Но это было не болото. Не то болото, которое Шатов неоднократно видел во сне. Это была просто куча грязи, одна из сотен куч, простирающихся до самого горизонта. Хотя, до горизонта здесь было совсем близко. Просто рукой можно было дотянуться до линии, где вязкая грязь прогибалась под весом свинцовой полусферы неба.
Шатов снова попытался освободиться и снова безрезультатно.
– Не получится, – сказал голос рядом. Знакомый голос. Ненавистный голос. Голос Дракона.
– Получится, – упрямо возразил Шатов.
– Нет, – Шатов оглянулся на этот новый голос и увидел Хорунжего.
– Ты тоже здесь? – удивился Шатов, хотя самым краем сознания понимал, что удивляться здесь бессмысленно, что здесь может происходить все, что угодно.
– А здесь все. Все. Оглянись, – предложил Хорунжий.
Все здесь. Все, донеслись голоса со всех сторон.
И живые и мертвые. Все мы остаемся здесь. Все. Эти слова пришли отовсюду и ниоткуда одновременно.
– Я не останусь здесь, – Шатов попытался опереться на руку, но та утонула в грязи легко, словно в тумане, даже не ощутив сопротивления.
– Не думай, что ты лучше других, – вкрадчиво произнес кто-то, лежащий в грязи рядом с Шатовым.
Его лица и его голоса Шатов узнать не смог.
– Я… – начал Шатов, но грязь угрожающе качнулась возле самого его рта.
Не захлебнись, посоветовал кто-то сзади.
– Не захлебнись, – крикнул Хорунжий.
– Рот нужно держать закрытым!
– Иначе захлебнешься.
– Иначе нечем будет дышать…
Еще голоса…
И еще. И еще.
– Хочешь выбраться? – спросил Дракон.
– Да, – вырвалось у Шатова.
– Это легко, – усмехнулся Дракон, выгибая шею.
Странно, но Шатов не мог понять видит ли он Дракона в человечьем обличье, или тот не скрывает своего лица. Секунда – и это был человек. Еще секунда – и тяжелые бронзовые складки покрывают его лицо.
– Это легко, – повторил Дракон, – нужно просто опереться на кого-нибудь. Подстелить его под себя, как гать на болоте.
– Я думал, ты живешь на болоте, – сказал Шатов.
– Я живу везде, Шатов. Драконы могут жить везде, а вот ты, Шатов, не сможешь жить нигде. Если не научишься складывать гать из других людей. Это очень просто… Смотри…
– Не хочу, – Шатов снова рванулся, и снова понял, что грязь сильнее.
– Просто протяни человеку руку. Пообещай ему помощь, а когда он протянет свою руку тебе навстречу – не упускай шанса. Иначе ты просто захлебнешься… Знаешь, сколько тут таких, которые пытались выбраться из этого, не пожертвовав ни кем?
– Я не буду…
– Просто у тебя еще есть немного времени, – голос Дракона стал сочувствующим, – ты еще не почувствовал вкус этой грязи. После первого глотка ты сделаешь все, лишь бы отсюда выбраться. И если это тебя утешит – ты не будешь одинок. Если к тебе протянется чья-то рука, это может значить, что он хочет тебя швырнуть себе под ноги.
– Уйди, – попросил Шатов.
– Извини, но…
– Убирайся! – крикнул Шатов, и от его крика качнулось небо, и выгнулся горизонт.
– Осторожно, – предупредил Дракон, – никто не любит болтунов.
– Убирайся! – еще громче крикнул Шатов. – Убирайся, убирайся… Убирайся!
Небо вздрогнуло, раздался глубокий металлический звук, словно медленно-медленно треснул гигантский бронзовый колокол.
– Напрасно, – прошептал Дракон.
По небу стремительным росчерком вдруг пробежала трещина, небо просело, выворачивая края разлома наружу, и оттуда медленно потекла белая клубящаяся масса.
Туман, с ужасом понял Шатов, снова безрезультатно рванувшись, ледяной туман Дракона.
– Нет! – выкрикнул Шатов.
– А я ведь тебе соврал, – голос Дракона почти потерялся в тумане. – Даже если бы ты и стал укладывать гать – это бы тебе не помогло. И знаешь почему?
Шатов не ответил, упрямо разгребая смрадную жижу.
– Ты бы укладывал ее не для себя. А знаешь для кого? – туман уже почти заглушил все звуки, кроме тяжелых частых ударов крови в висках.
– Оглянись, – еле заметно качнулся туман.
Шатов оглянулся и увидел силуэт. Человеческий? Или… Новый Дракон?
– Так мы рождаемся, Шатов, – сказал новый Дракон. – Только так. Один из вас превращается в одного из нас. Только так… А ты…
…-Проснись, Шатов, – Балазанов тряхнул Шатова за плечо. – Пора.
Шатов встал с дивана, тряхнул головой, пытаясь избавиться от липкого чувства кошмара:
– А остальные?..
– Остальные уже в машине, – Балазанов застегнул молнию на куртке и вышел.
Прошло уже полтора часа, понял Шатов. Нужно ехать на площадь.
Пирог вошел в кабинет и молча сел за письменный стол.
– Пока, – сказал Шатов.
– Удачи, – негромко ответил Пирог.
Удачи. Она нам не помешает. Она мне не помешает. Шатов вышел на крыльцо и отшатнулся. Туман. Месиво из воды и призраков. Густой, непроницаемый, словно молчание.
Шатов замер на крыльце, ему показалось, что если он попытается шагнуть, то туман упруго отшвырнет его. Или втянет его в себя, стиснет и высосет до капли.
Прядь тумана качнулась, отступая в сторону, и появился сержант:
– Там вас ждут.
– Хорошо, – туман это только туман.
И ничего более. Все остальное за него придумывает испуганный и уставший мозг Шатова. Ничего. Осталось совсем немного, напомнил себе Шатов.
Осталось совсем немного, повторил про себя Шатов, когда сел в микроавтобус и дверь, закрывшись, легко отрезала прядь тумана.
Шатов готов был поклясться, что прядь еле слышно вскрикнула и билась в предсмертных судорогах до тех пор, пока совсем не растворилась в воздухе.
Молчал не только Шатов. Ни словом не обменялись и Сергиевский с Балазановым и Климовым. Балазанов был за рулем, майор неподвижно сидел возле него, и Шатов не мог понять – дремлет Сергиевский или просто задумался.
Климов вынул из пистолета магазин, извлек из него патроны и тщательно стал их перетирать. Это напоминало обряд. Каждый патрон Климов подносил к губам, дышал на него, тер о рукав куртки и вставлял в обойму. Двенадцать, автоматически пересчитал Шатов. Несколько раз передернув затвор и щелкнув курком, Климов вставил магазин в рукоять пистолета. Потом положил пистолет в боковой карман куртки и принялся разминать кисти рук.
– Приехали, – коротко сказал Балазанов.
Шатов вздрогнул, огляделся.
Снаружи, сквозь туман, пробивался свет фонарей. Мелькали какие-то тени.
– Пора, – сказал Сергиевский.
– Я пошел.
Он пошел. Дверь за собой закрывать не стал. Им тоже выходить. Они должны следить за тем, чтобы Дракон… Чтобы что? Не убил Шатова?
Это правильно, Шатова убивать нельзя.
Микроавтобус остановился за сквером, с другой стороны которого возвышался памятник. Памятника видно не было.
Вообще ничего не было видно, кроме нескольких деревьев с краю.
Шатов поднял воротник.
Холодно. Он вдыхает туман. Впускает холод в себя.
Смотри под ноги, Шатов. Ступай аккуратно и смотри под ноги, чтобы не споткнуться или не поскользнуться. Это было бы не слишком здорово, явиться на встречу к дракону с ног до головы перемазанным грязью.
Грязью, вздрогнул Шатов.
Он и так перемазан грязью. Все они перемазаны грязью, копошатся в ней, пытаясь соорудить друг из друга… Это было во сне. Не нужно об этом.
Площадь освещалась по периметру. Фонарей видно не было, просто светился туман. Был туман, были лоснящиеся от пота булыжники мостовой, и был Шатов.
И тишина.
Туман надежно глушил все звуки. Как во сне.
Шатов повертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Не получилось. Он сам выбрал это место для встречи. Сам. И сейчас проклинал себя за это. У него совершенно беззащитная спина. Здесь нет даже стены, чтобы прижаться к ней и получить хотя бы иллюзию безопасности.
Откуда выйдет Дракон? Метро уже не работает. Из парка или со стороны гостиницы. Откуда угодно.
Он выйдет, приблизится к Шатову, легко взмахнет рукой… Горло Шатова обожжет огонь… Это не больно, сказала отрезанная голова.
Шатов резко оглянулся, ему показалось, что сзади кто-то есть. Показалось, дробно простучало сердце. Только показалось.
А потом туман исчез, разом, как во сне. И Шатов оказался посреди мокрой площади, под светом фонарей. И никого. На другом конце площади, мимо бывшего обкома партии, время от времени проезжали машины.
Интересно, сколько времени? Шатов оглянулся на здание университета и сплюнул, часы на нем не освещались. Сколько он уже ждет? Полчаса? Час?
Шатов хлопнул себя ладонью по лбу, достал из кармана телефон, нажал на кнопку и посмотрело на время. Всего восемнадцать минут первого.
Или уже восемнадцать минут? Дракон решил не приходить, опасаясь ловушки, или все еще ходит вокруг, высматривая засаду.
