2
Она приняла присягу и тихим голосом стала отвечать на вопросы сэра Эдвина. Судья подался вперед, попросил говорить громче…
Сэр Эдвин мягким и ободряющим голосом задавал именно те вопросы, ответы на которые она давно для себя отрепетировала.
– Вы любили Родерика Уэлмана?
– Очень любила. Он был мне как брат… или кузен. Я всегда считала его своим кузеном. Помолвка… была логическим продолжением наших отношений… это так удобно – вступить в брак с человеком, которого знаешь всю свою жизнь…
– Наверное, ваши отношения нельзя было назвать страстной любовью?
«Нельзя? О Родди!»
– Пожалуй… видите ли, мы слишком хорошо знали друг друга…
– После смерти миссис Уэлман не возникло ли между вами некоторого отчуждения?
– Да, возникло.
– Чем вы это объясняете?
– Я думаю, что отчасти причиной были деньги.
– Деньги?
– Да. Родерик чувствовал себя неловко. Он боялся, что окружающие могут подумать, будто он женится на мне ради денег…
– Помолвка была расторгнута не из-за Мэри Джерард?
– Мне казалось, что Родерик увлекся ею, но я не верила, что это серьезно.
– Вас очень огорчило бы, окажись его увлечение серьезным?
– О нет. Я просто сочла бы, что это не подходящая для него партия, только и всего.
– Теперь ответьте мне, мисс Карлайл: брали ли вы морфин из чемоданчика сестры Хопкинс двадцать восьмого июня?
– Не брала.
– Не было ли у вас какого-то другого морфина?
– Не было.
– Вы знали, что ваша тетя не сделала завещания?
– Нет. Меня это очень удивило.
– Не показалось ли вам, что вечером двадцать восьмого июня ваша тетя перед смертью пыталась дать вам какое-то поручение?
– Я поняла, что она не сделала никаких распоряжений относительно Мэри Джерард и хотела это как-то исправить.
– И для того, чтобы выполнить ее волю, вы были готовы выделить девушке значительную денежную сумму?
– Да, я хотела выполнить волю тети Лоры. И, кроме того, была благодарна Мэри за ту доброту, которую она проявляла в отношении моей тети.
– Вы приехали из Лондона в Мейденсфорд двадцать шестого июля и остановились в гостинице «Королевский герб»?
– Да.
– Какова была цель вашего приезда?
– Я продала дом, а человек, который его купил, хотел вступить в права владения как можно скорее. Я должна была разобрать личные вещи тети и вообще уладить все дела.
– По пути в Хантербери-холл двадцать седьмого июля вы покупали какие-нибудь продукты?
– Да. Подумала, что проще перекусить на скорую руку, чем возвращаться на ленч в деревню.
– А затем вы направились в дом и разбирали там личные вещи вашей тетушки?
– Да.
– А после этого?
– Спустилась в буфетную и приготовила сандвичи. А потом пошла в сторожку и пригласила районную сестру Хопкинс и Мэри Джерард составить мне компанию.
– Почему вы это сделали?
– Хотела избавить их от необходимости идти по жаре в деревню, ведь им пришлось бы снова возвращаться в сторожку.
– Что ж, вполне естественный порыв, вы проявили похвальное великодушие. Они приняли приглашение?
– Да, они пошли вместе со мной.
– Где находились приготовленные вами сандвичи?
– Я оставила блюдо с сандвичами в буфетной.
– Там было открыто окно?
– Да.
– Кто-нибудь мог проникнуть в буфетную в ваше отсутствие?
– Разумеется.
– Если бы кто-нибудь наблюдал за вами снаружи, когда вы готовили сандвичи, что он мог бы подумать?
– Мне кажется, он подумал бы, что я собираюсь устроить ленч, перекусить.
– Кто-нибудь мог знать, что вместе с вами сандвичи будет есть кто-то еще?
– Нет. Мысль пригласить Мэри и Хопкинс пришла мне в голову только тогда, когда я увидела, что сандвичей получилось очень много.
– Если бы кто-нибудь проник в буфетную в ваше отсутствие и подсыпал морфин в один из них, означало бы это, что отравить намеревались вас, а не кого-то еще?
– Видимо, так.
– Что происходило после того, как вы все вместе вошли в дом?
– Мы пошли в малую гостиную. Я принесла сандвичи и предложила своим гостьям.
– Вы что-нибудь пили с сандвичами?
– Я пила воду. На столе было пиво, но сестра Хопкинс и Мэри предпочли чай. Сестра Хопкинс пошла в буфетную, чтобы его заварить. Она принесла чайник на подносе, а Мэри разлила в чашки.
– Вы сами пили чай?
– Нет.
– Но Мэри Джерард и сестра Хопкинс его пили?
– Да.
– Что случилось потом?
– Сестра Хопкинс вышла, чтобы выключить газовую плиту.
– И оставила вас наедине с Мэри Джерард?
– Да.
– Что было дальше?
– Несколько минут спустя я взяла поднос и блюдо из-под сандвичей и отнесла их в буфетную. Сестра Хопкинс была там. Мы вместе с ней вымыли посуду.
– Сестра Хопкинс в это время была без нарукавников?
– Да. Она мыла чашки, а я вытирала.
– Вы спросили ее насчет царапины на запястье? И что именно спросили?
– Я спросила, не занозила ли она чем-нибудь руку.
– Что она ответила?
– Она сказала: «Это шип с розового куста около сторожки. Надо бы пойти вытащить».
– Как она себя вела в этот момент?
– Мне показалось, что ей было жарко. Она вся обливалась потом, и лицо у нее было какого-то странного цвета – неестественно белое.
– Что произошло потом?
– Мы поднялись наверх, и она помогла мне разобраться с тетиными вещами.
– Когда вы снова спустились вниз?
– Примерно через час.
– Где находилась Мэри Джерард?
– Она все еще сидела в гостиной. Она тяжело дышала и была без сознания. Сестра Хопкинс велела мне срочно позвонить доктору. Он приехал как раз перед тем, как она умерла.
Сэр Эдвин театрально расправил плечи:
– Мисс Карлайл, вы убили Мэри Джерард?
«Теперь твоя реплика. Выше голову, смотреть прямо перед собой».
– Нет!
Сэр Самьюэл Эттенбери. Сердце тяжело забилось. Вот, теперь она во власти врага! Теперь ей нечего рассчитывать на доброту и легкие вопросы, на которые она заранее знала ответы.
Однако он начал вполне мягко:
– Вы говорили нам, что были помолвлены с мистером Родериком Уэлманом?
– Да.
– Вы его любили?
– Очень любила.
– Я утверждаю, что вы страстно любили Родерика Уэлмана и безумно ревновали его, потому что он полюбил Мэри Джерард!
– Нет!
«Достаточно ли возмущенно прозвучало это „нет“?»
Сэр Самьюэл сказал с угрозой:
– Признайтесь, что вы умышленно хотели избавиться от этой девушки – надеясь, что Родерик Уэлман вернется к вам!
– Ничего подобного.
«Презрительно… несколько утомленно. Так будет убедительно».
Допрос продолжался. Это было как сон… страшный сон… ночной кошмар…
Вопрос за вопросом… ужасные, коварные вопросы… На одни она была готова ответить, другие застигали ее врасплох…
Помни свою роль! Нельзя позволить себе расслабиться, и нельзя честно признаться: «Да, я ее ненавидела… Да, я желала ей смерти… Да, все время, пока я нарезала сандвичи, я представляла себе, как она умирает…»
Главное, спокойствие и хладнокровие. Отвечать по возможности кратко и без эмоций…
Бороться…
Отвоевывать каждый дюйм пути к спасению…
Наконец-то все закончилось… Этот ужасный человек с иудейским носом опускается в кресло. И вот уже добрый, вкрадчивый голос сэра Эдвина Балмера задает ей еще несколько вопросов. Легких, приятных вопросов, рассчитанных на то, чтобы рассеять любое неблагоприятное впечатление, которое она могла произвести во время перекрестного допроса…
Она вернулась на скамью подсудимых и стала вглядываться в лица присяжных заседателей…
Родди. Теперь он стоит на свидетельском месте, немного щурясь, и лицо его бледно от ненависти ко всем и вся. Почему-то он выглядит каким-то нереальным.
…Впрочем, ничего реального больше вообще не существует. Все втянуто в дьявольский круговорот. Черное становится белым, верх оказывается низом, а восток – западом… «И я уже не Элинор Карлайл, я – „обвиняемая“. И независимо от того, повесят меня или отпустят на свободу, ничто уже не будет таким, как прежде. Если бы было хоть что-то… хоть что-то надежное, за что можно было бы уцепиться…»
Может быть, это лицо Питера Лорда с его веснушками и с его потрясающей способностью быть таким же, как всегда…
…До какого пункта добрался сэр Эдвин, допрашивая Родди?
– Не скажете ли вы нам, каковы были чувства мисс Карлайл по отношению к вам?
Родди отвечал сдержанно и четко:
– Я назвал бы их глубокой привязанностью, но никак не страстной любовью.
– Вы считали свою помолвку удачной?
– О, вполне. У нас много общего.
– Мистер Уэлман, не скажете ли вы присяжным, почему все-таки была расторгнута ваша помолвка?
– Видите ли, после смерти миссис Уэлман нам пришлось столкнуться с некоторыми непредвиденными обстоятельствами. И мне не давала покоя мысль, что я женюсь на богатой женщине, будучи сам нищим. Фактически помолвка была расторгнута по обоюдному согласию. Мы оба в какой-то мере ею тяготились.
