Глава 13
– Четыре трупа, – выкрикнул Климов, – в доме – четыре трупа: мать, отец и двое детей. А ты сидел и трепался по телефону, давая возможность ему уйти. А ведь делов-то всего было – попросить сержанта, чтобы он вызвал людей. Понимаешь? Ты меня понимаешь?
И Климов прав, подумал Шатов, Дракон был совсем рядом. Когда Барановский выстрелил в первый раз, и когда его тело рвала автоматная очередь – Дракон слышал все. Он ушел не торопясь, спокойно переговариваясь с Шатовым по телефону. А Шатову даже и в голову не пришло, что достаточно протянуть руку, чтобы дотянуться до ненавистного горла. Чтобы вырвать тухлое драконье сердце. Чтобы…
И все бы прекратилось. Абсолютно все.
И не пришлось бы сидеть сейчас на стуле, горбясь под тяжелыми взглядами. И не пришлось бы ломать голову, искренне говорил Дракон, или просто тянул время. Просто издевался над Шатовым.
– И, тем не менее, – задумчиво сказал Сергиевский, – нам нужно что-то решать.
– А что тут решать? – резко обернулся к нему Климов. – Решать тут нечего. Наша песня хороша – начинай сначала. Будем искать дальше.
– Нет, Дима, дальше в любом случае искать будем не мы, – Балазанов развел руками. – Дальше его будет искать кто-нибудь другой.
– Это точно, – поддержал Пирог. – Группу после всего этого расформируют к ядреной Фене.
– И что?
– И ничего… Ты своих долго прятать будешь? – спросил Пирог у Климова. – Думаешь, на всю оставшуюся жизнь к ним охрану прикрепят? Хрена лысого! Дракону нужно только подождать с месяц – и все. Ты же знаешь, что происходит с делами, работа над которыми не приносит сразу этих гребаных результатов?
– Вы предлагаете идти к Дракону?
Как легко они стали произносить это слово. Поначалу они называли его сволочью или уродом. Потом – с легкой неловкой улыбкой, не забывая произносить: «Как его называет Шатов»… А теперь вот так просто – Дракон.
«Как вы его называли?» – вспомнил Шатов вопрос, прозвучавший в кабинете, словно мхом обросшем скукой и упрямством. Выходит, очень важно, как ты называешь своего противника. Дракон.
– Я предлагаю решать, – майор припечатал ладонь к крышке письменного стола, – идти до конца, или…
В кабинете их было пятеро. Гремлин так и не появился. Выходило, что решать им предстоит пятерым. Четверым, поправил себя Шатов, с ним они советоваться не будут.
– Если мы сейчас сообщим в Управление о стрельбе и еще четырех убитых, то больше ничего решать не придется. Сюда приедут очень важные люди и очень надежно усадят нас за составление тысяч рапортов и отчетов. Нам предложат сообщить, как это мы проморгали Барановского.
– Не мы одни проморгали, – поднял голову Пирог.
– А объяснений потребуют у нас, – спокойно произнес Сергиевский.
– Но нам в любом случае придется увидеть парней из внутренней безопасности и вести с ними длинные разговоры, пытаясь объяснить, что мы не верблюды, – Балазанов с хрустом размял пальцы рук.
– Это завтра, – напомнил майор. – А сегодня у нас еще есть возможность… Последняя возможность.
Он уже решил, понял Шатов, он уже сделал свой выбор и теперь ждет решения остальных. И, независимо от этого решения, Сергиевский будет действовать. Как бы все это ни выглядело. Даже если он и контачит с Хорунжим, то и в этом случае майор сегодня будет действовать самостоятельно.
– Он еще может не перезвонить, – напомнил Пирог.
– Может, – кивнул Сергиевский.
Пирог стукнул кулаком по колену:
– И как все это будет выглядеть?
– Точно – не знаю, – майор потер руки. – Выберем место, лучше открытое. Пойдет Шатов… В бронежилете. С ним пойду я.
– Такое уже было.
– Ну и что?
– Не стоит рисковать двоим, – Шатов словно со стороны услышал свой голос и удивился, как спокойно и холодно он звучит.
– Хочешь пожертвовать собой? – осведомился Климов.
– Хочу разобраться до конца, – поправил его Шатов.
– Может, ты уже и место выбрал?
– Да. Площадь Свободы. Возле памятника.
– Он не пойдет на середину площади.
– Это пусть сам Дракон и решает, – Шатов посмотрел в глаза Пирогу, и тот отвел взгляд. – В другое место я не пойду.
– Он не выйдет.
– Если вправду ищет шанс уцелеть – выйдет. Это он предложил договариваться.
Сергиевский устало вздохнул:
– Будем голосовать?
– Голосования не будет, – Шатов встал и оказался лицом к лицу с майором. – Решать буду я, извините. Без меня он ни с кем разговаривать не станет.
– Да пошел ты, – чуть снова не сорвался на крик Климов, но майор его остановил.
– Он прав. Я могу только доложить наверх о том, что у нас в холле лежит застреленный младшим сержантом милиции лейтенант Барановский. И на этом наш выбор закончится. Есть другие варианты?
– А что мы делаем, пока Шатов будет топтаться посреди площади? – спросил Климов.
– А мы будем за ним наблюдать и ждать.
– А если Дракон появиться, мы все равно будем ждать?
– Да.
– Он же никуда не сможет уйти с площади. Мы его на машине достанем мгновенно.
– Сам придумай, что может предпринять Дракон, – предложил Сергиевский. – Может, например, выйти не один, а с заложником.
– Или устроить такую же штуку, как возле «Севера». Не уйдет вовремя с площади – кто-нибудь погибнет, – Балазанов похлопал себя по карманам, достал пачку сигарет, покрутил ее в руках и сунул обратно. – Он придумает. Он сейчас все это и готовит. Ему зачем час понадобился, по вашему?
Балазанов прав, Дракон может придумать кучу разных забавных способов обезопасить себя. Он в выборе средств не ограничен. Он сможет… Он все, что угодно сможет. Где-то перекрыть вентиль, или оставить где-то зажженную свечу. Шатов брал как-то интервью у миротворца, вернувшегося из Югославии. Там беженцы, оставляя свои дома, открывали на первом этаже газ, зажигали на втором свечу. И через час все взрывалось.
Дракона трогать на площади будет нельзя.
– Время, – сказал Пирог, глядя на часы.
Сотовый телефон, который Шатов положил на письменный стол, подал голос.
– Что отвечать? – спросил Шатов.
– На площади.
– Да, – сказал Шатов в трубку.
– Решили где встречаемся?
– Площадь Свободы. Возле памятника, – ответил Шатов.
– Согласен, – Дракон задумался лишь на секунду. – В полночь.
– Почему так поздно?
– У меня есть на то свои резоны. И хочется добавить немного драматизма.
– И нужно подготовить запасные варианты?
– И это тоже. Мы друг друга понимаем. Ты будешь один?
– На площади – один. Но за нами будут наблюдать, – Шатов оглянулся на Сергиевского.
Тот кивнул.
– Тогда жди, – сказал Дракон.
Короткие гудки.
– Сказал, чтобы я его ждал. В полночь.
– Сейчас, – Климов посмотрел на часы, – около двадцати двух. До площади нам добираться отсюда на «мицубиси» пятнадцать минут. Имеем час сорок пять на то, чтобы покурить и оправиться. Какие будут предложения? Едем все?
– Нет, – покачал головой Сергиевский. – Один останется на телефоне. Есть желающие?
Климов хмыкнул, Балазанов снова хрустнул пальцами. Пирог откашлялся:
– Я останусь.
Шатов быстро отвел взгляд от его лица. Он имеет право отказаться. Так должен поступить любой нормальный человек. Должен. Потому, что все хотят жить. Потому, что уже надрывались криком, пытаясь поднять бетонные плиты и уже поминали Рыжего.
Они уже прятали глаза от настойчивых вопрос своих семей – зачем их срывают из дома и везут в общежитие под охраной автоматчиков. В любой момент они могли достигнуть своего предела. Пирог уже достиг. Остальным проще, у Сергиевского уже нет семьи, у Балазанова – еще. Климов недавно женился и смотрит на эти проблемы несколько проще. Он вообще на все смотрит несколько проще. Гремлину повезло больше остальных – он вообще освобожден от выбора. Ну а Шатов…
Шатов сел на диван, закрыл глаза, попытался представить себе Виту и вдруг с ужасом понял, что не может, что перед глазами встает Вика. Они похожи, но… Он не помнит лицо Виты. Совершенно не помнит. Будто тысяча лет прошла с тех пор, когда Вита ушла. Сколько прошло времени?
Невозможно вспомнить. Невозможно. Неделя? Две? Месяц? Шатову стало страшно. Он утратил чувство времени, и чувство реальности также ушло от него. Он собирается разговаривать с Драконом. Договариваться с воплощенной смертью, с порождением ночного кошмара.
…Диван мягко подался под Шатовым, превратился в месиво из грязи, полусгнившей травы и водорослей. Грязь утробно чавкнула, принимая тело Шатова. Шатов рванулся, но грязь не отпустила его, а деловито принялась засасывать его поглубже.
Но это было не болото. Не то болото, которое Шатов неоднократно видел во сне. Это была просто куча грязи, одна из сотен куч, простирающихся до самого горизонта. Хотя, до горизонта здесь было совсем близко. Просто рукой можно было дотянуться до линии, где вязкая грязь прогибалась под весом свинцовой полусферы неба.
