в пурге дыры.
– Все-таки вылетите?
– Посидим в Ханкале... В боевой готовности.
Согрин со своей разобщившейся группой так и идет по следу, оставленному боевиками уже после того, как они вступили в бой с верхней позиции. Если эту позицию чеченцы покинули, значит, обстановка позволила им это сделать. Следы отчетливо показали, что они вели отсюда обстрел чьих-то позиций... Идет в прежнем темпе, потому что понимает: бой еще не закончен, и пока он не догнал противника, пока он не видит его визуально, – и его группа, и кто-то еще находятся в опасности. Где-то вот-вот должен возобновиться бой, а он, если будет поджидать отставшую троицу, рискует снова успеть только к подбору гильз из снега, если и к этому успеет, потому что ветер все сильнее, все настойчивее пытается свалить человека, и снег ложится все более плотным слоем, обещая засыпать упавшего. Скоро и следы, и гильзы занесет, и тогда уже невозможно будет ориентироваться так же хорошо, как можно было сделать это ночью. Именно по следу ориентироваться, а не по компасу. Что же касается приближающегося утра, то утра может и не быть, если начнется настоящая пурга. В пургу и при дневном свете видно хуже, чем ночью при хмуром небе. Даже с прибором ночного видения в пургу работать труднее.
Правда, теперь, на пологом спуске, темп преследования выдерживать стало легче всем. Даже лейтенант Егоров, до этого идущий с криво открытым ртом, и тот рот закрыл, но по-прежнему хмуро посматривает по сторонам. Лейтенант Брадобрей тоже мрачен. Оба недовольны тем, что их товарищи отстали. По правде говоря, они надеялись на их физическую подготовку так же, как на свою, и совсем не верили в такую же подготовку гораздо более старших по возрасту спецназовцев ГРУ. А теперь оказывается, что и их выносливость на пределе, а спецназовцам хоть бы что, и они готовы ночь до конца так же носиться по снежным горам, а потом и днем продолжать преследование. Новичкам это показалось хождением за пределом возможного. Но – молчат и терпят...
След, ведущий на спуск, начинает идти не по прямой, а классическим серпантином. Так, конечно, спускаться легче. Но Согрин поднимает бинокль и пытается рассмотреть то, что можно рассмотреть в непосредственной близости при такой плохой видимости. Смотрит, не останавливаясь при этом, рискуя сам скатиться по склону. Наконец убирает бинокль в футляр:
– Веревку... И включить «подснежники»...
Веревками лейтенанты обеспечены. И полковник правильно сообразил, что значительно сократит время, воспользовавшись техникой горного хождения. Веревка пропускается через карабины, закрепленные на поясе. Первым спускается сам полковник. Впрочем, такой спуск можно и без веревки проводить, хотя это в темноте гораздо опаснее. Тем не менее через короткий промежуток времени в наушниках раздается голос Согрина:
– Я Рапсодия. Веревки хватает на три витка серпантина... Следующий...
Спускаются два лейтенанта, за ними Кордебалет. И после этого конец веревки сползает в руки Согрина. Сохно сверху страховать некому, и подполковник спускается сам, причем не менее быстро, чем остальные спускались по веревке.
– Какая встреча! – восклицает он внизу. – Давно не виделись.
– Поехали дальше... – не останавливается полковник.
Следующий этап преодолевают в том же порядке, только теперь уже самостоятельно, без страховки, спускается Кордебалет. Третий этап начинает Сохно, а заканчивает Согрин. Но третий этап короткий. Преодолевают всего два витка серпантина, а третьего не находят, и Сохно вынужден даже слегка подняться, чтобы выйти на след.
– Теперь – за ними!
– Мы на склоне... Спускаться? – раздается в наушниках голос лейтенанта Юрова.
– Я не давал приказа на отдых, – на ходу сухо отвечает полковник.
* * *
Отставшие лейтенанты оказываются гораздо лучшими горниками, чем показали себя марафонцами. В наушниках хорошо слышно, как они переговариваются:
– Крюк вбей... Сюда... Так...
– Нет-нет... Не видишь... Трещина слабая... Выше вбивай... Вот...
– Ага... Пропускай веревку... Стравливай...
Согрин пятнадцатью минутами раньше не стал терять время на вбивание крюка, чтобы все спускались в одинаковых условиях, и веревку можно было бы потом протянуть через кольцо и сохранить. Он просто не сомневался, что его офицеры и он сам даже без веревки спустятся без проблем. Лейтенантам привычнее классический спуск. И то хорошо, что не так далеко отстали. В случае боя три лишних ствола могут пригодиться. Но полковник поджидать отставших не намерен. След еще видно, хотя снегопад-предатель стремится занести его как можно быстрее. И потому поспешность необходима.
Так, прямо по следу, они и спускаются в долину. Здесь светят фонариками открыто. В пургу, уже и вниз с перевала свалившуюся – вот уж действительно снег на голову! – издали увидеть луч фонаря невозможно. Видимость в таких условиях и днем бывает не больше восьмидесяти – ста метров, а уж ночью тем более.
Наклонившись, осматривают следы. Быстро и внимательно. Здесь боевики отдыхали. Отчетливо отпечатались места, где они в снег свалились. Видно, что они предельно устали. Даже не все нашли в себе силы к камням спиной прислониться.
– Кровь, – осматривает камень лейтенант Егоров. – Здесь кровь...
Под лучом фонарика бурые пятна на буром камне. Свежие пятна, подмерзнуть полностью не успели.
Сохно оказывается рядом, сметает рукавицей верхний слой снега, находит еще следы крови и брошенный пропитанный кровью тампон из стандартного армейского перевязочного пакета. Здесь – лазарет, раненого обрабатывали. И шприц-тюбик от парамидола находится. Тоже бросили...
Полковник рассматривает карту, а Кордебалет тем временем занят общим следом.
– Они шесты тащат, – сообщает, он сообразив наконец, что за странные линии тянутся вдоль человеческого следа. – Связками... Одну сторону на плечо, другой конец по земле волокут.
– Из шестов и носилки сделали, – добавляет Сохно, поднимая из снега стружки, – топором кто-то работал.
