Выйдя из будки, я негнущимися, дрожащими пальцами закурил сигарету и прошелся по аптеке. Аптекарь стоял один. Нахмурившись, он сосредоточенно затачивал карандаш маленьким ножичком.
— И какой же остренький карандашик у вас получился, — сказал я ему.
Он удивленно взглянул на меня. Игравшие в пинбол девушки тоже удивленно оглянулись. Я подошел к стойке и посмотрелся в висевшее над ней зеркало. Оттуда на меня, смотрел совершенно ошалевший тип.
Усевшись на стул, я приказал:
— Двойное виски, разбавлять не надо.
Человек за стойкой очень удивился.
— Мне жаль, сэр, но у нас не бар. Бутылку вы можете купить в винном магазине.
— Так-так — сказал я. — Мне кажется, тут что-то не так. Простите, у меня, кажется шок. Дайте чашечку слабого кофе и сэндвич с нежирной ветчиной. Нет, пожалуй, есть не стоит. До свиданья.
Я встал со стула, и пошел к выходу. Мне казалось, на аптеку обрушилась оглушительная тишина, такая тишина, какая бывает после того, как тонну угля сбросят по наклонному настилу. Человек у стеллажа посмеивался надо мной, держа в руках Нью-Рипаблик.
— Бросьте-ка всю эту чепуху, ведь вам по зубам такие солидные вещи, как, например, детективные журналы, — сказал я ему по-дружески.
У самой двери я услышал, как кто-то произнёс у меня за спиной:
— Их полным-полно в Голливуде.
Дул сухой, упругий ветер, пригибавший верхушки деревьев. Качались, как маятники, фонари, и по стенам домов бежали тени, словно скачущие всадники. Я развернулся и поехал назад, на восток.
Ломбард был на Санта Моника, вблизи Вилкокс. Тихое старомодное маленькое здание, над которым поработали волны времени. В витрине были выставлены вещи, собрать которые вместе вам бы ни за что не пришло в голову: искусственные мушки в фанерном ящичке для ловли форели, фисгармония, раскладная детская коляска, фотоаппарат для портретной съемки с четырехдюймовым объективом, перламутровый лорнет в вытертом плюшевом футляре, старинный простого боя кольт, калибра 0,44, тот самый, которым в вестернах пользуются блюстители порядка, научившиеся у своих дедушек нажимать на спусковой крючок.
Я открыл дверь, над головой прозвенел звонок, откуда-то из глубины лавки послышались шаркающие шаги, сморкание, и за прилавком появился старый еврей в черной ермолке на голове и в очках с вырезанными внизу стеклами. Он улыбнулся.
Я вынул кисет, и достав из него дублон Брашера, положил монету на прилавок. Мне представлялось, что заклад будет совершаться в какой-нибудь фанерной кабинке с закрывающейся дверцей, но за спиной у меня было ничем не прикрытое окно, и мне вдруг показалось, что я стою перед ним совершенно голый.
Еврей взял монету и подержал ее на ладони, взвешивая.
— Золото, а? Никак, выкопали клад? — сказал он, подмигнув.
— 25 долларов, — сказал я, — жена и малыши голодают.
— Ой, какой ужас. Судя по весу, это золото, но, возможно, есть примесь платины.
Он небрежно взвесил монету на маленьких весах и сказал:
— Золото. Так вы хотите за нее 10 долларов?
— 25 долларов.
— Ну, что мне с ней потом делать? В ней и золота всего на 15 долларов. О'кей, 15 долларов. — Сейф у вас в порядке?
— Мистер, хороший сейф тоже денег стоит. Но вы не расстраивайтесь, не пропадет. Значит, 15 долларов.
— Выпишите квитанцию.
Он заполнил квитанцию, двигая и пером, и языком. Я дал ему свой настоящий адрес и имя. Голливуд, Норс-Бристоль авеню, Бристоль-апартментс, 1634.
— Проживаете в таком районе и берете взаймы под залог 15 долларов, — сказал он с грустью, и, оторвав квитанцию, отсчитал мне деньги.
Я зашел в аптеку на углу, купил конверт, одолжив ручку, написал на конверте свой адрес, и вложив квитанцию в конверт, отправил письмо самому себе.
Я проголодался, перекусил на Вайн-стрит, и опять поехал в нижний город. Ветер дул еще сильнее, чем прежде. Мне было как-то не по себе. Какое-то странное чувство пустоты и потерянности охватило меня, рулевое колесо, казалось, жгло мне руки.
По фасадам высоких домов здесь и там зажигались огни. Зелено-желтый магазин одежды на углу 9-й и Хилл-стрит был ярко освещен. В Белфронт-билдинг горело всего несколько окон. Тот же безглазый старик, уставясь куда-то в вечность, сидел в лифте на куске мешковины.
— Может быть вы знаете, как мне связаться с директором вашей фирмы? — спросил я его.
Он медленно повернул голову и посмотрел мимо меня.
— Я слыхал, будто в Ну-Йорке придумали такие лифты, что не успеешь свистнуть, а они уже 30 этажей отмахали. Высокая скорость, значит, в Ну-Йорке.
— Черт бы побрал Нью-Йорк, — сказал я. — Мне и здесь хорошо.
— Ну, не скажи, это не плохо.
— Эх, папаша, брось дурачиться. Нашел чего хорошего. Знай, успевай нажимать кнопки, да не забудь сказать «Доброе утро, мистер Вусис», ну, еще глазей на них в зеркале. А у тебя скромная работа, как раз по плечу настоящему мужчине. Правильно?
— Работаю по 12 часов в день, — сказал он, — да и тому рад.
— Ты об этом помалкивай, а то вдруг профсоюз узнает.
— А вы знаете, что может профсоюз?
Я не знал, и он мне сказал. Потом он, наконец-то, посмотрел мне прямо в лицо и спросил:
— По-моему, я уже видел вас раньше?
— Все-таки как насчет директора, а?
— Он тут год назад разбил очки, — сказал старик, — вот была потеха, но я сдержался.
— Так. Можно мне с ним встретиться сейчас, вечером?
Он посмотрел чуть внимательнее.
— Это вы, значит, про директора. Он уже дома давно, где же ему еще быть?
— Ну конечно. А может быть пошел в кино. Но где его дом и как его имя?
— Вам от него что-нибудь надо?
— Да.
Сжимая кулаки в карманах, я едва сдерживался, чтобы не заорать на него.
— Мне нужен адрес одного съемщика. Я не нашел его адреса в телефонной книге. Офис его здесь, а где его дом я не знаю.
Я вынул руку из кармана и написал пальцем в воздухе д-о-м.
Старик вдруг сказал:
— А какого?
Это было так просто и прямо сказано, что потрясло меня.
— Мистера Морнингстара.
— Он еще не ушел домой, он еще в офисе.
— Это точно?
— Конечно, точно. Мне все равно, кого возить. Но он такой же старик как и я, вот я его и заметил. Значит, он еще не спускался.
Он закрыл двери лифта, и мы стали подниматься. Больше он не обращал на меня никакого внимания. Когда лифт остановился на восьмом этаже, он также молчал и ни разу не посмотрел в мою сторону. Я пошел по коридору, и когда завернул за угол, он все сидел на своем табурете с тем же потерянным выражением на лице.
Две двери в самом конце коридора были освещены, свет горел только за ними. Я остановился. Зажег сигарету и прислушался — полная тишина. Я открыл дверь с надписью — Вход и вошел в первую узенькую комнатку, в которой стоял столик с пишущей машинкой. Деревянная соединяющая дверь была все так же чуть приоткрыта. Я подошел к двери и, постучав, позвал:
— Мистер Морнингстар.
Ответа не было. Молчание. Не слышно даже дыхания. Я почувствовал, как у меня на затылке зашевелились волосы. Отворив дверь, я шагнул в комнату. Лампа на потолке бросала свой свет вниз на ювелирные весы под стеклянным колпаком, на обитый кожей письменный стол и на ноги в тупоносых черных туфлях и белых хлопчатобумажных носках. Он лежал на спине с вывернутыми карманами, касаясь одной ногой большого сейфа. Одинокий, мертвый.
На какое-то мгновение мне показалось, что комнату затопило море грязи, и я тону в ней.
Дверь сейфа была открыта, во внутреннем отделении торчали ключи, металлический ящик выдвинут. Наверное, они взяли из него деньги. Все остальное в комнате не изменилось.
Наклонившись, я коснулся тыльной стороной руки его лилово-синего лица и отдернул руку, словно дотронулся до лягушки. Из виска еще сочилась кровь. Нет, порохом не пахло, да и цвет лица говорил о том, что он умер от сердечного приступа, вызванного ужасом, шоком. Пусть без выстрела, но все равно это было убийство, еще одно убийство.
Я не стал гасить свет и только вытер дверные ручки. Вышел и спустился вниз по пожарной лестнице на шестой этаж. Направляясь по коридору к лифту, я почти машинально читал вывески. Х. Р. Тигер, зубной техник; Л. Придвью, бухгалтер; Дальтон и Рис, перепечатка на машинке; Д-р Е. Бласковиц, и, чуть пониже, — врач-хиропрактик.
С грохотом прибыл лифт. Старик даже не взглянул на меня. Мой мозг был так же пуст, как выражение лица у этого бедняги.
На углу я позвонил в приемный покой, разумеется, не сообщив своего имени.
Красные и белые фигурки выстроились друг против друга на шахматной доске с тем немного загадочным и самоуверенным видом, какой они всегда имеют в начале партии. Было 10 часов вечера, я сидел дома, в своей квартире, покуривая трубку и потягивая из стакана, и у меня из головы никак не выходили два убийства и тот таинственный факт, что дублон Брашера был возвращен миссис Элизабет Брайт Мердок, тогда как я точно знал, где он находится.
