— Они привыкают. Они привыкнут. Видите ли, ваш отец смотрел вперед. Например, когда ему говорили, что участки находятся за пять километров от города, он взял карандаш и бумагу и привел цифры — число автомобилей, которые покупают каждый год. Он доказал, что очень скоро будет гораздо меньше семей без машины» чем с машинами. А когда ты купил машину, то хочешь, ею пользоваться, не так ли? Когда ему говорили, что люди, в особенности мелкие рантье — а сюда приехали жить именно мелкие рантье, — хотят иметь садик, сажать овощи, разводить домашних животных, он возражал, уверяя, что яйца от своих кур оказываются дороже, чем купленные в магазине, что с кроликами много хлопот и никакой выгоды, что через несколько лет никто не захочет возиться с выращиванием овощей. Я как сейчас слышу его слова: «А кино! Вы забываете про кино!»
Он снова приводил цифры, указывая число кинозалов, число людей, которые ходят туда каждый вечер. Он хотел выстроить кино в Малувиле. Он уже завел здесь игру в шары, в кегли, устроил два теннисных корта. «Здесь будет бассейн, — заявлял он, — и люди предпочтут купаться в нем летними вечерами вместо того, чтобы собирать траву для кроликов». Он глядел вперед, понимаете?
Но был ли при этом искренен Франсуа Фукре? Не предпочел ли бы он сам один из тех домов у большой дороги, недалеко от поезда и от города, с крошечным садиком и дощатыми крольчатниками!
— Вначале все были с ним, почти все без исключения. Вы еще слишком молоды, чтобы понять. Вашему отцу было что сказать, больше, чем мэру, чем депутату, которые гордились тем, что их видели в его обществе. Я помню большие банкеты, в особенности тот, когда из Парижа приехал министр, чтобы вручить вашему отцу орден. Он сидел за столом вместе с официальными лицами, но я был там, потому что ваш отец всегда настаивал, чтобы его служащие принимали участие во всех празднествах. Тогда утверждали, что Малувиль будет образцовым поселком, вдохновит тех, кто начнет строить новые.
Г-жа Фукре постелила на стол красную клетчатую скатерть, достала из буфета посуду.
— Трудности начались только спустя два-три года, когда выяснилось, что все обойдется дороже, чем предполагалось. Первые нападки вызвала история с канализацией Объяснять все это было бы слишком долго. Потом обнаружились люди, главным образом муниципальные советники, которые получили участки даром, а затем перепродавали их по баснословным ценам. Бигуа, не знаю почему, тоже примкнул к ним, хотя одно время называл себя лучшим другом вашего отца и тот заказывал ему весь печатный материал, прежде чем обратиться к Жамине. Сволочи хватает, господин Ален! Я думаю, моей жене хочется, чтобы мы сели за стол… А вам не слишком тяжело работать в типографии?
— Пока я очень счастлив.
— Ваш отец часто рассказывал мне о вас. Его жена посмотрела на него так, словно хотела призвать к порядку. Что такое он мог сказать, чего не следовало говорить?
— Он вас очень любил, поверьте! Вы, может быть, этого не замечали, потому что не в его характере было выказывать свои чувства. Да вот, например, когда он подарил мне этот дом… Сначала он ничего об этом не говорил. Он поручил мне руководить работами, а потом добавил: «Этот дом сделай по-своему». Он был почти со всеми на «ты». «Это правильно, что ты делаешь этот дом по своему вкусу, — как-то в другой раз сказал он. — Увидим, что из этого получится». А когда дом был закончен, он пришел посмотреть на него.
«Ты думаешь, он хороший?»
«Думаю, господин Малу».
«Он в самом деле тебе правится?»
«Если тот, кто купит этот дом, не будет доволен, значит, ему очень трудно угодить».
«Так вот, тебе остается только переехать в него, а я приду на новоселье».
Потом, когда он пришел сюда выпить шампанского, он положил на стол оформленный по всем правилам акт, по которому дом переходил в мою собственность. Я радовался еще больше, когда он, объезжая строительные площадки, заходил ко мне и садился в кресло, в котором сейчас сидите вы. Он просил дать ему стакан простого красного вина, потому что не любил изысканных вин в запечатанных бутылках, которые подавались на его приемах.
«Глоток простого красного, Франсуа!»
Они его доконали, господин Ален, но это еще не значит, что все кончено.
Жена снова взглянула на него.
— Попробуйте лепешки нашей хозяйки. Ваш отец не раз ел их. Если вы позволите, я тоже выпью красного, потому что кофе мне как-то ни к чему в это время. Если вы пожелаете…
Было тепло. В комнате пахло сладким. Ален почти забыл о том, что его отец умер. Ему казалось, что он сейчас увидит его, будет с ним говорить, и в то же время немного завидовал супругам Фукре, которые знали его отца лучше, чем он.
— Сколько вам лет, господин Ален?
— Через месяц будет семнадцать.
Г-жа Фукре еще раз взглянула на мужа, и ее взгляд означал: «Вот видишь!»
Разве от него что-то скрывали? Разве нельзя было при нем говорить обо всем?
— Но вот уже несколько дней, как я чувствую себя гораздо старше.
— Вам надо заходить к нам почаще. Как-нибудь в воскресенье я обойду с вами Малувиль и расскажу вам историю каждого камня. Не знаю, что они теперь будут делать. Кажется, большинство акций в руках у графа и у Бигуа. Все думают, что они без труда получат автобусный маршрут и к будущему году построят еще домов пятьдесят. Как говорят, всегда нужен кто-то, кто войдет в дом первым. А все-таки, не будь вашего отца, здесь по-прежнему находился бы парк господина д'Эстье. Еще одна деталь, которую вы, быть может, не знаете, а я должен вам о ней рассказать. Вам известно, как он стал графом? Я узнал это от племянника, который служил клерком у нотариуса в нашем городе. До революции семья графа торговала скотом, их фамилия была Патар. Они ездили по ярмаркам. Перепродавали лошадей. Когда разыгралась революция, они стали скупать национальные имущества, в том числе замок, принадлежащий графам д'Эстье. Хозяева замка прятались где-то на ферме. Говорят даже, что как раз Патары и выдали их и они окончили жизнь на гильотине. Патары заняли их место, потом, сорок лет спустя, изловчились, переменили фамилию и добились графского титула. Ваш отец от души посмеялся, когда я рассказал ему это. В тот день я уж наверняка доставил ему удовольствие.
— Еще кусочек пирога? — предложила Алену г-жа Фукре.
Рот у него был полон сладким, душистым тестом, а голова слегка кружилась в приятном тепле, царившем в доме.
— Я вам еще много чего расскажу, дайте срок! Я понимаю, ваш отец был настолько занят, что не мог говорить с вами обо всем. Возможно, на днях некоторые протянут вам руку, и это будут мерзавцы. Другие, может быть…
Снова взгляд г-жи Фукре. За занавеской промелькнула чья-то тень. Какой-то мужчина стряхивал на улице грязь с сапог, прежде чем открыть дверь. Он вошел, держа в одной руке удочку, в другой — мешок с несколькими мелкими рыбешками.
— Простите, — сказал он, увидев гостя.
— Входи, — отозвался Фукре. — Я думаю, ты узнаешь его, это сын Эжена…
Он закусил губу и быстро добавил:
— Эжена Малу. Это Ален.
— Вы поедите с нами, господин Жозеф? Почему возникла какая-то неловкость? Чувствовалось, что это произошло неожиданно. Новый гость опустил свою рыбу в раковину на кухне, вытер руки полотенцем с красной каймой, которое висело там, и протянул руку Алену.
— Очень рад, молодой человек… Он тоже поправился:
— Очень рад, господин Малу. Извините, что я такой грязный. Я был на берегу реки, где страшная грязь, и поскользнулся.
— Поди переоденься! — сказал ему Фукре. Вельветовые брюки рыболова были в грязи выше колен.
— Поторопись и присаживайся к нам!
Значит, у вновь прибывшего была здесь комната, куда он и направился, словно находился у себя дома. Г-жа Фукре поставила на стол еще одну тарелку и отрезала кусок пирога.
Фукре вполголоса объяснил Алену:.
— Это славный человек, господин Ален. Ваш отец его тоже очень любил.
Решительно его жена была хранительницей тайн этого дома, потому что она еще раз строго взглянула на мужа. Но Франсуа Фукре хотелось сказать все. Его ответный взгляд означал: «Но, послушай, это же взрослый парень, это мужчина, сын Эжена, при нем можно говорит все».
Но она все-таки поджала губы, призывая его к молчанию, и Фукре не знал, как себя держать.
— Так, значит, ваша мать уехала? — сразу спросил вновь прибывший, которого называли Жозефом. Он уже успел переодеться.
Он смотрел собеседнику в глаза, говорил решительно, голос у него был резкий. Слова, произносимые им, звучали как обвинение.
— Она в Париже у моей тети Жанны.
— А твоя…
Он тут же поправился:
— А ваша сестра Корина?
Ален промолчал, сгорая от стыда. Почему вдруг показалось, что эти люди имею! Такое же право интересоваться его родными, как и он сам? Несмотря на их предосторожности, на их умалчивание, создавалось впечатление, что они были такими же наследниками Эжена Малу, как и он.
— Наверное, осталась с Фабьеном? — Жозеф наблюдал за молодым человеком. В его глазах было одновременно что-то жесткое и в то же время доброе. — Почему же вы не поехали с матерью в Париж?
