Вам удалось у нее выпытать и другие тайны? – язвительно ухмыльнулся Воронцов.
– Я ничего не выпытывала, я просто завезла ей деньги!
– Разумеется, как иначе, больше же некому?!
Они смотрели друг на друга как два кота, которых во время драки, прачка обдала из ушата водой.
– Ладно, Алина Витальевна начнем заново? – и Воронцов устало провел рукой по лицу. – Ничего не клеиться с этим делом, а я так не привык. Я за то и люблю эту профессию, что всегда есть над чем подумать, обмазговать. Кому-то может показаться, что хорошего? Грязь, трупы, некоторые наслушаются бреда и считают что мы только, как бомж бомжа по пьянке убил, расследуем, а это не так. Бывает, редко, но бывает, что аж мозги заворачиваются, так интересно. Не все же тряпки, жратву и отпуск в Турции обсуждать, понимаете? Впрочем, Вам то это зачем, почему-то смутился он. – Кофе хотите, правда у меня поганый, как деготь, но …
– Кофе хочу, – мгновенно откликнулась Алина, – и Вы напрасно стесняетесь, я вот, например, так подругу потеряла.
– Убили? – тут же вскинулся Воронцов.
– Типун Вам на язык. Нет, конечно. Просто Вы сказали про интерес и я, кажется, понимаю. Мы с Катей знали друг друга миллиард лет. Два института вместе закончили, она умная, талантливая, красивая и я даже не заметила, как все наши разговоры постепенно свелись к мужикам и платьям, потом мужики исчезли и появились дети. Теперь вот – дача и коты. Она всегда надо мной подсмеивалась, что я голову всякой ерундой забиваю, убеждала меня, что лучше хорошего брака ничего нет. Я согласна, но мне всегда было немного тесно дома. Я думаю, что любой человек должен, прежде всего, понять кто он, чем он любит заниматься и приносить пользу обществу, – последние несколько слов Алина произнесла ее слышно. – Смешно да?
– Нет не смешно, и Вы тоже напрасно стесняетесь. Приносить пользу людям не смешно, просто по нынешним временам крайне немодно. Что Вам еще удалось разузнать? – спросил Воронцов, протягивая ей кофе.
– Беляков звонил. Сообщил, что Гасанов его прогнал из-за своей племянницы, к которой тот, при живой жене и сыне, умудрился посвататься и что у Оксаны, вроде как есть любовник.
– Ну, про Гасанова я не сомневался, что Ваши подозрения напрасны, а про Оксану – интересно, но и только.
– Не скажите, Вы увидите на записи, как Демин и Проскуряков бурно выясняют отношения, так вот, Беляков проболтался, что вроде как Демин предупредил своего друга о том, что у Оксаны адюльтер, поэтому они и разругались.
– Все равно, этого недостаточно, чтобы убить человека. Я бы еще понял, если бы Демин на верхотуре полез бы к Проскурякову со своими откровениями, тогда – аффект и все дела, а так…
– Геннадий Викторович, ну у Вас же опыт огромный, Вы не смотрите на это, как на местечковые разборки, а попытайтесь все соединить, уже есть, что складывать.
– Что, к примеру, – опять стал раздражаться Воронцов. – Эти бабские сплетни?!
– Ах, сплетни?! Бабские?! – ладно, в таком случае я Вам больше ничего не расскажу, и Алина, вскочив со стула, пошла к дверям. – Кофе Ваше хуже дегтя, а Вы дальше собственного носа ничего не видите.
Дверь хлопнула, а Воронцов злорадно остался ждать.
Ничего, никуда не денется, пропуск – то она не подписала.
Что и требовалось доказать, небось, охрана задержала, ухмыльнулся он и взяв трубку произнес специальным иезуитским голосом: «Слушаю, Алина Витальевна, Вас с КПП забрать?»
– С какой это стати, – возмутилась она, я возвращаться не собираюсь!
– А Вы уже ушли?!
– Нет, под Вашей дверью рыдаю, ушла, разумеется.
Подавив желание немедленно нестись вниз, сея на ходу мор и разрушения, он, собрав волю в кулак как можно любезнее произнес: «Чем на этот раз обязан?»
– Не ерничайте, я позвонила сказать, что Проскуряков и Демин оба работали какое-то время в Москве, мне Светлана сообщила.
– Ну и что? – ляпнул Воронцов и тут же пожалел об этом, уж эта змея не упустит…
– Туго у Вас с обмозговыванием в последнее время? – не упустила Алина. – Вы бы проверили, где именно они трудились, может, сталкивались по работе с Сафроновой, чем черт не шутит…
– Не поверите, уже поверяю, – съязвил Воронцов и опять пожалел.
Андреева и этого не пропустила мимо ушей.
– Не верить Вам, как можно? Жаль в уголовном процессе веры недостаточно, все почему-то требуют доказательств, а где ж их взять, когда со свидетелями работать не умеешь?
– Зараза, подумал Воронцов, услышав короткие гудки.
Гад, подумала Алина, смертельно довольная, что уела его.
– Лех, ну что там, – без реверансов начал Воронцов, столкновение с Андреевой было свежо в памяти и хотелось немедленной реабилитации.
– Кеша, не гони. Ты мне поподробнее расскажи над чем трудишься, я, кажется, нарыл что-то, просто не знаю насколько это тебе пригодиться.
Воронцов, которому, было совсем не подобранностей, хотел было уже вспылить, но вовремя становился. Ум хорошо, а два лучше, тем более такой. На его памяти, полковник Кудряшов, был единственным исключением из правил, кода в Москву переводили с повышением не очередного свата-брата и виртуоза-лизоблюда, а профессионала высшей марки. Может, если бы и он поехал, когда тот его звал, сейчас бы не пришлось выбирать, что лучше купить куртку Кольке, или Ленке сапоги.
– Да, понимаешь мутная какая-то история, точнее не мутная, а рваная, как битый молью плед. У нас по весне убили командировочную из Москвы, вчера приехала – наутро убили. Два ножевых. Спустя время монтажник, омич, свалился с лесов и ему явно помогли. Оба работали на одну фирму, которая у нас завод строит, ну ты помнишь, реконструкция еще при тебе началась. Камер ни в гостинице, ни на высоте нет. Есть только вредная баба, которая как-то во всем этом замешана. С покойницей была в контрах, в гостиницу к ней в день убийства заезжала, а в кармане монтажника нашли ее телефон.
– Ну, и чего ты с ней миндальничаешь, бери за жабры – да тряси!
– Да, тряс я Леш, тряс. Во-первых она не шибко трясется, а во-вторых – ну ни она это. Понимаешь?
– Понимаю, что еще?
– Еще ее по голове дали в подъезде собственного дома, в квартиру влезли и собаку пытались зарезать.
– Нож, на убийстве нашли?
– Нет.
– А ты проверил, командировочную и собаку одним ножом обработали?
– Не знаю, мы не проверяли, но потерпевшая не писала заявление, – проблеял Воронцов.
– Не узнаю, тебя, Геннадий Викторович, ты, видимо совсем растерялся, – с нажимом произнес старый друг Леха и Воронцов побагровел. Сто лет он не испытывал такого стыда.
– Ладно, не
