Я использовал следующие аргументы: а) Вульф разузнал это сам и потому Кремер не владеет исключительным правом на информацию; б) желательно, чтобы газета была перед нами в долгу; в) пусть газетчики почувствуют себя виноватыми за злобную передовицу, которую они опубликовали, и г) в результате где-то может начаться пожар, и дым подаст нам сигнал.
Вульф кивнул, но я выждал, пока он поднимется в оранжерею, и только тогда позвонил Лону, чтобы вернуть должок. Если бы я сделал это при Вульфе, то он, с его чертовской подозрительностью, мог бы прицепиться к какому-нибудь слову или интонации и начать расспросы.
Другое предложение, внесенное мною позже, не прошло – Вульф отверг его самым категорическим образом.
Поскольку предполагалось, что имя Арнольда Зека мною забыто, я называл его «Дункан». Я напомнил Вульфу, как он сказал Кремеру, что, вероятно, человек Дункана видел убийцу Бьюлы Пул и даже мог бы назвать его имя. Я предложил набрать мидлендский номер и оставить Дункану сообщение, чтобы он позвонил Вульфу. Если он позвонит, Вульф предложит ему сделку: Дункан выводит его на убийцу (естественно, имя Дункана не будет упоминаться), а Вульф соглашается забыть, что когда-либо слышал о ком-то, чья фамилия начинается с «З», простите, с «Д».
В ответ мне чуть не открутили голову. Вульф заявил, что, во-первых, не станет заключать подобную сделку с преступником, особенно таким закоренелым, а во-вторых, всякое общение между ним и этим подонком исключено, если только тот не обратится к нему сам.
Это показалось мне недальновидным: почему бы не использовать подвернувшуюся возможность? В тот вечер после ужина я попробовал снова затронуть эту тему, но босс не желал ее обсуждать.
На следующее утро, в пятницу, к нам явилось двое посетителей, которых мы давно не видели: Уолтер Б. Андерсон, президент «Хай-Спот», и Фред Оуэн, руководитель отдела по связям с общественностью. Когда незадолго до полудня позвонили в дверь, я пошел открывать и увидел их на крыльце.
Теперь мое отношение к ним существенно изменилось. С ними не было фотографов, и они являлись важными клиентами, имевшими право высказывать недовольство, если бы знали об этом. Кроме того, вряд ли они прятали под полой оружие, скажем шляпную булавку, чтобы пришпилить Вульфа к креслу. Итак, я не пошел в кабинет за разрешением, а просто пригласил их войти.
Вульф приветствовал их без особого восторга, но, по крайней мере, не выразил недовольства. Он даже спросил, как у них дела. Пока они усаживались, босс передвинулся в своем кресле, чтобы видеть обоих, не напрягая мышцы шеи. Он зашел настолько далеко, что извинился:
– Ничего удивительного, джентльмены, что вы потеряли терпение. Но если вы раздражены, то я тоже. Понятия не имел, что расследование так затянется. Ни одному убийце, естественно, не хочется быть пойманным, но этот проявляет особую неохоту. Вам желательно, чтобы я отчитался, что́ сделано?
– Мы хорошо осведомлены, – заявил Оуэн.
На нем был темно-коричневый двубортный костюм в тонкую полоску. Должно быть, потребовалось не меньше пяти примерок, чтобы он так превосходно сидел.
– Мы слишком хорошо осведомлены, – поправил его президент.
Обычно я терпимо отношусь к краснолицым толстякам, но каждый раз, как этот старикан открывал рот, мне хотелось его заткнуть, причем не с помощью слов.
Вульф нахмурился:
– Я признал ваше право на раздражение. Вам нет нужды на этом настаивать.
– Мы сердимся не на вас, мистер Вульф, – сказал Оуэн.
– А я – на вас, – снова внес поправку президент. – Меня выводит из себя это проклятое дело и все, кто с ним связан. Боже мой, а теперь еще и шантаж! Эта статья в утреннем выпуске «Газетт» напечатана по вашей инициативе?
– Видите ли, – осторожно начал Вульф, – я бы сказал, что инициатива исходила от того, кто придумал всю комбинацию. Я только ее обнаружил и…
– Это неважно, – отмахнулся Андерсон. – Важно то, что моя компания и продукция не могут и не будут связаны в общественном мнении с шантажом. Это грязно. И внушает отвращение людям.
– Совершенно с вами согласен, – вставил Оуэн.
– Убийство тоже до некоторой степени вещь грязная, – возразил Вульф.
– Нет, – отрезал Андерсон. – Убийство – вещь сенсационная и волнующая, в отличие от шантажа и анонимных писем. Все. С меня хватит. – Он вытащил из нагрудного кармана конверт и извлек из него лист голубой бумаги. – Этот чек – ваше вознаграждение, вся сумма. Я могу собрать деньги с остальных – или же нет. Посмотрим. Пришлите мне счет, покрывающий ваши расходы вплоть до сегодняшнего дня. Как видите, я прекращаю дело.
Оуэн встал, чтобы взять чек и передать его Вульфу. Вульф прищурился, позволив чеку упасть на письменный стол.
– Вот как? – Вульф взял чек, взглянул на него и выпустил из рук. – Вы проконсультировались с другими сторонами, заключившими наш договор?
– Нет, и не собираюсь. Какая вам разница? Тут вся сумма, не так ли?
– Да, сумма правильная. Но почему такое стремительное отступление? Что вас так напугало?
– Ничего меня не напугало. – Андерсон подался вперед в своем кресле. – Послушайте, Вульф, я приехал сюда лично, чтобы убедиться, что нет ошибки. Сделка разорвана начиная с этой минуты. Если вы слушали сегодня утром программу Фрейзер, то знаете, что моя продукция там не упоминалась. Я порвал и с ними. Думаете, я напуган? Тогда вы меня не знаете. Я не боюсь. Но я знаю, какие меры следует принимать в подобных обстоятельствах, и сейчас именно этим и занимаюсь. – Поднявшись с кресла, он наклонился над столом Вульфа и коротким указательным пальцем постучал по чеку. – Я всегда плачу долги! И возмещу также ваши расходы! Я вас не обвиняю, черт побери, но с этой минуты (стук) вы (стук) не (стук) работаете (стук) на (стук) меня! – При каждом из последних пяти слов его палец ударял по столу. – Пошли, Фред, – скомандовал президент, и эта парочка зашагала в прихожую.
Я дошел до двери кабинета, желая убедиться, что они не стащат мою новую серую весеннюю шляпу ценой в двадцать долларов. Когда они удалились, я вернулся за свой стол и прокомментировал, обращаясь к Вульфу:
– Кажется, он расстроен.
– Я продиктую тебе письмо к нему.
Я взял блокнот и ручку. Вульф откашлялся.
– Не пиши «дорогой мистер Андерсон» – просто «дорогой сэр». «Что касается нашего разговора в моем кабинете сегодня утром, то меня нанимали не Вы один, а поскольку вознаграждение должно быть выплачено по завершении дела, я обязан продолжать, покуда оно не будет закрыто. Чек, который Вы мне дали, будет храниться в моем сейфе до того времени».
Я поднял глаза:
– «Искренне Ваш»?
– Полагаю, да. Тут нет ничего неискреннего. Когда пойдешь отправлять письмо, сначала загляни в банк и заверь чек.
– Что касается непредвиденных обстоятельств, – заметил я, выдвигая ящик, в котором хранил наши фирменные бланки, – то теперь все зависит от того, останется ли банк платежеспособным или нет.
Именно в ту минуту, когда я вставлял бумагу в машинку, Вульф по-настоящему приступил к работе над делом Орчарда. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и начал шевелить губами. Вульф сохранял эту позу и когда я ушел выполнять поручение, и когда вернулся.
Если с ним такое случается, мне не нужно ходить на цыпочках или стараться не шуршать бумагой. Я могу стучать на машинке, звонить по телефону или шуметь пылесосом – он просто не слышит.
Весь остаток дня и вечер, пока не пришло время ложиться спать (с перерывами на трапезы и совещание в оранжерее), он продолжал сидеть, не произнося ни слова и не делая никаких знаков, подсказывающих мне, вышел ли он на какой-нибудь след.
С одной стороны, я обрадовался, что мы займемся своим собственным расследованием, с другой – последствия были непредсказуемы. Когда Вульф размышляет час за часом, как в ту пятницу, есть шанс, что, обнаружив себя загнанным в угол, он станет искать лазейку и совершит бог знает какой отчаянный поступок.
Пару лет назад, проведя почти весь день в размышлениях, он устроил шараду, из-за которой чуть не погибли от удушья, отравившись цифогеном, девять человек, включая нас с ним – не говоря уже об инспекторе Кремере[9].
Когда и настенные часы, и мои наручные показывали около двенадцати, а Вульф по-прежнему сидел в кресле, я вежливо осведомился:
– Не выпить ли нам кофе, чтобы не уснуть?
Он еле слышно пробормотал:
– Ступай спать.
Что я и сделал.
Я зря беспокоился. Он разродился, но не одним из своих фантастических уродцев. На следующее утро, в субботу, когда Фриц вернулся на кухню после того, как отнес наверх поднос с завтраком, он сказал, что я нужен боссу.
Поскольку Вульф любит, чтобы ночью по комнате гулял свежий воздух, а за завтраком было тепло, давным-давно установили устройство, которое автоматически закрывало его окно в шесть часов утра. Благодаря этому в восемь часов утра босс мог завтракать за столиком у окна, не надевая халата. Когда он сидит там, непричесанный и босой, и его необъятная желтая пижама сверкает в лучах утреннего солнца, это великолепное зрелище. Жаль, что привилегия любоваться им дарована только мне и Фрицу.
