— Это не тот ли Моргентау, который возглавляет австрийское бюро Интерпола?
— Он самый. Моргентау мне кое-чем обязан… Вот и пришла пора платить по старым долгам…
С утра ветер нагнал облака, было пасмурно, но как-то не слишком мрачно, и в частых прогалинах между туч виднелись голубые кляксы ясного неба. Однако солнце так и не проявилось к полудню, так что было даже свежо. Обитатели Неаполя, особенно неаполитанки, и не думали одеваться потеплее, а продолжали, несмотря на пронизывающий ветер с моря, разгуливать в легких открытых платьицах. Впрочем, отметил Сержант, женщины не мерзли, согреваясь, наверное, от горячих взглядов мужчин.
Степан с утра надел светло-серый полотняный костюм, под которым легко было спрятать кобуру с «берет-той», и шляпу того же цвета. В одной руке он зажал несколько свернутых газет, только что купленных на лотке, а в другой — сигарету. Он шел по аллее сквозь длинный скверик, время от времени затягиваясь ароматным «Данхиллом».
Ему такая погода нравилась больше, чем хваленое солнце Италии. Разумеется, если бы он здесь находился на отдыхе, то предпочел бы безоблачное небо и палящее солнце. Но для дела его устраивала прохлада, не позволяющая вниманию рассеиваться, а мозгам спечься. Бросив окурок в урну, он взглядом нашел пустую скамейку, прятавшуюся под густой кроной каштанов, подошел и сел. Удобно откинувшись на спинку скамейки, он еще пару минут разглядывал праздных прохожих, потом развернул «Коррьере делла сера» и сразу наткнулся на жирный заголовок:
«РОССЕТТИ ТЕРЯЕТ ВТОРОЙ БРОНИРОВАННЫЙ «ЛИНКОЛЬН», ЧТОБЫ ОБМАНУТЬ ПРЕСТУПНИКОВ И СПАСТИ СЕБЕ ЖИЗНЬ».
Далее следовала короткая заметка:
«Вчера в первой половине, дня был обстрелян «линкольн» известного предпринимателя и финансиста, близкого друга премьер-министра, Томмазо Россетти. В машине хозяина не оказалось. Погибли шофер и телохранитель Россетти. Как сообщил комиссар полиции Микеле Бонасера, преступники устроили засаду на дороге в роще, неподалеку от неаполитанской виллы синьора Россетти. «Линкольн» был обстрелян из гранатомета и автоматов. Стальная броня не выдержала прямого попадания гранаты. Шофер погиб от осколков, а пассажир, ехавший на заднем сиденье, опустил стекло и попытался оказать сопротивление, но был застрелен.
Комиссар Бонасера уточнил, что на месте преступлена найдены гильзы, пустой магазин от автомата и другие оставленные нападавшими улики, которые полиция пока не считает нужным обнародовать. Ведется следствие.
Как уже сообщалось, несколько дней назад другой «линкольн» синьора Россетти потерпел катастрофу близ Портофино в Лигурии. Погибли четверо служащих. Высказывалось предположение, что это был «несчастный случаи».
Тут же была подверстана большая статья, где с подробностями обсуждались предшествующие двум покушением на Россетти убийства семи лидеров мафии...
Сержант просмотрел другие газеты. В общем-то везде было одно и то же. Только, в зависимости от принадлежности к тому или иному политическому лагерю, варьировалась тональность комментариев. Причем одна газетка прямо называла синьора Россетти главой сицилийской мафии и отметила, что первое за эти дни покушение на него произошло в тот день, когда крестный отец был приглашен на прием к премьер-министру страны — своему лучшему другу... Из этого следовал дерзкий вывод, что нынешний премьер находится на... коште у мафии.
Сержант усмехнулся и бросил ворох газет на скамейку. Везде одно и то же: что в России, что в Италии — везде словоблудие журналистишек, отрабатывающих щедрые авансы, и везде отцы нации малодушно променивают судьбу родины на хрустящую зелень... Он закурил новую сигарету. Настроение у него внезапно испортилось мысли вновь вернулись к невыполненному заданию. В глубине души Степан понимал, что ситуация у него, прямо сказать, аховая. После двух неудачных попыток покушения Россетти должен не просто почуять опасность, а обозлиться. И тогда его поведение станет непредсказуемым, и в этом случае подловить его будет очень непросто. Загнанные в угол крысы и те избирают в качестве способа защиты нападение — кидаясь на кошку или собаку, даже на человека. У крысы-Россетти не в пример больше возможностей защищаться. Надо честно признать, что фактор внезапности перестал действовать и теперь игра пойдет на равных: старик позаботится о выстраивании круговой обороны и сам перейдет в контратаку. Не исключено, что скоро старый синьор вычислит своих врагов…
На широкой аллее сквера стало больше гуляющих. Как всегда, много женщин классического неаполитанского типа: приземистые, крутобедрые, большегрудые, суетливые, крикливые… Совсем не такие, к каким он привык во Франции или в Штатах. Даже миланские женщины совсем другие…' Но за эти несколько дней пребывания в Неаполе он уже как-то свыкся с их внешностью, даже смог оценить их специфическую сексапильность: особенно его притягивали блондинки с черными жгучими глазами и смуглой кожей. Как вон та, с прогулочной коляской, — кольнула искоса зрачком сидящего на скамейке светловолосого мужчину и понесла дальше свою обтянутую тугими джинсами корму. Остановись, мгновенье, с усмешкой подумал Сержант, ты хоть и не очень прекрасно, но в тебе что-то есть… И в ту же секунду, заслышав в кустах за спиной легкий шорох — может быть, это птичка порхнула с ветки, — он резко обернулся, готовый мгновенно упасть на землю, проворно закатиться под скамейку и выдернуть из-за пазухи «беретту»… Никого. А он что ожидал увидеть — пляшущее оранжевое пятнышко лазерного прицела или высунувшийся из листвы вороненый хобот глушителя?
Степан встряхнулся и глубоко вздохнул. Нет, в таком дурацком настроении, в котором он сейчас пребывал, охотиться нельзя. Что-то с ним случилось в последние трое суток, что-то как будто подломилось внутри… Из-за чего? Из-за двойной неудачи с покушением на Россетти? Иди причина глубже? Что-то, для него пока непонятное, неуловимое, то ли собственное предчувствие, то ли чей-то намек, делало ему загадочные знаки, приближалось, удалялось, не дав себя поймать и оценить. Он боялся, что это могло быть знамением, что его жизнь подошла к крайнему пределу. Правда, никто не скажет, не напишет, даже не подумает: мол, ушел из жизни наш выдающийся соратник, великолепный стрелок, бесстрашный солдат… Отдадим ему последние воинские почести…
Он помотал головой: нервы ни к черту. Лезет в голову разная чушь! Так и впрямь недолго свихнуться и самому прийти к Россетти на поклон: прости, мол, заблудшего. Если бы кто смог залезть к нему в душу и подслушать сокровенные мысли — это же позор!
Сержант зажмурился. В сопровождении почтенной дамы мимо с чириканьем прошествовала стайка малышей. над чьими головками, словно маленькие дирижабли, плыли серебряные и золотые воздушные шары. В этот момент в синем просвете неба выглянуло солнце, зажгло острые лучики на зеркальных боках воздушных шариков, кольнуло в глаза отраженными зайчиками, и Сержант увидел направляющихся в его сторону Лесоповала, Сизого и Ломового. И тут же ушли затаенные страхи, случайно вызванные из тех мрачных лабиринтов души, где им и суждено прятаться.
Троица подошла и села рядом на скамейку. Домовой достал из своей неизменной сумки четыре банки кока-колы и раздал каждому. Сержант присосался к холодной жести, косясь на своих орлов. Вот уж кого не терзают никакие дурные предчувствия! За несколько последних недель отправили на тот свет семерых боссов итальянской мафии и как ни в чем не бывало сидят себе в центре Неаполя, дуют газировку.
Да что это на него нашло?! Ну не сумели нахрапом одолеть очередного мафиозо, что ж, придется еще поработать — чего хай поднимать? И все-таки, если трезво рассудить, все идет не очень хорошо. Можно сказать, из рук вон плохо. Он допустил большую ошибку, начав серию убийств со второстепенных фигур, а не с главной. Ведь знал же, что самый опасный, самый хитрющий и самый ценный среди всех заказанных клиентов — Россетти. Но оставил его на десерт…
Сержант допил свою кока-колу и уже собрался выбросить пустую жестянку, как вдруг насторожился. Сначала он не мог понять причину. Но потом понял: на него кто-то пристально смотрел. И он подсознательно ощутил на себе этот внимательный взгляд. Нервно смяв банку и бросив ее в урну, Степан лениво откинулся на спинку и с равнодушным видом поглядел в ту сторону, откуда его сверлил чужой взгляд. На соседней скамейке сидели двое молодых оборванцев в джинсах и майках и о чем-то жарко спорили. За ними на травке расположилось трио музыкантов: скрипка, виолончель и флейта — на флейте, кажется, играла девчонка. А вот и глазастый. На дальней скамейке. Один. Высокий невзрачный хмырь буквально сверлит его взглядом. Сержант лениво отвел глаза и стал наблюдать за своими курсантами. Вот святая простота: болтают себе, ни сном ни духом не подозревая, что к ним привязан хвост.
