поспешил к двери.
Спустя несколько минут майор Кочетов был уже на пороге кабинета полковника.
— Разрешите.
Полковник Чумак в ответ кивнул головой. Старый, опытный чекист за тридцать лет непрерывной службы привык быстро ориентироваться в самых неожиданных и сложных обстоятельствах. Среднего роста, седой, грузноватый, с усталыми, но добрыми глазами, он стоял возле стола и отдавал распоряжение своему секретарю. Полковник, видимо, успел уже в общих чертах составить план предстоящей операции.
— Свяжитесь с Колесниковой, — говорил он, — она дома, пусть немедленно отправляется в кинотеатр «Художественный» на сеанс 19.30. Объект наблюдения ей укажет Иванов. Предупредите его об этом. Пригласите ко мне Самойлова, Рудницкого, Фомина, Буслаева и Печерицу. Всё. Выполняйте.
Секретарь выпрямился, повернулся и быстро вышел.
— Как Забелина? — обратился полковник к майору Кочетову.
— Волнуется, но держится, — поняв, что интересует полковника, ответил майор.
— Добро. Но вот что неясно — зачем этот тип предупредил её о свидании за два часа?
— Вероятно, чтобы она могла свободнее приготовиться к нему, найти подходящую причину для объяснения домашним своей отлучки.
— Отлучки? Гм, — усмехнулся полковник. — Слабое предположение. Моя Елена, когда ей нужно уйти из дому, просто заявляет: «Меня ждут подруги!» и уходит. Думаю, она не исключение. Взрослая девушка не канарейка в клетке. У неё свои интересы, общественные обязанности, секреты... И вот ещё: после телефонного разговора Забелина тут же отправилась к нам?
— Так точно.
— А это уж совсем плохо. Очень плохо. М-м да, — задумчиво произнёс полковник и прошёлся по кабинету. — Но, к сожалению, ничего другого сейчас мы предпринять не можем. Подпирает время. — Он подошёл к майору и остановился. — Во дворе у заднего крыльца ждёт машина. Доставьте на ней Забелину поближе к кинотеатру, успокойте девушку. Скажите ей, что при разборе дела будет учтено её добровольное признание своей вины. К нам она пусть не возвращается. Когда нужно будет — мы её пригласим. Постарайтесь узнать, не заметила ли она, чтобы кто-то за ней следил в последние дни и, что особенно важно, когда она направлялась к нам. Высадив Забелину из автомашины, возвращайтесь сюда. Всё понятно?
— Понятно, товарищ полковник.
Девушка была крайне удивлена, когда услышала от майора, что, выйдя из машины на Демидовской улице у булочной, она пойдёт дальше к кинотеатру одна.
— Как же это? — едва слышно прошептала она и недоверчиво покосилась на сидящего за рулём Кочетова.
— Вам сейчас представляется большая возможность доказать степень своего раскаяния, — пояснил он.
— Я докажу, — загорячилась девушка. — Вы вправе не верить мне, но я готова на всё, чтобы искупить свою вину, убедить в искренности моих слов. Я... я готова на всё, я готова на смерть...
— Перестаньте, — одёрнул её майор, — не время для истерик. Умереть проще всего, Забелина, а вы найдите в себе достаточно сил, мужества, решимости для борьбы за жизнь. Мы сейчас выходим на след, операция только начинается, и никто ещё не знает, когда и как она кончится, какого напряжения воли потребует.
— Вы можете во мне не сомневаться. Только прошу, скажите, что мне делать?
— Пока то, что я уже объяснил вам. Вы должны выйти из автомашины возле булочной, зайти в магазин, купить сайку и затем отправиться в кинотеатр. В какой руке вы обычно носите свою сумочку?
— В правой, — девушка подняла руку, в которой держала сумку.
— Когда к вам подойдёт этот субъект, переложите её в левую.
— Хорошо.
— А в остальном ведите себя на улице, в театре, дома, в институте...
— В институте? — удивилась она.
— Да, в институте, вы ведь сами сказали, что работаете там и учитесь, — ободряюще улыбнулся Кочетов и продолжал: — Ведите себя так, будто никогда к нам не заходили. Не пытайтесь помогать нам. Не зная точно наших планов, вы можете, не желая того, испортить задуманное дело. В нужный момент мы сами найдём способ связаться с вами.
— Ясно, — одними губами произнесла Забелина. Она не верила своим ушам. Значит её не арестуют? Ей доверяют?..
Майор повернул машину за угол и, переключив скорость, спросил:
— Скажите, вы случайно не заметили, последние дни никто не выслеживал вас?
— Нет, не заметила, — ответила Забелина и вдруг вспыхнула: — А почему вы об этом спрашиваете? Вам, наверное, всё обо мне давно известно, и за мною было установлено наблюдение... Но, уверяю вас, я ничего не знала. Я пришла к вам по своей воле, потому что иначе не могла поступить.
— Верю. Значит и сегодня, когда вы шли к нам, за вами никто не наблюдал?
— Не знаю. У меня было такое состояние... У ворот дома я едва не сшибла с ног мужчину. Получилось очень неловко. У него свалились очки, шляпа упала в лужу. Я, кажется, не извинилась.
— Как вёл себя этот человек?
— Мы оба растерялись от неожиданности, и обоим было жалко угодившую в лужу шляпу. Она такого... светло-серого цвета.
— Но как он оказался у ваших ворот?
— Шёл мимо. На нашей улице всегда полно народу.
— Приближаемся к булочной, — напомнил майор. — Вам сейчас выходить. Как себя чувствуете?
— Всё в порядке. Я поняла, что от меня требуется...
Кочетов остановил машину.
Забелина легко выскочила на тротуар и, небрежно помахивая шарфиком, который она держала в левой руке, вошла в булочную.
Явившись к полковнику, майор Кочетов передал ему свой разговор с Забелиной.
Чумак слушал, хмурясь и нетерпеливо разрывая клочок бумаги на мелкие части. Эта привычка — мельчить бумагу — появилась у полковника недавно и сказывалась в моменты сильнейшего внутреннего возбуждения.
Майор понял: что-то волновало его начальника.
— Значит она твёрдо убеждена в том, что за ней никто не следил? — переспросил Чумак.
— Убеждена, товарищ полковник.
— Добро.
Полковник собрал обрывки бумаги, стиснул их в кулаке и швырнул в плетёную корзинку.
— Садись, Григорий Иванович, — переходя на неофициальный тон, устало сказал он. — Хочешь, кури. Сейчас начнётся сеанс. Забелина уже в театре. Она сидит в шестнадцатом ряду, Колесникова — в восемнадцатом.
Кочетов опустился в кресло, достал из кармана трубку, спички, но не закурил.
«В чём дело? Что тревожит полковника?» — спрашивал он сам себя.
