– Женишься на Эдди.
– Это само собой. Куплю эту ферму. Уж больно она мне понравилась. Сколько бы Шлоссер не заломил, все равно куплю!
– Так ферма вроде принадлежит Эдди? – удивился Курганов.
– Э, дорогой. Шлоссер – мужик предприимчивый. В брачном контракте указано, что вся недвижимость, которой они обладали до женитьбы, после свадьбы переходит в совместное пользование супругов, а в случае развода остается у потерпевшей стороны.
– Так, может, Вилли только и ждет, чтобы оказаться потерпевшей стороной?
Веня расхохотался. Его пухлые детские губы то складывались в бутон, то слегка приоткрывались. Из-под затемненных стекол потекли слезы радости. И вообще он весь – располневший, обабившийся, с перстнем на руке, был совершенно не похож на того «откинувшегося» зека, которого Александр встретил после зоны. Сейчас по нему невозможно было догадаться, что за покрывшимися жиром плечами четырнадцать лет неволи. Вот что значит уметь адаптироваться!
– Слушай, Саня, я тут придумал отличную штучку. Шлоссер каждый день вызывает по телефону баб. Девки не ахти, сплошная лимита. Так чего я надумал: познакомить его с какой-нибудь «щукой московской», чтобы враз заморочила ему мозги и он добровольно отказался от Эдди…
Курганов помотал головой.
– Не выйдет. Погулять – погуляет, а до женитьбы не доведет. Сам же говоришь, что считать он умеет. Да и в бабах толк понимает. Как ни крути, но самый простой способ избавиться от него – пристрелить в тихом переулке.
Сказав это, Александр заметил промелькнувший в глазах Вениамина ужас.
– Ты серьезно? – спросил он, зачем-то оглядываясь на открытую дверь ванной комнаты.
– Кто ж об этом говорит серьезно? Так, вроде в шутку. Со смехом. Мол, окажи услугу…
– И что, замочишь?
Александр рассмеялся каким-то скрипучим безрадостным смехом, от которого у Вени побежали мурашки по телу. Только в эту минуту он понял, что друг стал профессиональным убийцей.
Александра забавляла реакция Вени. Он продолжал куражиться, чтобы спастись от собственных мыслей.
– А чего удивляться? Тут ведь вся суть в подходе к факту. Например, раздается звонок и тебе сообщают, что Вилли Шлоссер разбился на твоей «БМВ» и лежит в морге института Склифосовского. Что бы ты делал?
– Ну, не знаю…
– Радовался бы. Шлоссер – капут! Эдди поплачет и бросится к тебе в объятия. А теперь посуди сам – положим, я его убиваю по твоей просьбе. Результат тот же? Тот же… Да и Шлоссеру все равно: то ли в катастрофе погибнуть, то ли от пули. Второе, думаю, предпочтительнее. Страданий меньше. И те же слезы Эдди, и те же объятия… Я на досуге размышлял, на самом деле убийство или, скажем, помягче – прямое устранение противника или конкурента – отнимает намного меньше сил и здоровья, нежели попытки от него избавиться любыми другими методами.
– А с чего ты взял, что Шлоссер погибнет в катастрофе?
– Веня, коль человеку на роду написано погибнуть, то заказывай убийство, не заказывай – все равно ему каюк.
– По твоей логике, я открою окно, подстрелю первого попавшегося прохожего и буду утверждать, что ему на роду было написано погибнуть?
– Совершенно верно. Вон, выгляни на улицу, сколько там народу, а ты не стреляешь. Значит, им не судьба. Умрут от чего-нибудь иного.
Веня задумался. Он не желал зла Шлоссеру и тем более не собирался убивать. Но то, что рядом находится его друг, способный размышлять такой странной аргументацией, делало жизнь намного мрачнее.
Неизвестно, чем бы закончился рискованный разговор, но в дверном проеме возник Шлоссер. Его могучая фигура дышала здоровьем и оптимизмом. Такому на роду вообще умирать не написано.
– Курганов! – радостно развел он руками. – Какая приятная неожиданность! А я уж боялся, что ты залег надолго! Слушай, немцы такую шумиху подняли вокруг убийства турка! Небось полиция с ног сбилась. Звонил домой, к Эдди никто не приходил. В газетах называют убийцу югославским террористом. Как это тебя угораздило?
– Видишь, отсиживаюсь, домой возвращаться после такого – страшновато.
– Вилли! Наверное, хочешь пожрать, – с облегчением спросил Веня.
– Да. Я там целую сумку продуктов притащил, разбирай и готовь.
Веня протиснулся между его животом и кафельной стеной.
– Когда займемся «Лионским кредитом»? – спросил Курганов.
– Скоро, Федя, скоро. Не гони картину. Как у тебя с Кишлаком?
– Никак.
– Осторожно с ним. Он тебя не любит.
– Он никого не любит…
– Гляди. Мое дело предупредить. Я к тебе с большой симпатией отношусь. И Цунами считает, что со временем займешь видное место в делах. Только со стрельбой заканчивай. Не твой профиль. Чтобы убивать, ума не надо, а ты – человек образованный…
– Ошибаешься, Вилли. Убить в пьяной драке, для этого действительно достаточно быть скотиной, а сделать убийство философией жизни, тут еще какие мозги нужны!
– Э, Федя, плохи твои дела, коль такие мысли бродят. Вылезай, покушаем. Расскажешь про Терезу Островски.
Шлоссер вышел, а Александр почувствовал себя гораздо лучше. Вода в ванне совсем остыла, он смыл с себя остатки мыла и понял, что после сегодняшнего происшествия стал другим человеком.
Но не успел одеться и сесть за стол, на котором Шлоссер уже резал колбасу, как раздался телефонный звонок. Веня взял трубку и передал адвокату.
– Тебя.
Шлоссер слушал долго, не перебивая и не задавая никаких вопросов. А когда положил трубку, подмигнул Курганову и тихо, чтобы не слышал суетящийся на кухне Веня, сообщил:
– Завтра улетаем в Париж.
– Кто? – удивился Курганов.
– Я, ты, Кишлак и Скрипач. Только все – разными рейсами.
– А почему в Париж?
– Потому что Метц – это Франция.
– Значит, «Лионский кредит»?
– А ты, Федя, все о грустном толковал. Скоро миллионером станешь.
– Или трупом…
– Ну, это кому как на роду написано, – философски заметил адвокат.
После того как Кишлак ретировался из ресторана, он поехал прямиком в гостиницу и приказал Скрипачу собирать отряд. В глазах его полыхало бешенство. Из рук то и дело выскакивала папироска с «планом». Горьковатый запах «дури» наполнял комнату люкса, в который никто, кроме Скрипача, не отваживался входить. Директор гостиницы получил приказ выселить всех посторонних. А для неукоснительности выполнения на его рабочий стол из кармана Скрипача вывалился пухлый конверт.
– Я его с дерьмом смешаю! – орал Кишлак, сидя по-турецки на широком диване. – Артистик! Скрипач, включи телевизор!
Тот, занятый сбором отряда, спокойно выполнил просьбу и принялся звонить дальше.
– А сейчас в нашей студии встреча с уже известным вам человеком, меценатом, спонсором многих творческих начинаний на телевидении, председателем фонда «Дети войны» Валерием Петровичем Рвановым! – бодрым голосом сообщила ведущая.
Кишлак издал вопль, похожий на боевой клич индейцев, и, схватив стоявшую на полу бутылку из-под виски, запустил ею прямо в экран!
Раздайся несильный, но впечатляющий взрыв. Искры разлетелись по всему номеру. Деревянная обшивка телевизора запылала. Удушливый черный дым повалил из его нутра.
Но Кишлак не замечал происходящего. Размахивая руками, он посылал проклятия Рваному и обещал взять телевидение штурмом, но не так, как козлы-коммуняки, а за двадцать минут, и повыбрасывать оттуда всех, кто приглашал Рваного.
– Никакого Останкина больше не будет! Раз они якшаются со сволочами, то такое телевидение народу не подходит. Скрипач! Сегодня же ночью – все на штурм! Завтра я лично скажу стране «доброе утро»!
Скрипачу было не до выполнения столь грандиозного плана. Он метался из ванной в комнату и обратно, стараясь потушить возникший пожар. И, залив огонь и задыхаясь от удушливого дыма, с трудом вытащил упирающегося Кишлака в коридор. Навстречу уже бежали пожарные.
– Спалю Останкино, как эту сраную гостиницу! Телебашня загорится спичкой!
Запыхавшийся директор остановился возле них.
– Как же так? Как же так? – растерянно повторял он. Дым распространялся по коридорам, и возникало ощущение большого пожара.
– Да потушил я, – успокоил его Скрипач. – Где тут другой люкс, видите, человеку плохо.
Кишлак замолк – ему стало дурно от дыма. Началась рвота. Опустившись на четвереньки, он дергался всем телом. Директор отступил и со словами: «Сейчас, сейчас…», – исчез. Скрипач дождался, пока Кишлак успокоится, подхватил его за талию и потащил в ближайший номер. Там раздел и уложил в ванну. Бойцы, занимавшие этот номер, скромно удалились.
В таком состоянии нашел Кишлака приехавший для серьезного разговора Цунами. Озабоченно выслушал рассказ Скрипача о пожаре и решил остаться. Мало ли что Кишлак мог еще натворить! Вместе со Скрипачом они перенесли его в люкс и положили на постель.
Кишлак бредил афганскими переживаниями.
– Через час оклемается, – предположил Скрипач. – Побудешь с ним? А то мне нужно ребят проверить.
