– Нестора Бюрму?
Он почесал кончик носа.
– Это детектив,– уточнила она.
– Ясно. Это имя мне знакомо…– усмехнулся он.-…Так это он должен найти картину?
– Какую картину?
– Не прикидывайтесь идиоткой,– проворчал он.– Ваш любовник был вором. И украл картину в Лувре. Он умер и…
Голос его прервался. Он взглядом поискал, куда бы сесть, и, найдя стул, плюхнулся на него, утирая пот. Видимо, недомогание, вызванное жарой, царившей в комнате, или выпитым спиртным. Красотка Женевьева выпрыгнула из своего кресла, как чертик из коробочки. Стоя, со вздымающейся грудью, дрожа от гнева, сверкая глазами, она выкрикнула:
– Вы слышите его, месье Бюрма? Вы его слышите? Этот гнусный тип клевещет на меня! Он…
– Не будем нервничать,– сказал я,– он на вас не клевещет. Он говорит, что ваш любовник был вором. И много шансов на то, что это правда. Он говорит, что ваш любовник умер. Это тоже правда.
Она бросила на меня убийственный взгляд:
– Так что, вы тоже против меня?
Я пожал плечами:
– Замолчите. Если бы вы были в состоянии размышлять, то я бы вас опросил: вы что, наняли меня, чтобы вышвырнуть этого типа за дверь?
– Да!– крикнула она.– Выбросите его за дверь! Можете даже в окно. Так будет еще лучше, мы на шестом этаже.
– Для меня совсем неплохо,– засмеялся я.– Я ведь пришел к вам сюда не затем, чтобы ночевать в тюрьме. А ведь можно легко покончить со всем этим иначе.
Я подошел к Шассару, ухватил его за отвороты пиджака и поднял на ноги. Его бегающие глаза были полны ужаса.
– Я не собираюсь вас съесть,– сказал я и резко отпустил его.
Он встряхнулся, отступил на шаг назад.
– Я ухожу,– сказал он.
– Останьтесь!
Он замер на месте.
– Послушайте, месье Шассар,– сказал я ему.– На что вы живете?
Он заколебался, потом сказал:
– Устраиваюсь.
– По крайней мере вы откровенны.
– Почему бы нет?
– Поскольку вы откровенны, выкладывайте все.
– Мне нечего выкладывать.
– Вы оба идиоты.
– Оба?
– И вы, и она.
Женевьева Левассёр строго призвала меня к порядку:
– Месье Бюрма!
– Замолчите!
Я повернулся к охотнику за юбками:
– …так мы устраиваемся, не так ли? Спим с пожилыми дамами, очень пожилыми, а потом, когда захочется молоденькую, мы не останавливаемся перед мелким шантажом, а? Чтобы укрепить свою сексапильность.
– Какой ужас! – воскликнула Женевьева.
Я резко повернулся к ней:
– Послушайте меня, в свою очередь, мадемуазель. Если вы хотите поберечь свои прелестные ушки, укройтесь в вашей спальне.
Она топнула ногой:
– Нет. Я остаюсь. В конце концов здесь я у себя дома!
– Как вам будет угодно. Но не перебивайте меня все время.
Я сел рядом с ней, чтобы успокоить в случае необходимости.
– Продолжаю, старина Шассар. Вы обвиняете мадемуазель в том, что она убила своего любовника?
– Да.
– Все это просто смешно,– сказала Женевьева.
Ее пальцы нашли мою руку, схватили ее и крепко сжали. Она задрожала, и я почувствовал, как ее грудь часто вздымается возле моего правого плеча. Шассар смотрел на нас с ненавистью и страхом.
– А зачем бы я его убила?
– Чтобы… завладеть картиной.
– Вы болван, я уже слишком много времени потерял с вами, Шассар…
Женевьева убрала свою руку.
– …советую вам бросить свою политику запугивания. Она не тянет. Мадемуазель Левассёр могла любить человека, который был вором. Согласен. Но она не убивала его. Я не буду входить в детали. Просто скажу следующее: я нахожусь на службе мадемуазель Левассёр, и, когда вы наступаете ей на ноги, от этого болят мои мозоли. Поэтому поосторожнее. И не пытайтесь продать ваши сказки какой-нибудь газетенке, падкой на шантаж. Это может вам дорого обойтись. Понятно?
Он пожал плечами и с облегчением произнес:
– Ладно.
Он, видимо, приготовился получить ногой под зад и был счастлив, что сейчас ему это не грозит. По сути дела, он не был уж таким симпатичным, как показалось с первого взгляда.
– Теперь вы можете убраться,– сказал я.
– Я идиот,– проворчал он.
– Я это уже сказал. До свиданья, Шассар.
Он слинял с виноватым видом. Я закрыл за ним дверь.
– Ну вот,– произнес я, возвращаясь к Женевьеве.– Довольна?
Она не хотела кокетничать в присутствии Шассара, но теперь, когда он убрался из ее квартиры, приняла более интимную позу:
– Спасибо, месье Бюрма,– проворковала она.– Я… не убивала Этьена, поверьте мне!
– Не будем больше об этом говорить.
– Вы правы… Э-э… это деликатный вопрос… я хотела сказать… о вашем гонораре…
– Вы заплатите позже. Когда все это будет закончено.
– Но я думала…
– С этими типами ничего нельзя знать заранее. Лучше будет, если в течение нескольких дней он будет уверен, что я брожу неподалеку от вас… Конечно, если вы разрешите…
Она погрузилась в созерцание своей туфли, решая внутреннюю проблему. По-видимому, она думала, что один навязчивый тип заменяет другого. Наконец, она ответила:
– Ну конечно, месье Бюрма.
– Я постараюсь быть как можно незаметнее,– улыбнулся я.
Она улыбнулась мне в ответ:
– Тогда Шассар не очень испугается.
– Я не это хотел сказать.
– Я поняла. Спасибо, месье Бюрма. И до свидания.
Она протянула мне руку с вызывающей грацией. Я ей ее поцеловал. И постарался сделать это как можно лучше, хотя и не очень привык к такого рода церемониям. Получилось довольно хорошо. Когда я брал свою шляпу со столика, то уронил желтую карточку, которая там лежала. Подбирая, я взглянул на карточку.
Это было приглашение присутствовать той же ночью на открытии нового кабаре «Сверчок» на улице Опера.
– Извините,– сказал я.
– Ничего.
В лифте аромат ее духов все еще не покидал меня.
* * *
Когда я вышел ив лифта, неподалеку на банкетке сидел тип, который встал и подошел ко мне. Это был Шассар. Он снова обрел свой фатоватый вид.
– Я на вас не сержусь,– сказал он.
– Я тоже,– ответил я.
– Тогда все в порядке.
– Вы живете здесь?
– Что вы! У меня нет таких средств. Я живу в маленькой гостинице на улице Сен-Рош.
– Я не спрашиваю у вас подробности.
– А я даю их. Ведь вы детектив? Я хочу поставить вам стаканчик. Можно?
– Можно. У вас мышьяк при себе?
– А тут аптека неподалеку.
– Отлично.
Мы вышли из Трансосеана почти под ручку и отправились в маленький скромный бар на улице Камбон.
– Вы, наверное, принимаете меня за мерзавца? – спросил Шассар.
– Не более того.
– О, черт! Вы же видели ее формы, этой Жани! Ну, что вы хотите, это меня гложет. Я давно положил на нее глаз, проклятие… А когда я узнал, что ее хахаль был бандитом…
– Как вы это узнали? В газетах ничего нет.
– Плевал я на газеты. Это стало известно в наших краях. Так вот, говорю я вам, когда я узнал, что ее хахаль был бандитом и его пришили, я решил попытать свое счастье.
– Не пытайте больше.
– Ладно. Тем не менее… я сказал это наудачу, но… в конце концов она тоже могла его кокнуть. Вы не думаете?
– Если верить газетам, полицейские ее не подозревают.
– Плевал я на газеты. А вы верите прессе?
– Нет.
– Ну и…?
– Это моя клиентка.
– Была или есть?
– Сейчас является. Понимаете, что это значит, а? И не вздумайте взять ее шантажом.
– О! Ладно уж. Постараюсь найти какую-нибудь на улице Камартен, похожую на нее. Если бы у меня было достаточно бабок… Хорошо. Это ваша клиентка, и я не хотел бы копать под нее, но… тут все же нечисто в этой истории с картиной.
– Вы были знакомы с Ларпаном?
– Нет. Видел издали. И все. Боже мой! Спереть музейный экспонат… А это продается? Такие картины?
– Конечно.
– Кому?
– Коллекционерам.
– Дорого?
– Несколько миллионов.
– Кажется, вы хорошо в курсе?
– Это в газетах.
– Плевал я на газеты… Эй, гарсон…
Он заказал еще выпивку. Свою проглотил одним глотком.
– Мне наплевать на газеты,– повторил он,– но мне не наплевать на эту шлюху.
Злобно взглянул на меня. Он уже выпил, прежде чем подняться к Женевьеве Левассёр, и сейчас доходил до кондиции.
– Придется вам и на нее наплевать,– сказал я.– Или, во всяком случае, изменить методы обольщения.
Он скривился. Казалось, вот-вот заплачет.
– Вы будете спать с ней,– сказал он.– Вы старше меня, но вы будете с ней спать.
Решительно все хотят, чтобы я с ней переспал. Ладно. Попробуем. Я спорить не люблю.
– …Я моложе, чем вы,– продолжал он,– но от меня несет стариком, старой шкурой. Да, вы не обманулись. Именно этим я и живу. Старухами, старыми, грязными, сморщенными шкурами, которых и потрясти-то, того глядишь рассыпятся, они держатся на булавках, на клею, на косметическом креме. О! Черт! Крем! Не так давно я был хорошо известен. Кого у меня только не было, всяких старух, герцогинь, маркиз… старые мымры, они одевали меня, кормили, я у них жил, но не давали мне ни гроша или очень мало. И никакой возможности побаловаться с молодыми. Они чуют меня издалека, молодые. От меня разит отарой рухлядью. Если б еще были гроши. Но без них… чего бы я только ни сделал, чтобы раздобыть деньжат.
