Странное это ощущение – читать свое досье. Читать то, что другие собрали о тебе, подглядели через твое плечо, услышали от тебя… Читать о том, что ты уже давно забыл и то, о чем ты даже и не помнил никогда.
И фотографии, которых ты никогда не видел.
Ты выходишь из здания редакции. Ты разговариваешь с приятелем в летнем кафе и даже не представляешь, какое странное выражение может принимать твое лицо в момент, когда скрытый фотоаппарат щелкает затвором.
Твой распорядок жизни, описанный сторонним наблюдателем, может казаться и нелепым и многозначительным, но сам бы ты никогда не обратил внимания на то, что возвращаешься домой обычно по левой стороне улицы, очень часто останавливаясь возле продовольственного киоска, но, как правило, ничего не покупая.
Ты где-то подсознательно сознавал, что тебя интересуют симпатичные девушки, но то, что ты особенно остро реагируешь на улице на светло-русых девушек со спортивной фигурой ростом до ста семидесяти сантиметров, ты бы сам не смог сказать сходу. А наблюдатели это заметили. Заметили и подробно описали.
В трех из пяти случаев ты предпочитал в качестве прохладительного напитка колу, а в семи из десяти закусок под открытым небом – пирожки с картошкой. Жаренные, и в девяти случаях из ста – возле кафе «Уголек» на Иванова.
Что это дает? Бог его знает, но наблюдатели все это заметили и занесли в отчет.
Шатов посмотрел на даты и присвистнул – его, оказывается, пасли почти три месяца, прежде чем передали Дракону. В сопроводительной бумаге было особо отмечено, что журналист Шатов склонен к импульсивным действиям, плохо контролирует себя в критической ситуации и способен сохранять работоспособность в течение длительного времени.
Как это умудрились срисовать наблюдатели, Шатов даже и не пытался понять, просто переворачивал страницы, одну за одной.
Дальше уже пошли записи Дракона.
Шатов попытался читать их внимательно, но покойный Дракон слог имел тяжеловесный и в подшитых записках явно отвечал на какие-то запросы или инструкции. Оправдывался перед большой буквой З. И поносил некоего Д.П. за недостаточно подробно разработанный сценарий.
Д.П. – надо полагать, это Дмитрий Петрович. И выходит, что писатель сочинял сценарии убийств, которые потом реализовывал Дракон. Сами сценарии были заботливо из папки извлечены, оставив только нарушение нумерации страниц.
Фотографии. Их становилось больше по мере продвижения в глубь досье. Вот снимок, явно сделанный с видеопленки – Шатов сидит на полу, а над ним склонились двое.
Шатов закрыл на минуту глаза. Это он помнит. Через минуту оба стоящих уже будут мертвы, а Дракон впервые явится пред очи Шатова. В качестве спасителя. Для начала.
Вот Шатов бросает пистолет в болото. И это тоже Дракон умудрился увековечить. На всякий случай. Видимо, его слова о том, что из Шатова первоначально хотели сделать козла отпущения, не были пустой угрозой.
Несколько снимков запечатлели гибель группы Ямпольского. Качество снимков оставляют желать лучшего, но Шатов помнит все, что происходило тогда очень ярко и подробно. И забыть не сможет этого, похоже, до самой смерти. Не зависимо от того, скоро или нет она наступит.
Потом доклад Дракона о драке над болотом. Нужно отдать должное, Дракон не врал и не пытался выкручиваться. Он белее – менее точно описал происходящее, не забыв описать историю с Шатовским ясновидением.
Напротив этого абзаца стоит красная пометка и две латинских буквы NB – особо важно. Или обратить внимание. Шатов, изучавший латынь в университете, ничего кроме первых двух строф «Гаудеамуса» на древнем языке не запомнил.
Кого-то, выходит, заинтересовала способность Шатова чувствовать Дракона на расстоянии и даже видеть события его глазами. Правда, потом кто-то приложил записку, что данный феномен объяснению не поддается и нужно просто принять это к сведению.
Дракон проходил курс пластической хирургии, а за Шатовым продолжали следить. Плотно и пристально. Теперь, правда, с гораздо большего расстояния. Иначе ребята Хорунжего срисовали бы наружное наблюдение на второй минуте.
Несколько снимков Шатова, выходящего из подъезда. Снимок Виты, с сумками поднимающейся на крыльцо. Несколько страниц снова пропущено. Похоже, новые планы относительно Шатова.
Малоприятное зрелище, но ничего такого, что могло бы очень уж шокировать Шатова, в папке обнаружить пока не удалось.
Чего это они все так запереживали? И с чего решили, что Шатов, прочитав эти скучные рапорта и отчеты, вдруг сразу поймет, что с ним происходит сейчас?
Еще снимок – Шатов сидит на полу, на это раз на бетонном полу пустого ангара, рядом с ним майор милиции Сергиевский, а вокруг несколько человек в форме и в штатском.
Странно. Дракон к тому моменту, когда Шатов, мокрый и с рассеченной щекой ввалился в ангар, был уже мертв почти пятнадцать минут, а камера, установленная им, все еще продолжала снимать и передавать изображение. Ее потом нашли специалисты Хорунжего, но больше ничего выяснить не удалось.
Все, подумал Шатов. Финал. Исчез Дракон и пора листкам заканчиваться. Разве что, заключение кого-нибудь из специалистов. Что-нибудь типа подведения итогов и рекомендаций на будущее. Типа, не трогать больше, или наоборот – мочить в первом же ближайшем сортире.
Потом… Шатов прочитал текст на листке еще раз. Помотал головой. Прочитал снова.
Чушь.
Шатов даже умудрился хмыкнуть иронично. Они что, с ума сошли? Ерунда какая.
Шатов перевернул страницу, но потом открыл ее снова и прочитал еще раз. Да нет, конечно, ерунда. Не зря Звонарев говорил, что Шатов им не поверит. Ерунда.
Этого не могло быть. Не могло. Не могло!
Шатов ударил кулаком по столу. Что-то слетело со стола и покатилось по полу.
Он прекрасно все помнит. Прекрасно. Они расписались с Витой тридцатого января, там что-то не получалось со сроками, и Хорунжему пришлось немного надавить на чиновницу. Даже не надавить, а принести ей коробку конфет, шампанское и предупреждение, что вышестоящий чиновник очень заинтересован в браке Шатова Е.С.
Была свадьба. Маленькое, почти микроскопическое торжество: Шатов, Вита, Хорунжий, соратница Виты по аптеке и Сергиевский с дамой сердца. Стол обеспечил Сергиевский в качестве подарка в ресторане «Нота».
Потом была медовая неделя, больше не получилось, а потом…
Потом уже немного пожелтевший листок бумаги в досье Шатова утверждал, что десятого февраля машина, в которой ехал Шатов вместе с женой, была обстреляна неизвестными.
Бред. Не было ничего такого. Они жили с Витой, обсуждали ее беременность и спорили об имени будущего ребенка. Вита работала. Шатов работал. Не происходило ничего такого, чтобы это можно было назвать событием. Просто тихое семейное счастье.
«Десятого февраля, в двенадцать часов пятнадцать минут, на улице Борисова, напротив дома номер пять, группой неизвестных была расстреляна машина «жигули» номерной знак…»
Фотография машины прилагалась. «Жигуленок» стоял, приткнувшись возле обочины, левая дверца была открыта, и возле нее кто-то лежал бесформенной кучей. Лобового стекла не было.
Капот был испещрен частыми черными отверстиями от пуль, будто кто-то пользовался здоровенной швейной машинкой.
Из записки выходило, что машина эта была частным такси, водитель в результате обстрела погиб на месте, гражданин Шатов Е.С. отделался несколькими ушибами и легким сотрясением мозга, а супруга его, гражданка Шатова Л…
Шатов оттолкнул папку.
Ерунда. Ясное же дело – ерунда. Не могла Вита скончаться от полученных ран в больнице неотложной помощи.
Как это – скончалась? В феврале…
Она всего чуть меньше недели назад собрала Шатову сумку и проводила его до двери. Шатов поцеловал ее в щеку, погладил по животу и…
Как это погибла?
Шатов растерянно перевернул страницу и обнаружил две выписки из истории болезни. Своей и Витыной.
Легкое сотрясение мозга, от госпитализации отказался, выписан в удовлетворительном состоянии. Не было ничего такого.
– Не было ничего такого, – повторил Шатов вслух, будто это могло как-то изменить написанное. – Не было.
Не было и не могло быть и трех проникающих огнестрельных ранений и у Виты. Пробитое легкое, и две пули в области живота.
Это они так решили ему отомстить. Вот таким вот образом. Сказать, что он не помнит событий почти полугода своей жизни. И что он не помнит, как погибла его жена. И что его жена погибла. Вита погибла?
Шатов вскочил с кресла и швырнул папку на пол. Какой-то листок вылетел, порхнул по комнате и залетел куда-то под кресло.
Конечно, Шатов этого не помнит. Не помнит, потому, что этого не было. И не могло быть. Вита, конечно, жива.
Шатов засмеялся. Придумать такое. Да еще решить, что Шатов в это поверит. Не поверит, как бы вы его не убеждали, как бы не пытался Звонарев…
