как в шутку обиделась она.
— Потому что ты свободный человек. У тебя было право выбора, ты его сделала. Мне ничего не остается, как принять этот твой выбор.
— Ты как был, так и остался идеалистом.
— Идеалист остался в той прошлой нашей жизни. Сейчас я реалист.
— И у тебя новая жизнь.
— И у меня новая жизнь, — кивнул Кауров.
Если не считать трений с Евграфовым, у него действительно все неплохо. Есть работа, появилось стремление сделать карьеру, стремление, которое помогло осознать простой и явный факт, что сорок два года — это вовсе не закат жизни, это ее полдень, самый пик жизненных сил. Он не пьет, не курит, занимается спортом, держит себя в тонусе, вернулся здоровый цвет лица, в глазах появился задорный блеск.
— И как ее зовут? — не без ревности спросила Марина.
Кауров понял, о чем речь, и мысленно улыбнулся.
— Пока никак, но все возможно.
В конце концов он имел полное право на личную жизнь, рано или поздно у него появится постоянная женщина, и Марина должна это понимать.
— Пока никак… Но ты меня уже не преследуешь?
— Нет.
Он смотрел на Марину мягко, но «нет» прозвучало твердо.
— Тогда кто меня преследует?
— Не знаю.
— А если меня хотят убить? — Голос у Марины подрагивал от чувства тревоги и обиды.
— Кто?
— Я же говорю, не знаю!
— Тебе двадцать восемь лет, — нахмурился Кауров.
— И что? — Марина недоуменно повела бровью. Уж не хочет ли он сказать, что она уже стара для него?
Кауров открыл папку, вынул из нее фотографию Рябухина, показал ей.
— Тебе знаком этот мужчина?
— Кто это? — Марина качнула головой, разглядывая снимок.
— Охотник за молодыми людьми. Убита девушка двадцати семи лет, убиты двое мужчин двадцати восьми лет.
— За что?
— Пока не ясно, но преступник в розыске, когда-нибудь он даст объяснение.
— Это преступник?
— Предполагаемый преступник.
— И убивает он молодых людей?
— Сначала выслеживает их, а потом убивает, подставляя случайных людей… Не совсем случайных… Твой муж тебя не обижает? — спросил Кауров.
— При чем здесь мой муж? — Марина завороженно смотрела на него.
— При том, что он может оказаться крайним. Если его подставят.
— Под что подставят?
Кауров мотнул головой, глядя на Марину. Не мог он поверить, что его любимая женщина повторит судьбу Ларисы Мирошниковой. Язык не поворачивался сказать, что ее могут убить.
— Кауров, ты меня пугаешь!
Марина стала выдвигать стул из-за приставного стола, Кауров подошел, помог ей сесть. Налил и поставил перед ней стакан воды.
— Скажи, что ты нарочно это делаешь! Хочешь произвести впечатление? Скажи!
— Хочу произвести впечатление! — кивнул он.
— Поздравляю! Ты его произвел. У меня коленки дрожат!
— Извини.
— Кто этот мужчина? — Марина кивком указала на снимок Рябухина, который лежал на рабочем столе.
— Он действительно выслеживал своих жертв. Может, ты видела черный «Ниссан Патфайндер». Старая машина, шестнадцать лет ей. И госномер.
Кауров по памяти назвал номер машины.
— Снова начал производить впечатление?
— Если вдруг увидишь, если поймешь, что этот автомобиль преследует тебя…
— Кауров!
— На самом деле все очень серьезно.
Родион находился в состоянии душевного подъема, присутствие Марины окрыляло, но сама обстановка требовала серьезного отношения к делу, хочешь не хочешь, а надо спускаться на землю.
— Если не против, давай попробуем сравнить тебя…
Кауров осекся. Жизнь у Ларисы Мирошниковой не сложилась, с одним парнем жила, с другим, но замуж так и не вышла. Попытала счастья с Глицевичем, но получила четыре ножевых удара в живот. Марина отнюдь не в таком положении, даже сравнивать несерьезно. Но что-то общее у них есть. Первое — возраст, а второе — отсутствие детей. Насчет Мирошниковой Кауров не знал, возможно, Лариса всего лишь не хотела обзаводиться потомством, а у Марины точно не получалось. Кстати, одна из причин, по которой ее родители не жаловали Каурова. Думали, дело в нем, но у Марины уже второй муж, а она так до сих пор и не родила. Но указывать ей на это в высшей степени неприлично.
— С кем сравнить? — Марина непонимающе смотрела на него.
— С Мирошниковой, пожалуй, у тебя мало общего, — качнул головой Кауров. — А вот с Барковым… Двадцать восемь лет. А отцу шестьдесят восемь…
Отец у Баркова умер от инфаркта, а у Марины — жив-здоров. Но Валентину Карловичу также далеко за шестьдесят, он уже на пенсии. Видимо, Марина — поздний ребенок. К тому же и единственный. Так же, как и Барков.
— И что?
— А твоему отцу шестьдесят шесть…
— Я тебя не понимаю!
— Про искусственное оплодотворение спрашивать не стану, — тихо, в раздумье проговорил Кауров, вспомнив разговор с Барковой.
— Сделай одолжение!
— Барков, двадцать восемь лет, поздний ребенок, из пробирки…
И еще Барков не смог вдохновить жену на общего с ним ребенка, но и этот факт Кауров озвучивать не решился.
— Может, я тоже из пробирки?
— Я не в курсе.
— Шучу! — Марина медленно и даже осторожно поднесла руку к голове, как будто собиралась покрутить пальцем у виска.
— Насчет Старова не задумывался.
Кауров полез в сейф, достал оттуда дело Старова, открыл, нашел сведения о родителях. Отцу — пятьдесят семь, матери пятьдесят два, об искусственном оплодотворении, разумеется, ни слова. Геннадий Старов первый в семье ребенок, но не единственный, сестра у него младшая в возрасте двадцати двух лет.
— Что ты там ищешь? — заинтригованно спросила Марина.
— Совпадения.
— Мне что, на самом деле что-то угрожает?
— Надеюсь, что нет.
— А совпадения зачем ищешь?
— Ну ты же не просто так пришла.
— А может, я выдумала?.. Может, за мной никто не следит! — натянуто улыбнулась Марина.
Кауров кивнул, внимательно глядя на нее. Марина, конечно, могла придумать повод, чтобы встретиться с ним на законных основаниях, и он хотел поверить ей. Но не поверил. Хотя бы потому, что Марина всего лишь пыталась уйти от проблемы путем ее отрицания. Но ведь это не выход, и она сама это понимала. Отсюда растерянность во взгляде, неестественная улыбка.
— Но я все равно должен тебя защитить.
Кауров мягко шагнул к ней, и она, завороженно глядя на него, поднялась со стула. Они встали друг напротив друга.
— Как? — спросила она и, пока только мысленно, потянулась к нему.
— Если ты не против…
— Я не против.
Марина продолжала тянуться к нему, и уже не только мысленно. Кауров не шевелился, не клонился к ней, а их губы почему-то сближались.
— Освобожусь сегодня пораньше, ты поедешь домой, а я следом. Буду следить за тобой.
— Следить за мной? — Марина не возмутилась, но подалась назад.
— Вдруг что-то замечу.
— Будешь смотреть, как Кирилл возвращается с работы, как я остаюсь с ним наедине?
В голосе Марины звучал упрек. Она как будто винила Родиона в том, что
