Ознакомительная версия.
Захотелось чаю и Виктор прошел на кухню. За окошком уже темнело. Он включил свет и услышал, как забурчал старый холодильник. Удивленный, Виктор открыл холодильник и заглянул внутрь. Позеленевшая колбаса и открытая банка сгущенного молока. Он достал банку. Нашел в кухонном пенале пачку чая, заварил.
К ощущению уюта, чужого уюта, примешалась тревога. Виктор пил чай и заедал его сгущенкой, затвердевшей от времени. С улицы доносились то разговоры проходивших под домом людей, то шум проехавшей машины.
В горле почему-то першило и Виктор налил себе вторую чашку чая. Выпил и вернулся в комнату. Включил там свет. Заглянул в кабинет, заставленный книжными шкафами и полками. Подошел к письменному столу. Зажег настольную лампу – тоже старую, на мраморной ножке. Сел на стул, обитый черной кожей.
На столе лежали какие-то тетради, записные книжки. Возле лампы Виктор заметил толстый ежедневник и взял его в руки. Пролистал – на страницах метался бисерный спешащий почерк, вразброс лежали бумажки-закладки.
Ежедневник сам раскрылся на одной такой закладке – вырезке из газеты.
Виктор придвинулся поближе к лампе. В вырезке сообщалось о том, что Великобритания подарила Украине Антарктическую станцию. В конце информации ее автор обращался за помощью к потенциальным спонсорам, без денег которых невозможно было отправить украинских ученых в Антарктиду. Тут же приводился телефон для справок и номер банковского счета для спонсорской помощи.
– Зачем Украине Антарктида? – подумал Виктор и пожал плечами.
На этой же странице заметил какую-то квитанцию о почтовом переводе.
Поднес к глазам и ошалел – Пидпалый отправил на этот «антарктический» счет пять миллионов купонов – должно быть все свои сбережения…
Отложив квитанцию и вырезку из газеты на стол, Виктор всмотрелся в записи старика, но смог разобрать только отдельные слова – почерк Пидпалого словно кодировал его записанные мысли, делая их недоступными постороннему.
Опять Виктор ощутил тревогу. И кончики пальцев зачесались, словно от прикосновения к чему-то непонятному, необъяснимому.
Виктор помнил о своем обещании старику. Помнил, но не хотел сейчас об этом думать. И хотя он пришел сюда, не думая о причине, но ведь именно это обещание и привело его в квартиру Пидпалого. И холодные ключи в ладони, спрятанной от мороза в кармане – они вели его сюда, как компас.
И вот он сидел среди вещей и бумаг, которые уже никому не принадлежали. Среди целого мира, оставшегося без своего создателя и хозяина. Старик не хотел, чтобы к этому миру прикасались посторонние, он не хотел, чтобы кто-то видел разрушение этого маленького уютного мира, календарь которого словно запаздывал на три – четыре десятка лет.
Виктор тяжело вздохнул. Ему захотелось вдруг что-то забрать на память, выдвинуть ящики письменного стола, открыть комод, искать что-то, чтобы это что-то забрать себе. Вроде бы спасти. Но застывшая целостность и неподвижность этого маленького мира останавливала его. И он сидел, оцепенев, за столом. Сидел и смотрел на газетную вырезку и почтовую квитанцию, на ежедневник и другие тетради, лежавшие рядом.
Уличный шум затих и тишина улицы, объединившись с тишиной квартиры, словно пробудили его. Он взял газетную вырезку и сунул в карман дубленки.
Провел взглядом по стенам кабинета, но больше ни к чему не притронулся. Сходил на кухню и взял с газовой плиты спички. В стенном шкафчике в коридоре нашел бутылку оцетона и вернулся в кабинет. Стараясь ни о чем не думать, он разбрызгивал оцетон на книги, стоявшие на нижних полках, на пачку старых газет под письменным столом. Потом взял полпачки этих газет и отнес в комнату, где положил их под обеденный стол. Туда же бросил белую в чайных пятнах скатерть. Потом прошелся, дотрагиваясь спичечными огоньками до газет, до всего, что могло привлечь пламя. Огонь уже шипел в кабинете и в комнате, но был он слишком слабый, чтобы наброситься со всей своей яростью на обреченный мир вещей. Виктор нашел в комоде пачку простыней, наволочки, полотенца и все это бросил в огонь.
Бросил туда и плащ Пидпалого, висевший на вешалке в коридоре.
В воздухе заметались черные пылинки. Воздух согрелся и стал медленно кружиться по комнате, наполняясь дымом и искорками огня. Виктор отступил в коридор.
Треск огня становился все громче. Пламя уже пробивалось через столешницу и лизало ноги стола.
Виктор нащупал в кармане ключи от квартиры Пидпалого. Отошел к двери, потом быстро вернулся и выключил свет в комнате. Огонь сразу побагровел, стал красивее и страшнее.
Выйдя на площадку, Виктор закрыл за собой двери на ключ.
На улице он обошел дом и остановился напротив окон квартиры старика, наблюдая за поднимавшимися к потолку комнаты языками пламени. Взгляд его ушел вверх, на второй этаж. Свет там не горел – люди или спали, или еще не пришли домой.
Виктор снова посмотрел на окно, за которым плясало пламя.
– Ну все, – думал он, – обещание выполнил…
А пальцы рук дрожали и холод толкал в спину.
Обернувшись, Виктор увидел на углу соседнего дома телефон. Подошел, вызвал пожарных.
Донесся звон стекла, словно огонь пробивал себе выход наружу.
Какая-то женщина закричала. А минут через пять зазвучали приближающиеся сирены пожарных машин.
Когда две машины подъехали и пожарники засуетились, разматывая шланги и перекрикиваясь, Виктор последний раз посмотрел в сторону обреченного пламени и неспеша пошел в сторону метро.
На языке ощущался привкус дыма. Легкие снежинки опускались на лицо Виктора и тут же, не успев расстаять, отлетали в сторону – холодный ветерок помогал им добраться до земли.
– От твоих волос пахнет костром, – сонно прошептала Нина, когда Виктор, ненароком разбудив ее, забрался под одеяло.
Что-то буркнув в ответ, он повернулся к ней спиной и тотчас заснул, словно придавленный усталостью.
Проснулся около десяти. Услышал, как рядом Соня разговаривала с пингвином. Повернулся.
– Соня, – сказал он. – А где тетя Нина?
– Ушла, – девочка обернулась. – Мы позавтракали, а потом она ушла. Мы тебе там оставили покушать…
На кухонном столе Виктор обнаружил два вареных яйца и записку, придавленную солонкой.
«Привет. Не хотела тебя будить. Я сегодня помогу маме Сережи по хозяйству – надо сделать покупки и постирать белье. Как закончу – сразу вернусь. Целую, Нина.»
Виктор покрутил в руках записку. Дотронулся до яиц – холодные.
Сделал себе чаю и позавтракал.
Вернулся в спальню.
– Ты Мишу кормила? – спросил он Соню.
Соня обернулась.
– Да, он сегодня две рыбы съел, но все равно какой-то скучный! Дядь Витя, почему он такой скучный?
Виктор присел на диван.
– Не знаю, – сказал он, пожав плечами. – Мне кажется, что веселые пингвины бывают только в мультфильмах…
– А в мультиках все звери веселые, – махнула ручонкой Соня.
Виктор присмотрелся к девочке, заметил на ней новое платьице изумрудного цвета.
– У тебя новое платье? – спросил он.
– Да, Нина подарила. Мы с ней вчера гуляли и в магазин зашли… Там она его мне и подарила. Красивое, да?
– Да.
– Пингвину тоже нравится, – сказала она.
– А ты его спрашивала?
– Да, спрашивала… – ответила девочка. – Но он ведь скучный… Может ему здесь плохо?
– Наверно, плохо, – согласился Виктор. – Он ведь холод любит, а тут тепло…
– А может его в холодильник?.. – предложила Соня.
Виктор посмотрел на стоявшего рядом с девочкой Мишу. Пингвин покачивался на лапах, было видно, как вздымается его грудка от дыхания.
– Нет, не надо его в холодильник, – сказал Виктор. – В холодильнике ему будет тесно. Понимаешь, Соня. Ему, наверно домой хочется, а дом у него очень далеко.
– Совсем-совсем далеко?
– Да, в Антарктиде.
– А где Антарктида?
– Представь себе, что земля круглая. Представила?
– Как шарик? Представила.
– Так вот, мы стоим на вершине шарика, а пингвины живут внизу шарика, почти под нами…
– Кверх ногами? – хихикнула Соня.
– …да, – Виктор кивнул. – В каком-то смысле кверх ногами… Но когда они думают о нас, им кажется, что мы живем кверх ногами…
Понимаешь?
– Да! – громко заявила Соня и перевела взгляд на Мишу. – Понимаю! А я могу сама кверх ногами стоять!
И она попробовала стать на голову, опираясь спинкой на боковину дивана, но не удержалась и упала.
– Нет, у меня получается! – сказала она, снова усаживаясь на ковер. – Это после завтрака, я ведь теперь тяжелее…
Виктор улыбнулся. Первый раз он так легко и без внутреннего раздражения разговаривал с Соней. Первый раз за все эти несколько месяцев.
Ему показалось это странным. Ведь он не переставал чувствовать Соню чужой и как бы случайной в своей жизни. Ему ее словно подбросили, а он оказался слишком добрым, чтобы отвести ее куда-нибудь, куда приводят подброшенных детей. Нет, конечно, это было не совсем так. Какой-то странный долг руководил им по отношению к Соне. Миша-непингвин, которого он и знал-то едва ли, доверил ему свою дочь в момент, когда ему грозила опасность. Он бы и забрал ее наверняка, будь он жив. Но теперь забирать ее было некому.
Ознакомительная версия.
