– Где находился ваш чемоданчик?
– Я оставила его в холле.
– Это было вечером двадцать восьмого июня. Когда вы открыли его?
– На следующее утро, около девяти часов, как раз перед уходом.
– Из чемоданчика что-нибудь исчезло?
– Трубочка с морфином.
– Вы заявили о пропаже?
– Я сказала об этом сестре О’Брайен – это сиделка, которая ухаживала за больной.
– Чемоданчик был оставлен вами в холле, через который то и дело обычно проходили люди?
– Да.
Сэр Самьюэл сделал паузу, а потом спросил:
– Вы были близко знакомы с умершей?
– Да.
– Что вы можете о ней сказать?
– Она была милой… и порядочной девушкой.
– Она была жизнерадостным человеком?
– Вполне.
– Не было ли у нее, на ваш взгляд, каких-либо неприятностей?
– Нет.
– Не была ли Мэри Джерард чем-либо обеспокоена перед смертью? Может, она тревожилась о своем будущем?
– Нет.
– У нее не было причин для самоубийства?
– Ни малейших.
Оно продолжалось все дальше и дальше, это убийственное для Элинор повествование. Как сестра Хопкинс сопровождала Мэри в сторожку, как появилась Элинор в возбужденном состоянии, как она пригласила их на сандвичи, как блюдо было предложено сначала Мэри. Как Элинор попросила помочь ей вымыть посуду, а потом предложила сестре Хопкинс подняться с ней наверх, чтобы разобрать вдвоем вещи тети…
Рассказ часто прерывался замечаниями и возражениями со стороны сэра Эдвина Балмера.
«Да, все это правда… и она сама этому верит, – думала Элинор. – Она убеждена, что это сделала я. И каждое ее слово – правда, вот что самое ужасное. Все это правда».
Элинор еще раз оглядела зал суда и увидела лицо Эркюля Пуаро, глядевшего на нее задумчиво и… почти ласково. Он много чего знает и видит то, чего другие не видят…
Кусочек картона с наклеенным на него обрывком этикетки был предъявлен свидетельнице.
– Вам известно, что это такое?
– Это обрывок этикетки.
– Не могли бы вы сказать присяжным, какой именно этикетки?
– Конечно… Это кусочек этикетки со стеклянной трубочки, в таких выпускают таблетки для подкожных инъекций. Таблетки морфина по полграна, вроде тех, которые у меня пропали.
– Вы в этом уверены?
– Конечно, уверена. Это с моей трубочки.
– Есть ли на ней какая-нибудь особая метка, которая позволила бы вам убедиться, что это этикетка с потерянной вами трубочки? – спросил судья.
– Нет, милорд, но она, должно быть, с той самой трубочки.
– То есть фактически вы можете лишь утверждать, что она с трубочки, похожей на вашу?
– Ну да, именно это я и имею в виду.
В заседании суда объявляется перерыв.
Заседание продолжилось на следующий день. Перекрестный допрос вел сэр Эдвин Балмер. Теперь от его благодушия не осталось и следа. Он резко спросил:
– Я хочу уточнить насчет этого чемоданчика, о котором мы здесь так много слышали: двадцать восьмого июня он был оставлен в главном холле Хантербери и пролежал там всю ночь?
– Да, – подтвердила сестра Хопкинс.
– Довольно безответственный поступок, не так ли?
Сестра Хопкинс вспыхнула.
– Да, я признаю это.
– Это что, ваша привычка – оставлять опасные лекарства там, где к ним может иметь доступ кто угодно?
– Нет, конечно нет.
– Ах нет? Но в данном случае вы поступили именно так?
– Да.
– И практически любой человек, находившийся тогда в доме, мог при желании взять морфин. Не так ли?
– Наверное, так.
– Никаких «наверное»! Да или нет?
– Ну да.
– Значит, Элинор Карлайл была не единственной, кто мог его взять? Кто-нибудь из слуг. Или доктор Лорд. Или мистер Родерик Уэлман. Или сестра О’Брайен. Или сама Мэри Джерард.
– Пожалуй, так… да.
– «Пожалуй» или «да»?
– Да.
– Кому-нибудь было известно, что в вашем чемоданчике есть морфин?
– Не знаю.
– Вы говорили о нем кому-нибудь?
– Нет.
– Следовательно, мисс Карлайл не могла знать о том, что там был морфин?
– Она могла заглянуть туда и увидеть.
– Однако это маловероятно, не так ли?
– Не знаю.
– Но в доме находились люди, которые, в отличие от мисс Карлайл, наверняка знали о морфине. Например, доктор Лорд. Ведь вы делали инъекции морфина по его указанию?
– Именно так.
– Мэри Джерард тоже знала, что у вас там морфин?
– Нет, не знала.
– Но ведь она часто бывала у вас в коттедже?
– Нет, не сказала бы.
– И все-таки я полагаю, что она бывала там довольно часто и скорее, чем кто-либо другой в доме, могла догадаться о том, что у вас в чемоданчике имеется морфин.
– Я не могу с этим согласиться.
Сэр Эдвард сделал паузу и продолжил:
– Вы сказали сестре О’Брайен о пропаже морфина?
– Да.
– Напоминаю вам, что вы на самом деле сказали: «Я оставила морфин дома. Теперь придется за ним возвращаться».
– Нет, я так не говорила.
– И не высказывали предположение, что морфин, вероятно, остался на каминной доске в вашем коттедже?
– Ну, когда я не смогла его найти, то подумала, что, должно быть, положила туда.
– То есть вы не знали точно, где был морфин?
– Нет, знала. Я положила его в чемоданчик.
– В таком случае почему утром двадцать девятого июня вы высказали предположение, что оставили его дома?
– Потому что подумала, что могла так сделать.
– Вынужден заметить, что вы весьма безответственный человек.
– Это неправда.
– И в своих высказываниях вы также довольно небрежны, не так ли?
– Ничего подобного. Я очень ответственно отношусь к своим словам.
– Вы говорили о том, что укололись о шип розового куста в день смерти Мэри Джерард, двадцать седьмого июля?
– Не понимаю, какое это имеет отношение к делу?
– Это имеет отношение к делу, сэр Эдвин? – спросил судья.
– Да, милорд, это важный элемент защиты, и я намерен пригласить свидетелей, чтобы доказать, что это заявление было ложным.
Он снова принялся задавать вопросы свидетельнице:
– Вы по-прежнему утверждаете, что двадцать седьмого июля укололи запястье о розовый куст?
– Да! – Тон сестры Хопкинс стал вызывающим.
– Когда это произошло?
– Это случилось утром, когда мы выходили из сторожки и направлялись к дому.
– А что это был за куст? – с недоверием спросил сэр Эдвин.
– Если точно, это был не совсем куст. Это были вьющиеся розы с алыми цветами, которые растут около сторожки.
– Вы уверены в этом?
– Совершенно уверена.
Сэр Эдвин сделал паузу, а затем спросил:
– Вы по-прежнему настаиваете на том, что морфин находился у вас в чемоданчике, когда вы двадцать восьмого июня пришли в Хантербери?
– Да, настаиваю. Он был со мной.
– Ну а если сестра О’Брайен выступит в качестве свидетеля и подтвердит под присягой, что вы сказали, что, возможно, оставили его дома?
– Он был у меня в чемоданчике. Я в этом уверена.
Сэр Эдвин вздохнул.
– И вас не встревожила пропажа морфина?
– Меня? Да нет.
– Значит, вас совершенно не смутил тот факт, что пропала большая доза смертельно опасного лекарства?
– Я ведь не думала, что его кто-то взял!
– Понятно. Вы просто в тот момент не могли вспомнить, что вы с ним сделали?
– Ничего подобного. Морфин был в моем чемоданчике.
– Двадцать таблеток по полграна, то есть десять гран морфина! Этого достаточно, чтобы умертвить нескольких людей, не так ли?
– Да.
– А вас это не встревожило… Вы ведь даже не заявили о пропаже?
– Я думала, что он найдется.
– Обращаю ваше внимание на то, что, если морфин у вас действительно пропал, вы были обязаны официально заявить о пропаже. Ответственные леди поступают именно так.
Сестра Хопкинс, лицо которой раскраснелось еще сильнее, сказала:
– Ну а я этого не сделала!
– Преступная небрежность! Вы, по-видимому, не понимаете, что медсестра обязана быть предельно аккуратной. И часто вам приходилось терять опасные лекарства?
– Прежде этого никогда не случалось.
Допрос продолжался еще несколько минут. Для такого мастера своего дела, как сэр Эдвин, сестра Хопкинс – суетящаяся, с раскрасневшимся лицом, то и дело противоречащая сама себе – была легкой добычей.
– Это верно, что в четверг, шестого июля, покойная Мэри Джерард написала завещание?
– Да.
– Почему она это сделала?
– Видимо, ей показалось, что это необходимо. И видите, как в воду глядела.
– Вы уверены, что за этим поступком не скрывалось подавленное состояние или неуверенность в будущем?
– Чушь!
– Однако то, что она вдруг решила написать завещание, свидетельствует о том, что она размышляла о смерти.
– Ничего подобного. Просто она считала, что это необходимо сделать.
– Взгляните. Это то самое завещание? Подписано Мэри Джерард и свидетелями – Эмили Биггс и Роджером Уэйдом, приказчиками из магазина готовой одежды. Покойная завещала все свое имущество Мэри Райли, сестре Элизы Райли?
