медицинский факультет Берлинского университета, приобрела огромный профессиональный опыт, стала одним из высокооплачиваемых врачей. Она мечтала после войны выйти замуж за любимого человека, родить детей, а потом открыть собственную стоматологическую практику. Она была уверена, что благодаря ее связям от пациентов не было бы отбоя. Хойзерман поинтересовалась:
— Госпожа обер-лейтенант, а вы замужем?
— Нет, — ответила, улыбаясь Сизова, — не успела.
— Почему? Вы такая привлекательная.
Лена внимательно поглядела в глаза немки, раздумывая, понимала ли та, о чем спрашивала. Наверное, не понимала и говорила совершенно искренне. Откуда ей было знать про ту войну, которую прошла Сизова? Про голод и холод, грязь и вши, про вечное недосыпание, про смерть, косившую тысячи людей рядом с тобой. Про сгоревшие города и деревни, про концлагеря, в которые они входили, после чего не хотелось жить. Отведя в сторону взгляд, сдерживая накапливавшиеся слезы, ответила:
— Шла война. Было некогда думать о замужестве.
— Да? — удивилась Хойзерман. — Вы кого-нибудь убили?
Лена сделала попытку улыбнуться.
— Нет, я никого не убивала, даже не стреляла ни разу. Я служила военным переводчиком. Постоянно работала с немецкими военнопленными. Расскажите мне о Еве Браун.
Хойзерман ухмыльнулась, отбросила назад волосы.
— А про нее, собственно, и говорить нечего. Впервые к нам ее привел Шауб, главный адъютант Гитлера. Он очень неприятный человек. Заносчивый, надменный. Весь какой-то ненастоящий, рыхлый. Браун он представил своей хорошей знакомой. Это было в тридцать восьмом году. Только потом от профессора Блашке я узнала ее реальный статус. Браун была девушкой высокой, стройной, с хорошей фигурой, длинными ногами. Она знала свои достоинства и умела их выставлять напоказ. Ее миловидное лицо, правда, не представляло собой ничего особенного. Как говорят, пройдете мимо и не заметите.
— В вас не ревность говорит? — поинтересовалась Сизова.
— К кому? — искренне удивилась Хойзерман. — К Гитлеру? Это же смешно.
— Я, видимо, неверно выразилась, — поправилась Сизова, — я имела в виду, не завидовали ли вы ей? Ну, ее статусу, положению?
— Нет уж, простите. Меня вполне устраивало мое положение. Я никогда не стремилась к роли куртизанки. Хотя без труда могла бы ей стать. Поверьте, отбоя не было от лиц, занимавших самые высокие посты в рейхе, банкиров, бизнесменов. Браун всегда носила дорогие и самые модные наряды. Но, как однажды я заметила, на ней никогда не было драгоценностей. Думаю, фюрер не мог себе позволить, чтобы даже ближайшее окружение считало его мотом и транжиром. Фюрер должен был всем подавать пример скромности. И его любовницы тоже. — Хойзерман по-детски хихикнула и с явным удовольствием сказала:
— Думаю, это ее сильно раздражало. А вообще это была совершенно пустая, очень ограниченная и психически неуравновешенная особа. Все ее разговоры вертелись вокруг того, как она отлично покаталась на лыжах в Оберзальберге, какие замечательные массажисты поработали над ее нежным телом, как здорово она играла в теннис. Но Браун крайне болезненно переживала, что долгие годы Гитлер, по сути дела, скрывал ее от всех в своем имении в Бертехсгадене. Там она жила словно в дорогой клетке. Гитлер не разрешал ей приезжать в Берлин по ее воле. Мне несколько раз приходилось летать вместе с профессором Блашке в Бертехсгаден. Там мы лечили ей зубы. В отсутствие Гитлера она пила и кокетничала со всеми. Помню, однажды мы прилетели туда поздно вечером. Личный пилот Гитлера господин Баур попросил нас с профессором быстрее закончить свои дела. Он опасался, что Браун своей обычной навязчивой манерой общения с мужчинами вызовет очередные доносы охраны фюреру. А ему совсем не хотелось портить отношения с шефом.
Хойзерман неожиданно прервала рассказ, положила свою руку на руку Сизовой и с тревогой спросила:
— Госпожа обер-лейтенант, скажите, только честно, что со мной будет? Ходит столько слухов. Говорят, что русские эшелонами вывозят молодых немок в Россию и раздают их наложницами возвращающимся с фронта офицерам и солдатам. Это правда?
— Нет, это неправда, — Сизова рассмеялась, — в этом просто нет никакой нужды. Россия за время войны потеряла столько мужчин, что избыток женского населения у нас будет очень долго. И поверьте мне, в России много красивых женщин.
— Я в этом не сомневаюсь, — слова военной переводчицы, казалось, успокоили Хойзерман. — В ваших женщинах есть какой-то неуловимый шарм, которого лишены мы, немки.
К столу подошел подполковник Савельев и попросил разрешения присесть. Он переоделся. Грабин сделал ему замечание на тот предмет, что пора бы отвыкать от полевой формы. Старшим офицерам необходимо было носить повседневную форму с кителем. Немцы должны видеть победителей во всей красе. Новый китель с золотыми погонами, орденами и медалями, синие бостоновые галифе, зеркальной чистоты хромовые сапоги придавали Савельеву солидность, делали его старше своего возраста. Сизова по уставу встала, поправила ремень, одернула гимнастерку. Хойзерман тоже встала и сделала книксен. Грабин попросил чаю. Пока он недолго о чем-то по-русски говорил с переводчицей, Хойзерман, попивая вкусный чай, внимательно наблюдала за ними. Она своим женским чутьем безошибочно определила, что эти молодые и красивые русские неравнодушны друг другу.
Подполковник посмотрел на часы и через переводчицу обратился к Хойзерман:
— Старший лейтенант Сизова будет вас опекать. Сейчас восемнадцать тридцать. Мы, соблюдая служебные формальности, должны вас допросить. Часа через два вы будете на сегодня свободны. Завтра мы встретимся в десять утра. Если успеем рассмотреть все интересующие нас вопросы, вас завтра же отвезут домой.
Допрос проходил в кабинете Савельева. Присутствовали Грабин, военные переводчики Сизова и Иванов. Хойзерман удивило такое внимание к ее особе. Сизова попросила, чтобы в ходе допроса Хойзерман при описании зубов использовала не профессиональные термины, а порядковую нумерацию зубов. После обычных вопросов о персональных данных, родственниках, месте проживания и работы Хойзерман спрашивали о том, кто из руководителей рейха лечился у профессора Блашке и в какие годы, давно ли она знает Гитлера и Еву Браун, лечились ли они еще у каких-либо стоматологов. Помня о совете Сизовой давать искренние ответы в корректной форме, Хойзерман подробно отвечала на все интересовавшие офицеров вопросы. Она неожиданно для контрразведчиков назвала имя Фрица Эхтмана, зубного техника, изготавливавшего протезы для Гитлера и Евы Браун. Она указала адреса квартиры и мастерской Эхтмана.
Грабин приказал дежурному офицеру и младшему лейтенанту Иванову немедленно отправиться по адресам, найти и доставить Эхтмана. Хойзерман рассказывала, как осенью сорок четвертого года она с профессором Блашке выезжала в Восточную Пруссию, в Растенбург, где недалеко от города располагалась Ставка Гитлера. Они удаляли Гитлеру зуб. Но для этого вначале необходимо было распилить золотой мост в верхней части челюсти. Савельев держал перед собой акт судмедэкспертизы от 8 мая. Он прочитал: «Мостик в верхней
