Михайлов замолчал, молчали и Соломин со Степановым, словно им казалось, что пересказ фантастического фильма еще не закончен. Через несколько минут Соломин спросил:
— Вы собираетесь в Нью-Йорк, Николай Петрович, не опасной ли станет ваша поездка? Американцы могут заставить вас заниматься наукой в необходимом им объеме и ракурсе.
Михайлов понимал, что беспокоится Соломин не зря, и они действительно станут стремиться к этому любыми силами и средствами, используя при этом и крайние меры. Но его сила и заключалась в том, что он мог предвидеть их шаги наперед, поэтому был непобедим и спокоен. Михайлов посмотрел прямо в лицо Соломину, оно казалось осунувшимся от тяжести предстоящих решений.
— Не беспокойтесь, Игорь Вениаминович, мы предпримем все необходимые средства защиты и без полной, абсолютной уверенности в своей безопасности — никто туда не поедет. Однако, американцы знают, что я врач и не знают о моих познаниях в точных науках. Отсюда можно предположить, что их интересуют мои медико-биологические познания и нам очень важно знать, какие конкретно задачи их интересуют, какие виды биооружия они разрабатывают. Главное — свести на нет их разработки: или пустить по ложному пути, или изобрести контроружие. Может какие-то антидоты, сыворотки или что-то еще. Но и это должно быть в полном, строжайшем секрете, пусть работают себе на здоровье и не знают, что изобретенное ими — пыль.
— Да-а, богат русский язык, — в задумчивости протянул Соломин, как, впрочем, и Россия умами. Хорошо, Николай Петрович, я свяжусь с вами позже, как только решение будет принято.
Он встал, давая понять, что разговор окончен, но внезапно спросил:
— Чуть не забыл, вы звонили Стоуну?
— Да, звонил, ничего не обещал, но дал понять, что приеду с семьей через месяц. У меня на месяц вперед больные расписаны по дням и часам. И не нужно беспокоиться, с нами там ничего не случится, а польза будет огромной.
— Что ж, Николай Петрович, удачи вам, я перезвоню в ближайшее время.
Соломин пожал ему руку, Степанов тоже попрощался и они ушли.
* * *
Последние дни Никифоров вел себя очень странно, доставляя много хлопот пустоваловским ребятам. Три дня подряд он наблюдал за клиникой в одно и то же время — утром, в обед и вечером и ни разу не видел, как Михайлов входит и выходит из больницы. Пустовалов сообщил об этом Михайлову, и они договорились о совместных действиях.
Сегодня Никифоров занял свой пост наблюдения на чердаке здания в 700 метрах от клиники очень рано, в 6-45 утра. Оперативники ФСБ предварительно проверили чердак и убедились, что первые этажи клиники и дома отсюда не просматриваются — мешал высокий бетонный забор, стоявший на холме. Но вход в клинику был отлично виден, как и вход на территорию коттеджа.
Михайлов, получив сообщение о наблюдателе, вышел с Аллой Борисовной из дома и по улице прошел с ней в клинику, вернувшись по тоннелю обратно, чтобы позавтракать. Никифоров сразу же ушел и занял свой пост за полчаса до обеда, дождался появления Михайлова и снова объявился на посту в конце рабочего дня. На этот раз ему пришлось ждать долго. Только перед сном Николай с Аллой вернулись по тоннелю в клинику, и вышли из нее уличным путем.
Никифоров сел в свои «Жигули» и укатил домой, ни с кем не общаясь. В его одежду, машину и домой чекистам удалось поставить «жучки» и они всегда знали, где находится, с кем общается их подопечный.
На следующий день Никифоров из автомата позвонил в клинику и попытался записаться на прием, как больной раком. Он просил принять его через месяц, но получил ответ, что записи на этот период нет, отказался от предложенного ему «окна» через неделю, сославшись, что не успеет собрать необходимую сумму денег, и повесил трубку, предотвращая возможные вопросы и предложения.
Он вернулся в управление и собрался вплотную заняться висевшим на нем заявлении, пока устно набрасывая необходимые мероприятия. Его вызвал начальник УБЭП.
— Насколько достоверна эта информация? — спросил полковник, поглядывая на лежащий на столе секретный рапорт Никифорова.
— Пока не знаю, товарищ полковник, это свежая информация и я еще не проверял ее, источник новенький, не могу за него поручиться, — ответил он, заготавливая себе возможность «заднего хода». — Но, судя по данным, это вполне может быть, предварительно я хотел с вами посоветоваться.
— Ну-у…
— Может, стоит провести негласную проверку: установить количество принимаемых больных, взять расценки и установить примерную сумму дохода. С налоговой инспекции затребовать данные и сравнить их. Если возникнут большие расхождения — можно спокойно отправлять к нему КРУшников.
— Ты хоть понимаешь, к кому КРУшников направлять собрался, — занервничал полковник.
Никифоров прекрасно понимал волнение шефа и незаметно ехидно улыбнулся, глядя на регистрационный номер рапорта. Он не собирался сдаваться…
— Я понимаю, товарищ полковник, никто к нему КРУшников и не направляет, проверить сначала необходимо. Количество больных и расценки известны, можно высчитать его доход с большой степенью вероятности и сравнить с данными налоговой инспекции. Отсюда и плясать в дальнейшем. Если не подтвердится информация — спишите рапорт в дело.
— Хотя бы устно предварительно доложил, — как-то обреченно бросил полковник.
Никифоров еще раз ухмыльнулся, прикрывая рот рукой.
— Но вы же сами требуете…
— Ладно, иди. Готовь запрос в налоговую, я подумаю, — оборвал его зло полковник.
Никифоров вышел, злорадствуя внутренне. «К генералу побежит докладывать, самостоятельно поссать не может, — зная о нерешительности шефа, думал он. — Небось, о губернаторе и то бы меньше волновался, — рассуждал про себя Никифоров, — ни хрена, деваться ему некуда, подпишет запрос в налоговую, а это, по сути, официальное разрешение на проверку, которой он всегда сможет прикрыться». Он вернулся в кабинет и занялся заявлением.
Но на этот раз Никифоров ошибся. Информация, естественно, взволновала полковника, и он не решился доложить о ней даже генералу. Последствия могли быть нежелательными для него, и он вечером поехал домой к своему приятелю — начальнику налоговой инспекции, рассказал щекотливую ситуацию.
Долго они сидели за бутылочкой коньяка, обсуждая эту и другие проблемы, поздно вечером уехал полковник домой с чувством, что не все сказал ему оперок, не все поведал.
Михайлов никогда не делал бесплатных операций, действительно некоторые больные платили по 10 тысяч за операцию, но не все. Участники ВОВ и дети оплачивали рубль, «афганцы» и «чеченцы» два, пенсионеры, малоимущие, безработные платили три рубля за самые сложные операции. Третий год работал Михайлов, и недавно была у него плановая проверка, которая и сняла сразу все возможные подозрения.
Злился на Никифорова полковник, чуть не поставил он его в неловкое положение. Но, слава Богу, все обошлось благополучно. «Зачем ему потребовался Михайлов, что он хотел выяснить?» — никак не мог понять полковник Никифорова. Утром он написал резолюцию на рапорте: «Информация не подтвердилась, в дело, — и, подумав, дописал: «Тов. Никифоров, обратите внимание на качество получаемой информации».
Пустовалов изучал сводки негласного наблюдения, стенограммы прослушки. Кроме торчания на чердаке, звонка в клинику и разговора начальником УБЭП, интересной информации не было. С выводами он не спешил, решив еще раз обдумать все основательно. Налил кофе, отодвинул в сторону бумаги и задумался, делая маленькие глотки. Вначале можно было предположить, что Никифоров наблюдает за Михайловым из интересов своего управления. Но звонок в клинику и разговор с начальником явно не вписывались в это предположение — не могло быть у Никифорова подобного информатора. А вот под другие интересы подходили и звонок, и рапорт, которым он добивался официального разрешения на негласную проверку. Никифоров убивал двух зайцев — разрешение прикрывало его действия и главное: ему нужна информация. Какая, зачем? То, что Никифоров интересовался графиком дня, уходом и приходом Михайлова с работы, заботило Пустовалова больше всего. «Надо бы поставить «обманку» у входа в клинику, пусть он думает, что Михайлов ходит на работу вдоль внутренней стороны забора и сразу попадает в клинику, — рассуждал Пустовалов, — тогда они не будут точно знать, где он находится, а это им, видимо, необходимо. Прослушка на расстоянии — не получится, выкрасть — но как переправить за границу? Зачем звонил? Скорее всего, как раз уточнял вопрос, ведется ли запись приема больных на предполагаемый период поездки в Америку. Значит, у него есть связь, причем оперативная связь, должен же он слить куда-то свою информацию. Надо усилить наблюдение, не проморгать контакты.
Пустовалов решил еще раз просмотреть пленки, он рассортировал их на несколько групп: маршруты по работе, личные маршруты, контакты рабочие и личные. Личное общение и рабочие встречи не давали повода думать о возможной связи.
