Суетясь, Зина накрывала на стол — огурчики, помидорчики, салат, колбаса… и вот на столе появился коньяк. Гаврилин взял его в руки и протяжно произнес:
— Лу-и-дор. Французский?
Зина кивнула.
— Это мой любимый, я не пью другой — или водку.
— Зиночка, давай лучше перенесем все на журнальный столик — на диване нам будет удобнее.
— Давай.
Они быстро перенесли все на журнальный столик, подкатили его к дивану и наконец-то уселись. Александр взял маленькие рюмочки.
— Какая прелесть! Где ты такие достала?
Хрустальные рюмки, чуть меньше обычных, для коньяка, но, о диво — внутри на тоненькой ножке сидел самый настоящий чертик и тоже наливал себе коньяк. Все это было так искусно сделано, что Александр Николаевич не мог оторвать глаз.
— Какая прелесть! — снова восхитился он.
— Я уже не помню, еще в советское время их принес домой, ныне покойный, отец. Он, по-моему, говорил, что этот шедевр сделал какой-то зэк.
— У тебя здесь так уютно, — хвалил Александр, все еще разглядывая рюмки, — и ты тоже такая прелесть!.. Давай выпьем за этот случай, который сблизил нас, который привел меня в эту квартиру…
— И который послал мне такого симпатичного мужчину!..
Они оба засмеялись и выпили. Коньяк быстро, на голодный желудок, стал растекаться теплом по их жилам, обостряя чувства.
Зина сидела, откинувшись на диване, в простеньком ситцевом халатике, который подчеркивал ее красивую фигуру. Полуобнаженные груди выпирали из-под него, незаметным движением она оголила почти всю правую ногу и томно улыбалась.
Александр остановил взгляд на вырезе грудей, перевел на эффектные длинные ноги и почувствовал, как перехватывает дыхание. Он медленно наклонялся к Зине, отвечающей ему тем же, и впился в ее губы. Ее требовательный язык метался у него во рту, переплетаясь с его языком. Расстегнув халатик, под которым ничего не было, Александр опускался ниже, целуя груди и лаская язычком ее соски, чувствуя их набухание. Ее руки судорожно расстегивали рубашку и брюки, освобождая от одежды сбитое тело.
После близости, полежав минуту другую не двигаясь, они сели на диване, Александр налил коньяк.
— Я хочу, дорогая, выпить за тебя, за твое красивое тело, умение любить страстно и бурно!
Зинаида, видимо, ждала большего и тут же добавила, намекая:
— А я хочу, милый, что бы ты был всегда со мной.
Она положила голову ему на плечо.
— Тогда за наши желания!..
Они оба выпили.
— Какой хороший коньяк, я никогда не пробовал такой.
Александр в руках вертел пустую рюмку, любуясь изящностью работы мастера, четкостью линий, композицией. «Хрустальный Левша», — подумал он.
— Я держала его давно, мне не с кем было выпить. А из этих рюмок сегодня первый раз за несколько лет пил мужчина… после отца. Как-то перед самой смертью, три года назад, он сказал мне, что когда я умру, у тебя, в свое время, появится мужчина, с которым ты захочешь связать свою судьбу. Ты приведешь его сюда, наполнишь коньяком эти маленькие бокалы и выпьешь на брудершафт.
— Таким образом, ты делаешь мне предложение, дорогая?
— Я хочу быть с тобой, милый.
Александр налил рюмку и залпом опрокинул ее.
— Я думаю, нам нужно отдохнуть, мы устали после смены, — ушел от ответа он.
Зинаида вздохнула огорченно и, накинув халатик, ушла в спальню.
— Ложе готово, милый, — грустно крикнула она оттуда.
Он сразу же завалился, она осторожно прилегла рядом, как бы стыдясь, что не суженная женщина приютилась в постели. Александр положил руку на грудь и сразу уснул.
Зинаиду, не смотря на усталость, сон не брал. Она осторожно кончиками пальцев поглаживала его руку, потом, слегка повернувшись, с нежностью провела по его волосам. «Какие же вы, мужики, толстокожие», — думала она, — «ты не замечал меня долгое время, не обращал внимания. А сейчас, мой твердолобенький, ты все равно будешь мой, потому что я люблю тебя и люблю уже давно». Она прижалась к нему, вслушиваясь в его равномерное дыхание, и боялась пошевелиться. Рядом с любимым мужчиной она готова лежать целую вечность, любоваться его лицом и телом. Переполнявшая нежность выливалась незаметным прижатием и касанием губ. Ей представлялась семья, бегающие детишки, с радостным криком встречающие отца, ее любимого Александра. Она, целуя его, успокаивает детей: «Не шалите, дайте папочке раздеться и отдохнуть».
Через несколько часов он проснулся, потянувшись и что-то мурлыкая, стал ласкать ее грудь, проводя пальцами вокруг набухающего соска. Притронувшись к другому, он понял, что она ждала не этого.
Немного подумав, Александр, лаская грудь губами, еле слышно прошептал:
— Зиночка, дорогая, выходи за меня замуж.
— Милый ты мой, Сашенька, как же я люблю тебя, милый, — прижимала она его к себе.
Страсть опять охватила его, и он не стал сдерживаться.
* * *
Обдумывая случившееся, Михайлов решил приехать пораньше на квартиру Вики, расспросить ее о прошлом. Он, в сущности, ничего не знал ни об Алле Борисовне, ни о ней самой, что они из себя представляли, чем увлекались и мог ли он в будущем использовать их в полной мере. А это было важно для решения его грандиозного плана, претворение в жизнь которого на первом этапе требовало огромных усилий.
Он постоянно думал об этой семье, образы Аллы Борисовны и Вики не выходили из головы, мучили его, терзая сердце, волновали душу. Он не мог определиться, кто больше нравится ему, обе, желанные и привлекательные, томили и грезились. Не решаясь сделать первый шаг, он считал кощунственным проявление чувств к пациентам, особенно к Вике, юной и очаровательной.
Михайлов зашел в цветочный магазин и купил одну розу. Совсем без подарка идти не хотелось, букет считал неуместным, так как женщины все же были его должниками и довольный своим выбором позвонил в квартиру.
Открыла Вика.
— Ой! Николай Петрович, я так рада, проходите, пожалуйста!
Видя неподдельную радость, он зашел, ласково поцеловал Вику в щеку, сдерживая эмоции, и протянул спрятанный за спину цветок.
— Это тебе, на счастье!
— Ой! — воскликнула Вика и зарделась, — такая красивая! Мне никто не дарил цветы… только мама, полевые, они напоминали мне лесную поляну, природу. Я после аварии ни разу не была…
Поле, русское поле с цветами,
Запашистыми прядями трав,
Позовет меня вдаль васильками
И оставит для нежных забав.
Лукаво процитировал Михайлов.
— Мы еще с тобой, не раз съездим, ты все наверстаешь, у тебя все впереди.
— Спасибо, Николай Петрович, я так рада!..
— Ну, ладно, ладно, а где Алла Борисовна? — спросил он, проходя в комнату.
— Мама с утра уехала в поликлинику.
— Что случилось, она заболела? Могла бы и мне позвонить, я бы приехал раньше, — забеспокоился Михайлов.
— Да нет, — смутилась Вика, — она поехала к моему лечащему врачу сказать, что я поправилась, но что-то ее долго нет. Я отговаривала ее, зачем кому-то говорить, мама хотела посмотреть в его глаза…
— Надеюсь, Вика, что теперь только я буду твоим лечащим врачом. Раньше, еще в царское время, были семейные врачи, они лучше знали своих пациентов, что им помогает, что нельзя назначать, знали дедов, отцов, детей и внуков. И я хочу, нет, просто настаиваю на общественной должности вашего семейного врача.
— Мы с мамой хотели, что бы вы были для нас гораздо больше, чем семейный врач — членом нашей семьи, мама говорила вам прошлый раз об этом.
— В качестве кого? — загадочно улыбаясь, спросил Михайлов.
«Интересно, обсуждали они этот вопрос или нет»? И по реакции Вики догадался — обсуждали. «Как они распределили роли, кому я нравлюсь? Быть членом семьи… мученье»… Мысли вихрем кружились в голове, туманя мозги.
— Ну… я не знаю… просто родной человек, — покраснела и потупилась Вика, — вот, мама оставила ключ от квартиры — это вам.
«Ничего, — подумал Михайлов, — видимо, мамочка метит меня сначала в любовники, а потом в мужья, женщина интересная, в соку. — Он рассердился на себя. — Думаю, как о шлюхе, а она мне нравится. И Вика! Разберемся, — и взял ключ.
— А вдруг я что-нибудь сопру отсюда? — неожиданно спросил он.
— Разве свое воруют? — удивилась Вика.
— Ух, ты! — воскликнул Михайлов, — а ты философ!
Он не ожидал такой реакции и попросил Вику присесть рядышком.
— Ты мне расскажи лучше немного о себе, о маме, а то странно получается — родственник и ничего про вас не знаю, — засмеялся он.
— Родилась я здесь, последние три года училась на дому, в июне закончила 11 классов.
— Значит тебе семнадцать лет?
— Пятого декабря исполнится восемнадцать.
— А мама?..
— Мама работает инженером-конструктором в «Промстройпроекте», папа был летчиком, летал на ТУ-154.
