полета Белки и Стрелки подтверждает правильность выбранного пути, но техника – штука сложная, да и последняя авария на Байконуре доказывает, что торопиться нельзя.
– Не понимаю, что вы предлагаете? – раздраженно спросил Хрущев.
– Провести в декабре еще один-два пробных пуска с собаками на борту, – сказал Царев, – добиться надежной работы всех систем, а запуск человека отложить на пару месяцев.
Хрущев нервно забарабанил пальцами по столу.
– А если американцы все-таки запустят человека раньше? – насупившись, спросил он.
– Не запустят, – уверенно ответил Романский. – Они просто не готовы технически.
Хрущев посмотрел на Романского, потом на Царева – тот кивнул, затем снова перевел взгляд на Романского. На губах Хрущева снова мелькнула улыбка.
– Ну да, помню-помню, – ехидно сказал он, – как в том анекдоте: «А ведь хрен прикажешь!»
* * *
– З-значит, от-тложили?.. – унылым эхом отразился от стен одноместной палаты Волжанской горбольницы вздох Онегина.
– Отложили, Вась Василич… – кивнул Брагин и, поправив наброшенный на плечи белый халат, аккуратно присел на край койки, стараясь не задеть подвешенную в гипсе ногу Онегина. – Опять собачек готовим. На первое декабря.
– Н-ну, м-может, оно и к лучшему…
– Как нога-то, пап? – спросила Катя, ставя в вазу на подоконнике принесенные цветы.
– Д-да, н-нормально н-нога… – ответил ей Онегин и улыбнулся Брагину: – З-здоровый т-ты бугай, Сережа! Завалил м-меня – аж к-кости затрещали. Н-но жизнь… с-спас. А н-нога – что? Она з-заживет…
– Папуль, – сказала Катя, ставя на прикроватную тумбочку детский рисунок – ракета, взлетающая в небо, – это тебе Петька нарисовал… чтобы ты поскорей поправлялся.
– С-спасибо, – залюбовался Онегин рисунком, потом повернулся к Брагину и попросил: – С-сереж, отк-крой ящик… т-там к-конверт…
Брагин выдвинул ящик тумбочки и достал запечатанный конверт.
– Это д-для внучика, д-для П-петеньки… – улыбнулся Онегин. – Т-только не отк-крывай сейчас… Д-дома отк-кроешь, в-вместе с П-петенькой…
* * *
Брагин с Катей вышли из больницы. В вечернем, тронутом морозцем воздухе бесшумно парили хлопья первого снега.
Брагин подошел к машине, смахнул рукой снежинки с лобового стекла и распахнул перед Катей пассажирскую дверь.
Катя села. Брагин отдал ей конверт, полученный от Онегина, обошел машину и уже протянул руку, чтобы открыть водительскую дверь, как вдруг за его спиной раздался голос:
– Погоди, Серег… Поговорить надо…
Брагин обернулся.
Перед ним стоял Олейников, чуть в стороне из-за руля серебристо-синей «Волги» выглядывал Цибуля.
– Привет тебе от Томаса… – тихо сказал Олейников.
Лицо Брагина стало серым. Он молчал, глядя Олейникову прямо в глаза. Из окна машины выглянула встревоженная Катя.
– А если я сейчас сбегу?.. – наконец выдавил из себя Брагин.
– Нет, Серега, не сбежишь, – покачал головой Олейников и посмотрел на Катю.
– Не сбегу, – согласился Брагин, поймав взгляд Олейникова.
– Может, в гости пригласишь? – предложил Олейников. – А то неудобно как-то посреди улицы…
* * *
– Как ты узнал? – спросил у Олейникова Брагин, когда они остались одни на кухне в его квартире.
– Цыганка нагадала… – сказал Олейников, закуривая. – Опознала тебя на фотографии передовиков соцпроизводства. Вместо Либермана.
– Не понял…
– Да ладно, Серега, это не важно. Считай, что совокупность обстоятельств и логических рассуждений привела меня к этому выводу.
Брагин помолчал немного, потом, потянувшись к стоявшему в шкафчике графину с водкой, спросил:
– Выпьем?
– Не, Серег, не сейчас. Ты мне лучше про Томаса расскажи…
Брагин задумался.
– Сигарету дай, – попросил он.
Олейников протянул ему пачку. Брагин достал сигарету, размял ее пальцами и, сломав пару спичек, прикурил.
– Он официантом работает… – сделав затяжку, сказал он, – в вагоне-ресторане. Катается по всей стране туда-сюда, не вызывая подозрений. А нас тогда с Либерманом на завод в Днепровск отправили… в очередную командировку. Ну, и сидим мы в вагоне-ресторане, выпили уже крепко, а Либерман мне про свою больную тетку рассказывает…
* * *
– Вась Василич позвонил кому-то, попросил, – говорит мне Либерман, – тетушку мою в Кремлевку положили…
– И что? – спрашиваю я.
– Да ничего! Очередь на пересадку почки на три года вперед. И этот, наглый такой, врач-администратор мне прямым текстом: хотите, мол, процесс ускорить – двадцать тысяч рублей. Откуда у меня такие деньги? Я тетке говорю: давай твою квартиру продадим, а она: нет. Вот умру – все тебе достанется. Не могу же я, мол, тебя без наследства оставить.
– Я тебя понимаю, – говорю, наливая еще по рюмке, – у меня самого с сыном…
– Знаю, – кивает Либерман.
Мы чокнулись, выпили. Я ему предлагаю:
– Иван Иваныч, возьми у меня денег.
– Да ты что, Сереж! – замахал он руками.
Ну а меня понесло. Денег-то у меня немерено было – лет пять как цех мой подпольный уже работал.
– Ты думаешь, у меня нет? Нет?! – раскричался я.
Полез в карман, вытащил пачку рублей, стал махать у него перед носом.
– Вот! Смотри! – ору я. – Мы всех их купим! Всех подонков этих! Им на чужое горе наплевать. Знаешь, знаешь, что они моему сыну сказали? Неоперабельный. Только за рубежом! Даже лекарств здесь таких нет, чтоб хоть немного лучше стало… Сколько ему так осталось? Год? Два? Я просил, умолял: пустите за границу. Нельзя! «У вас секретная работа. Интересы Родины превыше всего». А на хрена мне такая Родина, если я сына своего спасти не могу?!
Он стал меня за руку хватать, деньги мне назад в карман засовывать.
– Серега, спрячь, – шепчет. – Спрячь быстро!
Тут подошел к нам этот официант, который потом Томасом и оказался… Спрашивает:
– Товарищи что-то еще будут заказывать?
* * *
– А глаза у него сочувственные такие, прямо как у тебя сейчас… – посмотрел Брагин на Олейникова. – Он ведь весь наш разговор слышал, пачку денег у меня видел. Понял, что зацепить может, сука!
Брагин затушил сигарету и продолжил:
– Потом он меня в Волжанске нашел. Предложил лекарства импортные достать…
– Это те, что Либерман тебе из Москвы привозил?
– А ты откуда знаешь? – удивился Брагин.
– В купе его заглянул, пока он спал… Так что дальше?
– Сказал он мне, что дядя у него в США живет. Может и с лекарствами помочь, и с операцией. Только, говорит, деньги большие нужны – сто тысяч долларов. Вот тогда я обрадовался, что не зря всю эту историю с подпольным цехом заварил…
– Давно куртяшки шьешь-то?
– Лет пять. Обиделся я. Не утвердили тогда меня замом Онегина, другого человечка вместо меня пропихнули…
– Я помню, ты рассказывал.
– Ну да… А мне эти лишние три тысячи рублей зарплаты совсем не лишними тогда бы были. Как раз Петька болеть стал… Ну я и решил – хрен с вами. Я свои деньги сам заработаю.
– Заработал? – ухмыльнулся Олейников.
– За пять лет – семь миллионов без малого. Хватило бы и на операцию,
