– Совершенно верно.
Завещание было передано присяжным заседателям.
– Как вы думаете, имела Мэри Джерард какую-нибудь собственность, которую могла бы оставить по завещанию?
– В то время у нее ничего не было.
– Но вскоре она собиралась что-то получить?
– Да.
– Вы подтверждаете тот факт, что мисс Элинор Карлайл передала Мэри значительную денежную сумму – две тысячи фунтов?
– Да.
– Мисс Карлайл не была обязана это делать? Это объяснялось лишь ее великодушным порывом?
– Да, она поступила так по доброй воле.
– Но ведь если бы она ненавидела Мэри, о чем тут неоднократно высказывались предположения, она не стала бы добровольно передавать ей столь крупную сумму денег?
– Возможно, и так.
– Что вы имеете в виду, отвечая таким образом?
– Ничего.
– Вот именно. А теперь такой вопрос: слышали ли вы какие-нибудь сплетни о Мэри Джерард и мистере Родерике Уэлмане?
– Он был влюблен в нее.
– У вас есть тому доказательства?
– Я просто знала об этом, вот и все.
– О, вы просто знали об этом! Боюсь, что это звучит не очень убедительно для присяжных заседателей. Вы как-то сказали, что Мэри не хотела иметь с ним дела, потому что он был помолвлен с миссис Элинор, и что то же самое она повторила ему в Лондоне?
– Мэри сама мне об этом рассказала.
Перекрестный допрос продолжил сэр Самьюэл Эттенбери:
– В тот момент, когда Мэри Джерард обсуждала с вами формулировку завещания, заглядывала ли в окно обвиняемая?
– Да, заглядывала.
– Что она сказала?
– Она сказала: «Так ты пишешь завещание, Мэри? Это смешно!» И стала хохотать. Хохотала и хохотала. И по-моему, – не преминула добавить свидетельница, – именно в тот момент ей в голову пришла мысль об убийстве. О том, чтобы избавиться от Мэри! Да, именно с этой минуты она стала лелеять в своем сердце убийство!
– Извольте отвечать на вопросы, которые вам задают, – резко проговорил судья. – Последнюю часть ответа следует вычеркнуть.
«Вот удивительно! – подумала Элинор. – Как только кто-нибудь говорит правду, они это вычеркивают…» Она еле сдерживала истерический хохот.
На свидетельском месте – сестра О’Брайен.
– Заявляла ли вам о чем-нибудь сестра Хопкинс утром двадцать девятого июня?
– Да. Она сказала мне, что из ее чемоданчика исчезла трубочка с гидрохлоридом морфина.
– Что вы предприняли?
– Помогала ей искать трубочку.
– Но вы не смогли найти ее?
– Нет.
– Вы знали, что чемоданчик оставался в холле всю ночь?
– Да.
– Мистер Уэлман и обвиняемая присутствовали в доме, когда умерла миссис Уэлман, то есть в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июня?
– Да.
– Расскажите нам об эпизоде, свидетельницей которого вы были двадцать девятого июня, наутро после смерти миссис Уэлман.
– Я видела Родерика Уэлмана вместе с Мэри Джерард. Он говорил, что любит ее, и пытался ее поцеловать.
– В то время он был помолвлен с обвиняемой?
– Да.
– Что произошло потом?
– Мэри сказала, что ему должно быть стыдно говорить об этом, ведь он помолвлен с мисс Элинор!
– Как, по-вашему, относилась обвиняемая к Мэри Джерард?
– Она ее ненавидела. Она иногда так смотрела ей вслед, будто готова была уничтожить ее.
Вскочил сэр Эдвин.
Элинор подумала: «Зачем они так упорно спорят об этом? Разве это имеет какое-нибудь значение?»
Сэр Эдвин приступил к перекрестному допросу:
– Вы подтверждаете, что сестра Хопкинс сказала вам, что, вероятно, оставила морфин дома?
– Видите ли, дело было так: после…
– Будьте добры ответить на мой вопрос: говорила ли она, что, вероятно, оставила морфин дома?
– Да.
– И она действительно не была тогда этим встревожена?
– Нет, тогда не была. Потому что думала, что оставила морфин дома. Потому и не беспокоилась.
– Ей и в голову не могло прийти, что кто-нибудь взял его?
– Именно так.
– Она что-то начала подозревать только после того, как Мэри Джерард умерла от отравления морфином?
Тут вмешался судья:
– Мне кажется, сэр Эдвин, что вы уже спрашивали об этом у предыдущей свидетельницы.
– Как будет угодно вашей светлости… А теперь скажите, как относилась обвиняемая к Мэри Джерард, бывали ли между ними какие-нибудь ссоры?
– Нет, ссор не бывало.
– Мисс Карлайл всегда доброжелательно относилась к девушке?
– Да. Только вот смотрела на нее как-то странно.
– Да-да-да. Но нам нужны факты, а не эмоции, мало ли кто как на кого смотрит… Вы, по-видимому, ирландка?
– Да.
– А у ирландцев довольно живое воображение, не так ли?
– Все, что я вам сказала, – истинная правда! – с чувством воскликнула сестра О’Брайен.
Свидетельские показания дает мистер Эббот, бакалейщик. Он растерян, не уверен в себе (но и слегка взволнован ощущениями собственной значимости). Его показания были краткими. Были куплены две баночки рыбного паштета. Обвиняемая сказала: «Ведь бывали случаи отравления, да?» Она показалась ему возбужденной и немного странной.
Перекрестного допроса не последовало.
Вступительная речь защитника:
– Господа присяжные заседатели, я мог бы с полным на то основанием сразу заявить, что обвинения, предъявленные моей подзащитной, несостоятельны, и не вдаваться в дальнейшие объяснения. Бремя доказательства лежит на представителях обвинения, но, по моему мнению – и я уверен, что вы со мной согласитесь, – пока еще вообще ничего не доказано! Обвинитель утверждает, что Элинор Карлайл, завладев морфином (который с тем же успехом мог взять любой другой из находившихся в доме, к тому же весьма вероятно, что морфина в доме вообще не было), подсыпает его Мэри Джерард. Заметьте: обвинение опирается исключительно на вероятность. Была предпринята попытка доказать наличие мотива, но я со всей ответственностью утверждаю, что именно этого представителям обвинения сделать не удалось. Поскольку, господа присяжные заседатели, мотива не существует! Обвинение пыталось выдвинуть в качестве мотива расторгнутую помолвку. Вы только вдумайтесь: расторгнутая помолвка! Если всякую расторгнутую помолвку считать мотивом для убийства, то, спрашивается, почему мы ежедневно не лицезреем горы трупов? А данная помолвка, заметьте, не была следствием страстной любви: в основе ее лежали главным образом семейные интересы. Мисс Карлайл и мистер Уэлман вместе росли, они всегда с симпатией относились друг к другу, и со временем их отношения перешли в более теплую дружескую привязанность. Я намерен доказать, что их соединяло скорее дружеское, но отнюдь не страстное чувство.
«О, Родди… Родди. Вовсе не страстное чувство?»
Более того, помолвка была расторгнута по инициативе обвиняемой, а не мистера Уэлмана. Я утверждаю, что помолвка Элинор Карлайл с Родериком Уэлманом состоялась главным образом для того, чтобы сделать приятное старой миссис Уэлман. Когда та умерла, обе стороны осознали, что их чувства не настолько сильны, чтобы стать основой для вступления в брак. Однако они остались хорошими друзьями. К тому же Элинор Карлайл, унаследовавшая состояние своей тетушки, по доброте душевной намеревалась выделить Мэри Джерард значительную сумму денег. Именно той девушке, в отравлении которой ее обвиняют! Это же сущая нелепость. Единственное, что можно истолковать против Элинор Карлайл, так это обстоятельства, при которых произошло отравление.
Обвинитель заявил следующее: «Ни у кого, кроме Элинор Карлайл, не было возможности совершить убийство Мэри Джерард». Исходя из этого, обвинению пришлось срочно изыскивать подходящий мотив. Но, как я уже говорил, обвиняющей стороне не удалось его найти, ибо никакого мотива не существовало.
Далее посмотрим, насколько справедливо утверждение, что убить Мэри Джерард не мог никто, кроме Элинор Карлайл.
Во-первых, не исключено, что Мэри Джерард совершила самоубийство. Во-вторых, кто-то мог отравить сандвичи, пока Элинор Карлайл ходила в сторожку. Возможен еще и третий вариант. Одно из основных правил юриспруденции гласит: если существует альтернативная версия, которая вполне вероятна и доказуема и не противоречит свидетельским показаниям, обвиняемого следует оправдать. Я намереваюсь доказать, что существовало еще одно лицо, которое имело не только равную с обвиняемой возможность отравить Мэри Джерард, но и значительно более серьезный мотив для того, чтобы сделать это. У меня имеются факты, доказывающие, что есть еще один человек, который имел доступ к морфину и у которого были весьма серьезные основания для убийства Мэри Джерард, равно как и факты, подтверждающие, что упомянутый мной человек имел равную с обвиняемой возможность это сделать. Утверждаю, что ни один суд в мире не обвинит в убийстве мою подзащитную, так как против нее нет никаких улик, а обвинение опирается исключительно на возможность совершения ею преступления, тогда как вполне доказуемо, что у другого человека имелась не только такая же возможность, но и чрезвычайно убедительный мотив. Я намерен вызвать в суд свидетелей, способных доказать, что один из опрошенных уже свидетелей обвинения дал заведомо ложные показания. Но сначала я предоставлю слово обвиняемой, чтобы она сама могла рассказать вам эту историю и чтобы вы убедились, насколько необоснованны предъявленные ей обвинения.
