в форме. Доверие большое вызывает.
– Так-то оно так, но…
Сорокин призвал к порядку:
– Не отвлекаемся. Факты без примесей: отходили они от платформы до ближайшего уединенного места, и уже там их обирали.
– Что, их много было? – уточнил Остапчук. – На одну-то тетку?
– В том-то и дело. Обирали каждый раз лица мужского пола, причем разные. Приметы не совпадают: то брюнет, то блондин, то с усами, то очкарик.
– Это все можно нацепить да приклеить, тем более что Лиза отвечает за самодеятельность, – заметил Акимов. – А женщина в шоковом состоянии всматриваться не будет – настоящие они или как.
– Согласен, – поддакнул Иван Саныч, – мысль здравая. Я же говорю: ловко придумано!
– Я вот еще так думаю, что у Чайки под видом ее родственниц и знакомых проживает именно этот гад, – продолжал Акимов, – значит…
– …значит, надо брать, – закончил Саныч.
– Брать-то не мы будем, – напомнил Сорокин, – линейные. На нашей «земле» только Найденова, а это по сравнению с прочим – ничто. А так – согласен, пора твою боевую подругу в разработку брать, уж больно она у тебя примечательная.
– Ох, не то слово. А что охранник с товарняка, якобы убивший Ревякина, так и сидит? – поинтересовался Акимов.
– Сидит, чего ж. А убийца Воронова – бегает, причем как бы не у нас под носом, – сохранив полное спокойствие, подтвердил Сорокин. – Видишь, оправдался расчет – бегает и не особо боится. Вот как возьмем, так и охранника выпустим. А пока: все оформить и описать. И извольте без нытья! Рапорта при отсутствии результата – самое главное.
* * *
Выдвинулись в сторону голубятни в семь ноль пять вечера. Мрачный Колька и такая же Оля, раздраженная тем, что никак не может снова войти в образ придурковатого переростка. То ли вдохновение пропало, то ли, что греха таить, поджилки тряслись. Не улыбалось ей снова встретиться с этим похабным, подлым крысюком. Судя по выражению Колькиного лица, он терзался тем же:
– Давай еще раз: не поднимайся на голубятню, поняла?
– Да сто раз уж поняла, отстань.
– Ничего, выслушаешь в сто первый. Встретились внизу, у забора, приняла крысиный яд – и ушла в быстром темпе. Поняла?
– Пожарский, я тебе сейчас по голове надаю. И так не получается ничего, и ты тут… матушки мои! Веснушки-то забыла!
Пришлось бежать обратно домой, судорожно наводить недостающие точки чернильным карандашом под удивленным взглядом мамы.
– Потом расскажу, потом, – торопливо пообещала Оля, чмокнула родительницу в щеку и сбежала вниз по лестнице.
Теперь пришлось прибавить шагу: до назначенного времени оставалось двадцать минут, а надо прийти раньше крысюка. Последние несколько сотен метров проделали уже бегом. И все-таки опоздали: на голубятне уже горел свет – то ли свечка, то ли лампа.
– Не поднимайся, – в тысячный раз напомнил Колька, нащупывая в кармане Воронин нож. – Крикни снизу, постучи, что хочешь делай, только не поднимайся.
– Интересный какой. Что же мне, орать на всю Ивановскую? Да и шум там какой стоит – не докричишься, – пробормотала Оля, ежась. Как будто ей самой хотелось туда.
– Так, отбой, идея! – прикинув что-то в уме, заявил Николай. – Ты жди у забора, отойди чуть поодаль, чтобы не под фонарем. Я сейчас.
Отодвинув доску забора, быстро и бесшумно скользнул на участок. Послышался шорох, волочение, снова отодвинулась доска, Колька высунул голову, чуть присвистнул:
– Я лестницу убрал и спрятал. Кинь камень в дверь – он услышит.
– А как же…
– Захочет – спрыгнет, тут невысоко. Или пакет сбросит. Все, я ховаться. – И скрылся.
Оля постояла несколько минут, приходя в себя и приводя дыхание в порядок.
«Спокойнее, главное – проще и спокойнее. Строй свою глупую физиономию и не вздумай возить по лицу руками – веснушки размажешь. Ну, пора», – и она отодвинула доску забора.
Лестницы не было, наверху самозабвенно ворковали поочередно голуби и их преданный любитель. Оля бросила в закрытую дверь сначала один, затем второй камушек. Наконец, она отворилась, показалась белобрысая голова:
– А, ты уже тут? Поднимайся.
– Лестницы нет.
– Как нет? А куда… ну вот. Ладно, я сейчас, тужурку надену.
Он ловко, по-кошачьи спрыгнул на землю, с удивлением осмотрелся:
– А я еще когда понял: кто-то тут лазает. Что за народ? Отвернуться нельзя, последнее стибрят. – Он потянул Олю за рукав: – Пойдем в подсобку, все там.
– Я подожду тут, – попыталась возразить она, но отказ явно не принимался:
– Пойдем, пойдем, чего мокнуть-то.
Как назло, дождь зарядил с удвоенной силой – странно было отказываться, не вызывая подозрений. И Оля решилась.
Внутри «товарищ Валентин» зажег свечку и принялся шарить по углам, бормоча «Куда я его дел-то… а, вот. Нет, не то… где же это» и переставляя Олю, как мебель, то туда, то сюда. Само собой получилось, что она оказалась зажатой в угол, а между ней и выходом очутился этот крысюк белобрысый.
– А вот и наш пакетик. – Он опустил его ей в карман и тотчас, оставив клоунство, уже без церемоний запустил свои грабли под Ольгино пальто.
– Не трожьте!
Он ничуть не смутился.
– Ну, чего ты как маленькая? Вот надо будет втереться в доверие к гаду какому-нибудь – и что делать будешь? Надо все уметь. Ко всему надо быть готовой заранее. Вот попадешь в застенки – а там мало ли. Лет-то тебе сколько, пора уж, а? Ну, что ты. – А сам все шарил и шарил, тянул и тянул. – Посидим, а если опытная, то и прилечь можем. Смотри, как раз сенцо есть, мягкое, – приговаривал он и все лез своими лапами, и это было так противно, как будто рук у него было не две, а все восемь, как ног у паука.
Тогда Оля, задыхаясь от гадливости, хлестнула наотмашь по этой крысиной роже, по липким раскосым глазам, по впалым щекам. Он взвыл, закрылся руками, размазывая по морде юшку, отшатнулся. Оля выскользнула из угла, бросилась в дверь, выскочила под дождь, а там из-за угла уже выбежал Колька, на ходу вытаскивая из кармана нож.
– Вали отсюда! – крикнул он.
– Я с тобой…
– Беги, дура! – И потащил ее к забору.
А сзади уже поспешал, матерясь и чертыхаясь, враг.
Колька резко повернулся, инстинктивно выставив перед собой нож. Увидев невесть откуда взявшегося парня, Валентин сбавил ход, сплюнул:
– Это еще что…
Сузив и без того косые глаза, смерил препятствие с ног до головы, прикинул – и уже не торопясь, спокойно, достал из-за спины пистолет. Левой рукой.
Заметались сполохами отблески фар проходящей электрички – Колька почему-то вспомнил, что «восемь тридцать три» пролетает мимо без остановки, и эта никчемная мысль разозлила его
