— Пятого декабря исполнится восемнадцать.
— А мама?..
— Мама работает инженером-конструктором в «Промстройпроекте», папа был летчиком, летал на ТУ-154.
— Сколько лет маме и как ваша фамилия? — Михайлов почувствовал, что от него отдает канцелярщиной.
— Сорок один, а фамилия наша простая — Петровы.
Вика замолчала, и Михайлов понял, что она тоже хочет узнать про него, но стесняется и не знает, как спросить. Придется рассказать немного о себе.
Раздался звонок.
— Это, наверное, мама, я открою.
Михайлов, услышав шум в прихожей, вышел. Алла Борисовна, раскрасневшись от мороза и гнева, бушевала, обращаясь к Вике:
— Ты представляешь, меня, как последнюю хулиганку, задержали вот эти… эти, — не подобрав слова, она показывала рукой на двух сотрудников милиции.
— В чем дело, лейтенант? — спросил Михайлов старшего по званию.
— Николай Петрович! — воскликнул лейтенант, — вы-то как здесь… Вы родственник?
— Да, вроде бы как, — уловив благодарный взгляд хозяйки, ответил он, — но я вас что-то не припомню, лицо, вроде, знакомое, может там… встречались? — махнул он неопределенно рукой.
— Ну, конечно, там. Меня тогда ранило на зачистке у площади «Минутка» в январе 95-го, — тараторил он, — а вы, Николай Петрович, дай вам Бог здоровья, пулю вытащили, все зашили, заштопали, бегаю сейчас, как молодой, — для убедительности он потопал ногами.
— Вы и так молодой, — усмехнулся Михайлов.
— Что вы? Мне говорили — в рубашке родился, а я-то знаю: это у вас руки золотые…
— Это уж точно, — поддакнула Алла Борисовна.
— Пойдемте, лейтенант, объясните толком, что случилось, — Михайлов провел его в комнату.
— Тут такая неприятная история, — начал он, — вот эта гражданочка…
— Я вам не гражданочка, — занервничала Алла Борисовна.
— Алла Борисовна, пожалуйста, пусть он расскажет, — ласково попросил Михайлов.
— Пришла она, Алла Борисовна, — начал лейтенант, — значит, в поликлинику, нашумела, накричала, обозвала врача коновалом и плюнула ему в лицо. Есть свидетели, заявление. Хулиганство…
Михайлов от души захохотал, все удивленно замолчали.
— Плюнула ему в лицо? А он, наверное, говорил, что больная неизлечима, что они сделали все возможное и невозможное и вот: благодарность, — продолжал смеяться Михайлов.
— Да-а, вот и карточка у меня… как вещественное доказательство, — похлопал лейтенант по папке.
Михайлов сразу сообразил, что Петрова старшая попала в неприятную ситуацию. Пока разберутся что к чему, поймут, что Вика абсолютно здорова — много воды утечет, испишут кучу бумаги, измотают нервы. Николай Петрович понимал желание Аллы Борисовны — плюнуть в лицо врачу. Много горя ей пришлось пережить, начиная от гибели мужа, инвалидности дочери и заканчивая, может быть, где-то и черствостью врачей.
— Теперь давай поговорим серьезно, лейтенант. Как боевые офицеры, — голос его затвердел. — Вам этот врач наверняка объяснил, что у Аллы Борисовны дочь три года назад попала в аварию. Что она может передвигаться только на костылях и то с большим трудом, — Михайлов сделал паузу и продолжил, — а если этот врач лечил ее три года не так… плохо лечил, не сумел вовремя увидеть, что кости срастаются неправильно, образуются контрактуры, сдавливающие нервы… Но нашелся другой врач и вылечил ее. Плюнули бы вы ему в лицо?
— Нет, наверное, — задумался лейтенант, — я бы морду набил!
— А ты говоришь хулиганство! — Михайлов, потом Вика и Алла Борисовна захохотали.
— Вика, покажи лейтенанту свой паспорт. Бери, бери лейтенант, читай, — еще смеялся Николай Петрович.
— Петрова Виктория Николаевна…
— А теперь сравни с медкартой. Вика, пройдись, покажи лейтенанту, что тот врач — трепло!
Вика выскочила на середину комнаты и отвесила реверанс.
— Вот тут тебе и костыли, и свидетели, и вещдоки, — снова засмеялся Михайлов, — как, лейтенант, можно плюнуть такому срачу в лицо?
— А я ему поверил, гаду, заявление взял, сюда пришел для очистки совести, Алла Борисовна настояла, не верил я ей, простите, Алла Борисовна.
Видно было, что внутри у него все кипит: попадись ему сейчас под руку тот врач — точно врезал бы ему по морде!
— Чего уж там, работа у вас такая, — сгладила напряжение Алла Борисовна.
Отходчивый и отзывчивый человек по натуре, она уже не обижалась ни на врача, ни на милиционеров, под «конвоем» которых была доставлена домой. При виде любимой дочери, здоровой и счастливой, при виде Николая Петровича, ставшего самым желанным человеком в доме, она не могла даже думать о чем-то плохом, ей еще все не верилось в выздоровление — слишком быстрое и успешное и состояние радостной эйфории не покидало ее. Раздался звонок, Михайлов глянул на часы — три.
— Извини, лейтенант, гости у нас, надеюсь, с заявлением ты все уладишь?
— Он у меня это заявление в сухую сожрет, сволочь!
— Ну, ну, не надо так строго, — усмехаясь, проводил милиционеров Михайлов, одновременно встречая и здороваясь с Любовь Ивановной и ее сыном.
Петрова сразу же потащила сестру на кухню, ей надо пошептаться, рассказать, что произошло, понял Михайлов. «Тогда я займусь мальчиком».
— Как тебя зовут, малыш?
— Витя, — испуганно ответил он.
— А меня дядя Коля, наверное, врачи замучили, боишься их?
— Уже не боюсь, надоело все, — по-взрослому ответил Виктор, — мама сказала, что вы хороший, у нее все хорошие, но вы лучший и у меня есть шанс…
Михайлов поразился зрелым рассуждением этого девятилетнего мальчика. «Или от природы такой, или, скорее всего, его взрослила болезнь, сколько же ему пришлось выстрадать бедному», — думал он.
— Давай, Витек, разденемся, и я посмотрю тебя.
Он помог ему раздеться и положил на диван.
— Спать, — приказал Михайлов и начал осматривать больного.
«В чем только душонка держится, — разглядывая исхудавшее тело, думал он. — А эта синева под глазами, настоящий дистрофик».
Михайлов начал работать с костным мозгом, он запрограммировал первопричинные, злокачественные клетки на самоуничтожение и, когда они погибли, стал регенерировать здоровые, как бы заполняя пустоты. Костный мозг уже продуцировал нормальные, здоровые клетки крови. Наконец, он закончил и сказал:
— Я рад за тебя, мальчик, проснись!
Виктор открыл глаза.
— Одевайся, маленький, теперь ты будешь совсем здоровым.
— Совсем, совсем?
— Совсем, совсем.
— И мне не надо завтра ехать в больницу на переливание?
— Не надо. Тебе, дорогой, не нужно больше переливание крови, ни какие таблетки и уколы. Ты здоров, Витек, я тебя вылечил, пока ты спал.
— Ура-а-а! — закричал мальчик, обняв дядю Колю за шею, прижался к нему всем своим хиленьким тельцем.
В комнату на крик сразу же прибежали все Алла Борисовна, Любовь Ивановна и Вика.
— Мама, мама, дядя Коля сказал, что нам завтра не надо ехать в больницу, ложиться на переливание, дядя Коля сказал, что я здоровый!
— Конечно, здоровый, — он согнул Витину руку в локте и потрогал бицепс, — вон какой богатырь! Были бы кости, мясо нарастет.
Все ждали объяснений, Любовь Ивановна умоляющими глазами смотрела на Николая Петровича, губы ее начали подрагивать.
— Одна просьба, — начал Михайлов, — без слез и женского рева. Договорились? — посмотрел он в сторону Любовь Ивановны.
Она кивнула.
— Я уничтожил злокачественные, так называемые юные клетки крови. Костный мозг у него сейчас работает в норме, пересадка не нужна. И вообще никаких лекарств и таблеток. Фрукты, витамины, полноценное питание — это все, что ему сейчас необходимо. Кроме, как недостатком веса, ваш мальчик ничем не страдает. Он абсолютно здоров!
Любовь Ивановна упала на грудь сестре и зарыдала.
— Мама, ты же говорила, что врачей нужно слушаться, а сама плачешь.
Она обняла сына, смахивая все еще бежавшие слезы.
— Правильно, Витенька, правильно, я больше не буду, — и виновато посмотрела на Николая Петровича.
— Я пойду на кухню, покурю…
Женщины остались с мальчиком, обсуждая выздоровление, радовались. Ни у кого не зародилось и капли сомнения, что Виктор не здоров. Чудотворное излечение Вики служило ярким примером. Сколько пережито горя, сколько страданий перенесли сестры и дети, сколько исхожено дорог по врачам и больницам в безнадежных поисках и надеждах. Только русским матерям под силу перенести такую тяжесть страданий, только они готовы отдать за своих любимых сыновей и дочерей все, включая жизнь.
Вскоре все собрались на кухне, Вика спросила:
— Николай Петрович, вы волшебник?
Михайлов засмеялся.
— Я не волшебник, я только учусь, — подражая голосу юного героя «Золушки», ответил Михайлов и, улыбаясь, продолжил: — Я владею определенными методиками, которыми не владеет никто.
