Будучи по натуре авантюрной искательницей приключений, Гали и боялась, и невольно стремилась произвести благоприятное впечатление на Моше. Ей хотелось почувствовать приятный холодок, который поднимался по ее позвоночнику всякий раз, когда судьба проверяла ее на выживаемость. Иногда в моменты наивысшего напряжения работы ее мозга, обычно это было связано с заданиями Анатолия в отношении иностранцев, она испытывала что-то похожее на оргазм. Так было, когда, напоив одного итальянца, она в ванной комнате гостиничного номера фотографировала «миноксом» проект контракта на поставку в СССР какого-то завода. Отсняв примерно тридцать кадров, она услышала, как макаронник зовет ее продолжить «to make love»[11].
Оставив на полу все как есть: фотоаппарат, папку, листы, разложенные на две аккуратные стопочки — отснятые и еще ждущие своей очереди, она, игриво имитируя танец живота, появилась перед Марчелло в наспех сделанной из полотенца набедренной повязке. Через секунду она уже сидела верхом на парне, который через 15 минут вновь погрузился в нирвану: теперь уже на пару часов. Гали неспешно закончила щелкать «миноксом», аккуратно уложила листки договора в папку, приняла душ, накрасилась, выпила бокал шампанского из початой бутылки и, осторожно закрыв за собой дверь, поехала к ожидавшему ее Анатолию.
Гали была довольна собой и на этот раз: она оставляла господина Моше с ощущением, что новоиспеченная парижанка готова сотрудничать с израильскими спецслужбами. Однако, возвращаясь во Францию, она не могла отделаться от легкой тревоги. Нет, ничего неприятного, что могло бы лишить ее аппетита и сна, просто состояние повышенной, что ли, бдительности, готовности к неожиданностям разного рода…
Когда Гали, упаковав саквояж, осматривала номер в поиске случайно забытых вещей, позвонил Моше. Он сказал, что может подбросить ее до аэропорта, а заодно и поговорить. Гали встрепенулась, как гончая, которая почувствовала запах зайца. Сдержанно поблагодарив, она сказала, что уже спускается в холл гостиницы. По дороге в аэропорт Моше поинтересовался, знает ли она в Союзе кого-либо из евреев, работающих в «почтовых ящиках», специализирующихся на ядерной проблематике. Причем спросил это с таким выражением, словно интересовался, как проехать на Николо-Архангельское кладбище в Косино. Конечно, у Гали были подруги, отцы, братья или близкие родственники которых работали на каких-то оборонных предприятиях. Помедлив, она ответила, что с ходу никого вспомнить не может, но если подумать… По виду Моше можно было понять, что он удовлетворен — скорее, не самим ответом, а готовностью Гали обсуждать этот вопрос. Он тут же перешел на другую тему, стал рассказывать об исторических местах, мимо которых они проезжали. В аэропорту Моше, небрежно шепнув что-то охраннику, провел ее через VIP-зал. На прощание он сказал, что ждет ее звонка, если она соберется приехать в Израиль. Гали, взяв сумку, направилась к стойке контроля багажа. Она не видела, как Моше, сделав несколько шагов после прощания, обернулся и еще раз окинул взглядом ее стройную удаляющуюся фигуру.
Самолет из Тель-Авива приземлился в аэропорту Орли строго по расписанию, в 19 часов 35 минут по парижскому времени. Пассажиры нетерпеливо потянулись к выходу, устав от четырехчасового полета. Гали просила Пьера, если он не занят, встретить ее. Легаре сказал, что очень соскучился и обязательно приедет. Гали летела налегке, а сумку она взяла с собой в салон. И радовалась, что она сэкономила время, не ожидая выдачи багажа. Выходя из самолета, она обратила внимание на двух мужчин одинакового роста и телосложения, которые внимательно разглядывали всех появляющихся из чрева самолета. Глаза их встретились, скорее, пересеклись линии взглядов, как прожекторы в темном небе нащупывают бомбардировщик противника.
Гали давно научилась распознавать сигналы своего тела. Она не изучала психологию по учебникам, у нее для этого не было ни времени, ни возможностей. Когда ее обеспеченные сверстницы штудировали в стенах института Павлова, а в общежитии тайком зачитывались Фрейдом, за чтение трудов которого можно было лишиться студенческого билета, мысли Гали Бережковской были заняты другим: где добыть деньги. Опасность она чувствовала спиной, точнее, участком кожи размером в ладонь около правой лопатки. Там начинали бегать мурашки, как будто кто-то поднял их по тревоге. Иногда эти ощущения появлялись за несколько часов до возникновения реальной угрозы. А сейчас, увидев две темные фигуры, она почувствовала себя, как пилот бомбардировщика, ослепленный светом прожекторов. Но «сваливать» ей было некуда. Значит, надо идти спокойно, раскованно, не выдавая своего напряжения. Где Легаре? — тревожно билась мысль.
— Мадам… Легаре? — проговорил один из встречающих. — Мы из ДСТ, нам необходимо с вами переговорить.
— На каком основании вы меня задерживаете? — Гали была крайне возмущена. — Я немедленно звоню своему адвокату (которого у нее пока не было, но это неважно…)! Никуда я с вами не поеду. Меня встречает муж, я должна немедленно его увидеть. Только с его согласия я буду с вами говорить.
Ее искреннее возмущение немного сбило с толку службистов. Они переглянулись, и второй из «близнецов», видимо старший, молчавший до сих пор, миролюбиво сказал:
— Давайте поговорим спокойно. Мы вам все объясним.
Чувствуя, что первый раунд, хотя бы по очкам, она выиграла, Гали подошла к машине. Несколько любопытных пассажиров вывернули шеи, провожая взглядом красавицу с почетным эскортом.
«Надо же, — подумал, наверное, кто-то из них, — ее встречают прямо у трапа, с машиной… Не иначе любовница какого-нибудь министра».
— Мадам Легаре, — продолжал тем временем главный, — речь идет о деле государственной важности. Мы не стали бы вас беспокоить, если бы не указание нашего руководства.
При этом он осторожно подталкивал Гали к машине. «В какую же это еще историю я влипла? Мои встречи с израильтянами? Но в них не было ничего предосудительного!» К реальности ее вернул звук мягко захлопнувшейся дверцы автомобиля, и «ситроен», с ходу набирая скорость, устремился к служебным воротам. У нее, по крайней мере, есть несколько десятков минут для того, чтобы подготовиться к очередному испытанию.
Хорош «свободный полет»…
Через полчаса они подъехали к зданию, крыша которого была утыкана антеннами разной конфигурации. В большие, настежь открытые ворота постоянно въезжали и выезжали машины. На воротах стояла охрана, проверявшая документы у сновавших взад-вперед «медоносов». Гали вспомнила Анатолия, который сотрудников спецслужб называл пчелами, которые, поутру вылетая в города и веси, к вечеру возвращаются, неся в хоботках капли нектара, а на лапках прилипшую к ним пыльцу — информацию. В огромном улье капли меда — крохи информации — раскладывались по отдельным сотам, и со временем из всего этого получалась удивительно точная картина мира.
Сейчас кто-то из обитателей местного улья попытается вытянуть капельку меда и из нее.
Каким-то внутренним взором она стала осматривать кабинет, где ее оставили одну. Невольно напрашивались сравнения с Москвой и Тель-Авивом. Французы заметно выигрывают у конкурентов, заключила она. Мягкие кресла. Большой телевизор в углу кабинета. Цветы в вазах одновременно и украшали, и приглушали официальный характер помещения. Жалюзи на окнах пропускали света ровно столько, сколько необходимо, чтобы внимательно рассмотреть сидевшего напротив посетителя, но не утомлять его. Ожидание затягивалось. «Есть еще время осмотреться», — констатировала Гали. Наконец она нашла то, что искала: справа от нее к стене было прикреплено небольшое зеркало в деревянной раме. Значит, ее сейчас через это полупрозрачное зеркало внимательно рассматривает, изучает тот, кто через некоторое время войдет вот через эту дверь из смежной комнаты. Дверь действительно распахнулась. В комнату вошел грузный мужчина. Пиджак плотно облегал его округлые плечи и большой живот, который он нес с достоинством японского борца сумо. На заплывшем жиром лице метались два зрачка: казалось, он одновременно смотрел влево, вправо, вверх и вниз. Гали стало не по себе, — она умела читать людей по глазам, но для этого нужно было иметь возможность смотреть человеку в эти глаза!
— Мадам Легаре, — начал он нравоучительным тоном свою партию, — Франция — демократическая страна с давними традициями. Она предоставляет возможность людям, решившим порвать с тоталитарным обществом, — он выдержал легкую паузу и повторил: — Предоставляет возможность начать новую жизнь. Это предполагает прежде всего лояльность и тотальное следование законам нашей страны. Мой прадед, да будет вам известно, служил в жандармерии, и все последующие поколения по мужской линии боролись с тайными врагами Франции.
