Наконец раздался звонок, и миллионер посмотрел на часы.
– Мне пора уходить, дорогая. До свидания. Не тревожься. Я все улажу.
– О, папа!
Он резко обернулся к дочери. В ее голосе было что-то совершенно ей несвойственное, что заставило Ван Алдина заволноваться. Это что-то было похоже на отчаяние. Она сделала инстинктивное движение в его сторону, но тут же взяла себя в руки.
– До встречи через месяц, – сказала она приветливо.
Через две минуты поезд тронулся, Руфь сидела неподвижно, кусая губы и пытаясь сдержать слезы. Чувство абсолютного; страшного одиночества внезапно охватило ее. И было сильное искушение спрыгнуть с поезда, пока не поздно. Она, такая хладнокровная, так хорошо собой владеющая, впервые в жизни ощутила себя листом, уносимым ветром. Если бы отец знал, что бы он сказал?
Сумасшествие! Да, именно сумасшествие! Впервые в жизни она пошла на поводу у эмоций, делая то, что, она это прекрасно понимала, было глупым безрассудством. Она была истинной дочерью Ван Алдина, чтобы осознать собственную глупость, и достаточно разумной, чтобы оценивать собственные действия. Но она была истинной дочерью Ван Алдина и в другом смысле. В ней была его непреклонность: приняв решение, во что бы то ни стало выполнить его. С колыбели она была очень своевольна, и все обстоятельства жизни только способствовали утверждению этого качества. Сейчас со всей беспощадностью она поняла это. Да, на карту поставлено все. И теперь она должна пройти через это.
Она подняла глаза, и ее взгляд встретился со взглядом женщины, сидящей напротив. Неожиданно она подумала, что женщина читает ее мысли. В ее серых глазах она увидела понимание и – да, да! – сострадание.
Но это было лишь мимолетным впечатлением. Лица обеих женщин приняли выражение благовоспитанности и покоя. Миссис Кеттеринг взяла журнал, а Катарин Грей стала смотреть в окно на исчезающие улицы и пригородные дома.
Руфи было трудно сосредоточиться на журнале.
Досадуя на себя, она мысленно представляла, какому множеству опасностей подвергала себя. Какая же она дура! Как все хладнокровные люди, теряющие контроль над собой, она потеряла его полностью. Поздно…
Разве поздно? О, если бы кто-нибудь дал ей совет!
Раньше она никогда не чувствовала в этом нужды, у нее на все было свое собственное мнение, но теперь…
Что случилось с ней? Паника. Да, вот именно, это была паника. Впервые в жизни она, Руфь Кеттеринг, была в полной панике, близкой к безумию.
Украдкой она бросила взгляд на соседку. Если бы среди ее знакомых был такой симпатичный и спокойный человек! Именно такой человек был ей нужен сейчас. Но посвящать в свои проблемы незнакомую попутчицу… Руфь улыбнулась про себя. Она снова стала рассматривать журнал. В конце концов надо взять себя в руки. Она сама все решила. Она поступает согласно собственной свободной воле. Что в этом такого? Она сказала себе: «Почему, в самом деле, я не могу быть счастливой?»
Время до Дувра пролетело незаметно. Руфь прекрасно переносила морскую качку, но не любила холод, и поэтому заказала себе отдельную каюту…
Отрицая это, иногда она становилась суеверной.
Кроме того, она принадлежала к тому сорту людей, для которых совпадения имеют значение. Прибыв в Кале и обосновавшись со служанкой в сдвоенном купе Голубого поезда, она пошла в вагон-ресторан.
Ее удивило то, что за столиком она оказалась вместе с той самой женщиной, которая была ее соседкой в пульмановском вагоне. Обе женщины тепло улыбнулись друг другу.
– Какое совпадение! – сказала миссис Кеттеринг.
– Действительно, – ответила Катарин, – но обычно так и бывает.
Официант появился перед ними с той стремительностью, которую так ценит Интернациональная транспортная компания, и поставил перед ними две тарелки с супом. Когда суп сменил нежный омлет, женщины уже дружески беседовали.
– Господи, как хочется оказаться там, где солнце, – вздохнула Руфь.
– Уверена, это необыкновенное ощущение.
– Вы хорошо знаете Ривьеру?
– Нет, это моя первая поездка.
– Удивительно.
– А вы, наверное, ездите туда каждый год?
– Практически. Январь и февраль в Лондоне ужасны.
– Я жила в деревне. Там это тоже не слишком приятные месяцы. Грязь и слякоть.
– Почему вы решили поехать сейчас?
– Деньги, – ответила Катарин. – В течение десяти лет у меня, едва хватало их, чтобы купить удобные туфли, а теперь я получила большое наследство, хотя для вас оно, наверное, совсем не большое.
– Удивительно, что вы так говорите. Неужели это так заметно?
Катарин засмеялась.
– Я не знаю наверняка. Я сужу по внешнему впечатлению. Когда я вас увидела, то подумала, что вы – одна из самых богатых женщин в мире. Возможно, я ошиблась.
– Нет, вы не ошиблись. – Внезапно Руфь помрачнела. – А не могли бы вы рассказать, что. вы вообще обо мне думаете? – О, пожалуйста! – Руфь прервала ее возражения. – Оставьте условности. Мне это необходимо. Когда мы отъехали от вокзала, я посмотрела на вас и мне показалось… вы понимаете, что со мной происходит.
– Уверяю вас, я не умею читать в душах. – Катарин улыбнулась.
– Нет, нет, скажите мне, пожалуйста, о чем вы подумали.
Руфь была столь настойчивой, что Катарин сдалась.
– Хорошо, если хотите, я скажу вам. Я подумала, что вы в сильном душевном смятении, и мне стало вас жаль.
– Вы правы, вы совершенно правы. Я в ужасной тревоге. Я… я хочу рассказать вам, если позволите…
– О, дорогая… – И тут Катарин подумала: «Как однообразен мир! Люди делились со мной своими бедами в Сент Мэри Мед, и вот опять то же самое, хотя я не хочу ничего знать об этом».
Но она только вежливо промолвила:
– Расскажите.
Руфь допила кофе, встала и, не обращая внимания на то, что Катарин к кофе еще и не приступала, сказала:
– Пойдемте ко мне.
Это были два одноместных купе, соединенных общей дверью. В одном из них сидела, держа на коленях большую сафьяновую шкатулку с инициалами «Р.В.К.», худенькая служанка, которую Катарин заметила еще на вокзале. Миссис Кеттеринг закрыла дверь, соединяющую два купе, и села. Катарин присела рядом.
– Я волнуюсь. Не знаю, что делать. Есть мужчина, который мне нравится, очень нравится. Мы познакомились, когда оба были молоды, но тогда нас насильно разлучили. Теперь мы снова встретились.
– Да?
– Я… я еду к нему. О, я уверена, вы скажете, что это плохо, но вы не знаете моих обстоятельств. Мой муж невыносим. Он так мучает меня!
– Да, – снова произнесла Катарин.
– Мне очень скверно. Я обманула отца, это он провожал меня сегодня. Он хочет, чтобы я разошлась с мужем, и, конечно, даже не подозревает, что я еду на встречу с другим мужчиной. Он бы назвал это фантастической глупостью.
– А вы так не думаете?
– Я полагаю, что так оно и есть. – Руфь Кеттеринг посмотрела на свои руки, которые слегка дрожали. – Но пути назад у меня уже нет.
– Почему же?
– Я… мы договорились, и это будет ударом для него.
– Вы же не верите в это, – твердо сказала Катарин. – Мужчины гораздо крепче, чем это кажется.
– Он подумает, что я струсила, что я не в состоянии выполнить обещание.
– Мне кажется, вы делаете ужасную глупость и прекрасно понимаете это.
Руфь Кеттеринг прижала ладони к лицу.
– Не знаю, не знаю. С тай минуты, как мы отъехали от «Виктории», я не могу избавиться от ужасных предчувствий: что-то надвигается, и я не могу этого избежать.
– Не думайте об этом, постарайтесь взять себя в руки. Вы можете послать отцу телеграмму из Парижа, и он немедленно приедет.
Лицо Руфи просветлело.
– Да, так я и сделаю. Дорогой старый дад! Странно, но до нынешнего дня я не понимала, как сильно люблю его. – Она выпрямилась и вытерла слезы носовым платком. – Я была такой дурой. Спасибо, что дали мне выговориться. Не знаю, что со мной, отчего я в таком истеричном состоянии… Но теперь мне легче. Думаю, мне и впрямь надо было выговориться. Теперь я даже представить себе не могу, отчего так идиотски вела себя. – Она встала.
Катарин тоже встала.
– Рада, что вам легче. – Катарин старалась придать своему тону официальность. Она слишком хорошо знала, что бывает с человеком после того, как он слишком разоткровенничается, и мягко добавила: – Я должна идти в свое купе.
Она вышла в коридор, в это же время там оказалась служанка. Она смотрела мимо Катарин с выражением живейшего интереса. Катарин взглянула туда же, но, вероятно, тот, на кого смотрела служанка, уже скрылся в своем купе – коридор был пуст. Катарин пошла в соседний вагон. Неожиданно дверь последнего купе открылась, оттуда выглянуло женское лицо, и дверь снова закрылась. Это лицо было непросто забыть, как выяснила Катарин, когда позже увидела его снова.
Красивое лицо, нежное, смуглое, несколько эксцентричное. Катарин показалось, что она видела его раньше.
Без дальнейших приключений она дошла до своего купе, села и начала лениво размышлять о том, кем могла быть ее собеседница и чем кончится ее история.
