Фурнье вновь покачал головой и развел руками:
— Сдаюсь. Я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Наш друг Жиро стал бы вас уверять, что на мои бредовые идеи не стоит обращать внимания. «Будь всегда начеку и больше бегай! — сказал бы он. — А сидеть в кресле и размышлять — удел стариков, неспособных уже на большее». Но вот что я вам скажу: молодая собака иной раз так азартно бежит на запах, что промахивается и теряет след… Для нее этот запах слишком резок — вроде запаха копченой селедки. Мне кажется, я намекнул достаточно прозрачно…
И, откинувшись назад, Пуаро прикрыл глаза — словно бы для того, чтобы еще раз все хорошенько обдумать. Однако через пять минут не могло быть уже никаких сомнений в том, что он заснул.
В Париже они сразу же направились в дом № 3 по Рю-Жольет.
Эта улица находилась на южном берегу Сены. Дом № 3 ничем не отличался от соседних домов. Пожилой консьерж впустил их и мрачно поздоровался с Фурнье.
— Опять у нас полиция! Тут только и жди неприятностей. Из-за вас у нашего дома будет плохая репутация.
Продолжая ворчать, он ушел к себе.
— Поднимемся в контору Жизели, — сказал Фурнье. — Это на втором этаже.
Он вытащил из кармана ключ, объяснив, что французская полиция приняла меры предосторожности — дверь заперта и опечатана до тех пор, пока английская полиция не закончит следствие.
— Боюсь, однако, — сказал Фурнье, — что мы не найдем здесь ничего такого, что могло бы нам помочь.
Он сорвал печати, открыл дверь, и они вошли. Контора мадам Жизели располагалась в небольшой захламленной комнате. В углу стоял довольно старомодный диван, кроме него был еще письменный стол и несколько стульев с вытертой обивкой. Единственное окно, мутное от пыли, похоже, вообще никто никогда не открывал.
Оглядевшись, Фурнье пожал плечами.
— Видите? — сказал он. — Ничего. Абсолютно ничего. Пуаро уселся за стол и взглянул на Фурнье. Затем он
быстро провел ладонью по крышке стола и под ней.
— Здесь есть звонок.
— Да, он проведен вниз, к консьержу.
— Разумная предосторожность. Мадам могли посещать иногда весьма беспокойные клиенты.
Он выдвинул один за другим несколько ящиков. В них он обнаружил разные канцелярские принадлежности — календарь, карандаши и ручки. Там не было никаких деловых бумаг и вообще ничего личного.
Пуаро ограничился самым поверхностным осмотром.
— Не буду обижать вас, мой друг, устраивая тщательный обыск. Я уверен, что, если бы тут что-нибудь было, вы обязательно обнаружили бы это. — Он взглянул на сейф. — Не самый надежный, не правда ли?
— Безнадежно устаревшая конструкция, — согласился Фурнье.
— Он оказался пустым?
— Да. Проклятая горничная все уничтожила.
— Ах да, горничная. Особо доверенная горничная. Нам нужно ее непременно повидать. Как вы справедливо заметили, комната ничего нам не дала. И это весьма примечательно, не так ли?
— Что вы имеете в виду под словом «примечательно», мсье Пуаро?
— Я имею в виду то, что в комнате нет даже следа чего бы то ни было личного… Мне это представляется очень интересным.
— Едва ли Жизель была сентиментальна, — сухо проговорил Фурнье.
Пуаро поднялся.
— Пойдемте, — сказал он. — Взглянем на эту горничную. На эту удостоенную высшей степени доверия горничную.
Элиза Грандье оказалась невысокой полной женщиной средних лет с румяным лицом и маленькими острыми глазками, быстро перебегавшими с лица Фурнье на лицо его спутника и обратно.
— Садитесь, мадемуазель Грандье, — сказал Фурнье.
— Благодарю вас, мсье. Она не спеша уселась.
— Мы с мсье Пуаро сегодня вернулись из Лондона. Коронерское следствие — ну, расследование в связи со смертью мадам — закончилось вчера. Теперь уже нет никаких сомнений в том, что мадам была отравлена.
Француженка печально покачала головой:
— Да что вы говорите?! Это просто ужасно, мсье. Мадам отравлена? Кто бы мог подумать?..
— Возможно, вы сумеете нам помочь, мадемуазель.
— Конечно, мсье. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь полиции. Но я ничего не знаю, совершенно ничего.
— Вы знаете о том, что у мадам были враги? — резко спросил Фурнье.
— Но это неправда! Почему вы думаете, что у мадам должны быть враги?
— Ну, ну, — сухо проговорил Фурнье. — Вам прекрасно известно — профессия ростовщика, она предполагает некоторые неприятные стороны.
— Это верно, клиенты мадам бывали иногда не слишком благоразумны, — согласилась Элиза.
— Они устраивали ей сцены, а? Они угрожали ей?
Горничная покачала головой:
— Нет, нет, вы ошибаетесь… Они не угрожали. Они хныкали… убеждали, объясняли, почему не могут заплатить, — это да. — В ее голосе слышалось нескрываемое презрение.
— Возможно, мадемуазель, что иногда, — сказал Пуаро, — они и в самом деле не могли уплатить.
Элиза Грандье пожала плечами:
— Возможно. Это их личное дело. Обычно они в конце концов платили.
Она проговорила это с оттенком удовлетворения.
— Мадам Жизель была безжалостной женщиной, — сказал Фурнье.
— Мадам была справедлива.
— Вам не жалко было жертв?
— Жертвы, жертвы… — с некоторым раздражением заговорила Элиза. — Вы ничего не понимаете. Можно подумать, их кто-то заставляет залезать в долги, жить не по средствам, а потом бегать занимать и еще ждать после этого, что им просто подарят деньги? Это совершеннейшая глупость! Мадам всегда была честна и справедлива. Она ссужала деньги и вполне резонно ожидала, что долг ей вернут. Это вполне справедливо. У нее самой долгов не было. Она всегда честно платила, если занимала у кого-нибудь. Никогда, никогда не оставалось у нее неоплаченных счетов. А вы говорите, что мадам была безжалостной, — это неправда! Мадам была доброй. Она дала деньги, когда к ней обратились за помощью «Сестрички бедняков». Она давала деньги и другим благотворительным организациям. Когда заболела жена Жоржа, консьержа, мадам Жизель оплатила место в загородной лечебнице.
Она умолкла. Вид у нее был весьма сердитый, лицо пылало.
— Вы не понимаете. Нет, вы совершенно не понимаете мадам, — повторила она еще раз.
Фурнье переждал какое-то время, пока ее негодование не улеглось, затем спросил:
— Вы сказали, что в конце концов клиенты мадам были вынуждены платить. Известно ли вам что-нибудь о методах, которые применяла мадам, чтобы заставить их уплатить?
Она пожала плечами:
— Я ничего не знаю, мсье. Совершенно ничего.
— Однако вы знали достаточно, чтобы сжечь ее бумаги?
— Я выполняла инструкцию мадам. Если когда-нибудь, говорила она, с ней что-нибудь случится или она заболеет и умрет где-нибудь вдали от дома, я должна уничтожить все ее деловые бумаги.
— Бумаги, которые находились внизу, в сейфе? — спросил Пуаро.
— Верно. Ее деловые бумаги.
— И они действительно были в сейфе?
Его настойчивость заставила Элизу покраснеть.
— Я выполняла инструкции мадам, — повторила она.
— Мне известно это, — сказал с улыбкой Пуаро. — Но бумаги находились не в сейфе, верно ведь? Этот сейф — он слишком уж допотопный. Его может вскрыть даже любитель. Бумаги хранились где-то в другом месте? Например, в спальне мадам?
Элиза помолчала какое-то время, потом ответила:
— Да, так оно и было. Мадам всегда давала понять клиентам, что все бумаги хранятся в сейфе, но на самом деле это было только для отвода глаз. Все хранилось в спальне мадам.
— Не покажете ли вы нам, где именно?
Элиза встала, и двое сыщиков последовали за ней. Спальня была довольно большой, но в ней стояло так много громоздкой инкрустированной мебели, что негде было повернуться. Угол спальни был занят огромным допотопным сундуком. Элиза подняла крышку и извлекла на свет божий старомодное платье из шерстяной ткани с шелковой нижней юбкой. Изнутри был пришит глубокий карман.
— Все бумаги лежали здесь, мсье, — сказала она. — Они хранились в большом заклеенном конверте.
— Однако вы ничего мне об этом не сказали, — с возмущением воскликнул Фурнье, — когда я спрашивал вас три дня назад.
— Прошу прощения, мсье, но вы спрашивали меня, где бумаги, которые должны быть в сейфе. Я ответила, что сожгла их. Это была чистая правда. А где именно бумаги хранились, мне показалось несущественным.
— Да, верно, — сказал Фурнье. — Но вы понимаете, мадемуазель Грандье, что вам нельзя было сжигать эти бумаги?
— Я выполнила приказ мадам, — стояла на своем Элиза.
— Да, я понимаю вас — вы действовали, конечно, из самых лучших побуждений, — поспешил успокоить ее Фурнье. — Но теперь я прошу вас — выслушайте меня внимательно, очень внимательно: мадам была убита! Вполне возможно, что она была убита человеком, о котором располагала определенными компрометирующими сведениями. Эти сведения были в тех самых бумагах, что вы сожгли. Я хочу задать вам один вопрос, только не спешите с ответом, сначала подумайте как следует. Вполне возможно — я и в самом деле считаю, что в этом нет ничего предосудительного, — вполне возможно, вы заглянули в эти бумаги, прежде чем предать их огню. И в этом случае вам не следует стыдиться своего поступка. Напротив, любая информация, полученная вами, может оказать величайшую услугу полиции, может помочь нам наказать убийцу по справедливости. Поэтому, мадемуазель, не бойтесь ответить правду. Заглянули ли вы в эти бумаги, прежде чем их сжечь?
