Кто-то крикнул:
– Посмотри-ка, у Ванги сразу четверо мужчин.
Рыжеволосая девушка подбежала к ним:
– Чур, это мой! – Она повисла на руке Уильямса. Он улыбнулся ей:
– Вы выбрали главный приз, леди.
– Это Долли, – представила ее Ванги.
– Долли, знакомьтесь, это Док, – сказал Крейн.
– Обожаю докторов, – взвизгнула рыжая. – С ними так спокойно!
– Ага, – пробормотал Крейн. – Как в морге.
Вышколенный бармен вопросительно глянул на них.
– Бутылку "Кордон-Руж" 1950 года, – заказал Кортленд, – и "Шампань-Кольбер" для леди.
Потягивая шампанское, Крейн с интересом оглядывал зал. Мужчины, в основном, были в возрасте, дамы – молоды и очаровательны. Приглушенно звучал оркестр.
– Ванги хочет танцевать, – женщина капризно надула губки. – Ванги ужасно любит танго.
Крейн поставил пустой бокал на стойку:
– Мне совершенно необходимо выпить, – сказал он. – Так я лучше чувствую ритм.
Предупредительный бармен наполнил бокал. Крейн выпил.
– Вот теперь станцуем!
Они протанцевали три тура. За это время Крейн узнал, что Ванги работает в "Ваните", большинство присутствующих на вечеринке девушек оттуда или из ревю-клубов Френки Френча. Нет, Сью Леонард она не знает. О'Малли поманил их пальцем:
– Сейчас моя очередь, – сказал он, сунул Крейну бокал с виски и галантно склонился перед Ванги.
– Еще увидимся, – улыбнулась она Крейну. Крейн поставил пустой бокал на парапет и отправился на поиски Кортленда. Но повстречал даму.
– Прошу прощения, – поклонился он. – Могу я предложить вам выпить?
Женщина курила сигарету в длинном мундштуке, на пальцах ее горели бриллианты.
– А почему бы и нет? – голос был низким и хриплым.
Они прошли в буфетную. Блондинка была холодно красива. Зачесанные с низкого лба волосы были убраны под золотистую сетку, под глазами лежали синие круги, полные губы кривила презрительная гримаса. Кружевное черное платье подчеркивало высокую грудь. Крейн отметил тонкую талию, стройные бедра и наманикюренные пальчики ног.
– Что вы пьете нынче? – спросил Крейн.
– Джин.
– Пожалуйста, мисс Рейншоу. – Бармен поставил перед красавицей полстакана джина.
Крейн с интересом посмотрел на стакан.
– Вы не разбавляете?
– Зачем? – пожала она плечами.
– Мне то же самое, – заказал Крейн.
На террасе, в круге яркого света, Уильямс и рыжеволосая девушка танцевали кубинскую румбу.
Стоя в углу террасы, Крейн и мисс Рейншоу любовались озером Мичиган. Журчал фонтан у них за спиной, направляясь в Бельмонт, плыла яхта.
Джин был неплохой, только вот после первого глотка секунды две было трудно говорить.
– Серебряные брызги на черном бархате, – сказал Крейн.
– Что? – голос мисс Рейншоу звучал грубо и резко.
– Я говорю о лунном свете на воде.
– Луна хороша, если вы, конечно, серьезно, – согласилась мисс Рейншоу. Голос был просто невероятный, как у официантки в греческом ресторане. – Но в сентиментальное настроение она меня не приводит.
– Да, – не стал возражать Крейн, – куда уж ей, – он изучал ее бриллианты.
– Это вы так шутите? – поинтересовалась мисс Рейншоу.
Крейн вздохнул и сделал еще один глоток.
– Я думаю, что полный диск гораздо красивее того кусочка, что мы наблюдаем сейчас. Прежде всего потому, что он больше размером.
Вейна Кинга сменил Луи Армстронг. Это было все равно, что из Вены попасть в Африку.
– Потанцуем? – спросил Крейн.
– Не сейчас, – небрежно ответила мисс Рейншоу.
– Может быть, поплаваем?
– В фонтане?
– Лучше в озере.
Мисс Рейншоу посмотрела на него с интересом.
– У вас есть яхта?
– Я могу достать.
– У меня есть своя, – сказала мисс Рейншоу. Знойная музыка визжала и плакала. Саксофоны и великая груба, импровизируя, так далеко ушли от первоначальной мелодии, что если бы не рояль, вряд ли вернулись бы назад, думал Крейн.
– Довольно опасно кататься при бледном свете луны, – произнес он. – Может быть, в другой раз? – Мне надо выпить, – сказал Крейн. – А вам?
– Пожалуй, – она перевернула свой бокал, демонстрируя этим, что он пуст. – И гланды мои пересохли.
Крейн уже было решил, что она передразнивает его, но вдруг понял, что напоминает ему голос мисс Рейншоу: хриплые реплики водевилей во второразрядных театрах.
Они повторили и вернулись на террасу.
Уильямс, уже без пиджака, отплясывал с Долли. Ее рыжие волосы разметались по плечам. О'Малли таскал сигареты из ушей окружающих. Кортленд, стоя в дверях, ведущих в гостиную, беседовал с миленькой барышней в сером платье с гирляндой желтых маргариток на груди. Он казался трезвым. Над ключицами мисс Рейншоу имели место соблазнительные ямочки. Когда она поворачивала голову, они перемещались. Гладкая кожа благоухала жасмином. Крейн решил, что ей можно простить ее голос.
– Джин согрел вас? – спросил он.
– Вы думаете, я холодная?
– Немного необщительная, я бы сказал.
Она сделала большой глоток.
– Я уже видел вас где-то раньше, – сказал Крейн.
– Не думаю, – она допила джин. – Меня трудно забыть.
– Я могу забыть любую, – сказал Крейн.
– Но не меня!
– Любую, – повторил Крейн.
Она поставила стакан, обеими руками взяла лицо Крейна, подняла его и исцеловала в губы. Потом грубо столкнула и спросила:
– Ну как?
Крейн долго смотрел, как она идет в гостиную, а потом быстро допил свой джин.
– Что за черт? – пробормотал он. Сзади кто-то тронул его за плечо.
– На вашем месте я бы держался подальше от этой дамы, молодой человек. – Доброжелателю было лет пятьдесят. – Она приглашена на сегодняшний вечер лично хозяином.
– Как только она подойдет ко мне, я позову полицию, – сказал Крейн.
– Хороший мальчик.
Долли порхала и вздрагивала. Ее юбка задралась выше колен, и были видны подвязки. Она перебирала ногами с удивительной быстротой, и собравшиеся вокруг отдавали ей должное.
Когда Крейн задал Уильямсу свой вопрос, он ответил, что сам ищет его. Тогда они, уже вдвоем, обратились с тем же вопросом к барышне, которая только что вышла из какой-то двери. На ней было розовое шифоновое платье. При других обстоятельствах Крейн обязательно бы поспорил с Уильямсом, является ли то, что надето на ней, собственно говоря, платьем, а не ночной рубашкой.
– Пройдите сюда, – указала обладательница спорного наряда.
Выйдя из ванной комнаты, Крейн и Ульямс залюбовались двуспальной кроватью. На ней лежали бледно-голубое одеяло и шелковые простыни. Уильямс пощупал их.
– Боже мой! – произнес он.
Простыни были не просто белыми, как большинство встречавшихся ранее ему простыней. Они были вышиты великолепными голубыми цветами. Крейн наклонился было к постели, но Уильямс схватил его за руку.
– Нет, не смей!
– Я хотел попробовать, мягкие ли пружины, – сказал Крейн.
– Мы на работе, поспишь завтра, – тянул его за пиджак Уильямс.
В коридоре он спросил:
– Что говорит полковник?
– С чего ты взял, что я с ним говорил?
– Не станешь же ты утверждать, что разменял целую пятерку для того, чтобы побеседовать с каким-то графологом. Что тебе сказал полковник?
– Он сказал, чтобы мы продолжали искать, сукин сын!
– Есть у него какие-нибудь идеи?
– У него всегда есть идеи, – произнес Крейн горько.
– Тебя это так огорчает?
– Что огорчает?
– То, что полковник умнее тебя.
Эти слова привели Крейна в такое бешенство, что Уильямсу удалось его утихомирить лишь с помощью шампанского. Они пили его из горлышка.
Динамики орали так, что казалось, играет сводный оркестр военно-морского флота. Девушка, танцующая на террасе, уже точно была в комбинации, на кухне били посуду, кто-то затеял драку, но сцепившихся растащили, какая-то малышка с кукольной мордашкой попросила у Крейна доллар на такси, на одном из диванов обнималась парочка.
Человек в оранжевой рубашке с подвернутыми рукавами спросил О'Малли, нравится ли тому вечер.
О'Малли ответил, что это его не касается и поинтересовался, какого черта тот суется не в свои дела? Человек извинился и сказал, что ни в коем случае не позволил бы себе подобную бестактность, но дело в том, что это он устраивает вечер и волнуется – все ли так, как надо.
О'Малли принял его извинения, а малышка с кукольной мордашкой заняла у Уильямса доллар на дорогу домой. У джентльмена, танцевавшего чарльстон, выпали из кармана золотые часы. Уильямс спросил телефончик у барышни в ночной рубашке, которая на самом деле таковой не являлась, и она уронила носовой платок, на котором было вышито "Сапириор 7500".
– Я разговаривал с Сью, – сказал Кортленд, когда Крейн прикончил бутылку.
– Чудесная крошка, – заметил Уильямс.
– Помолчи, пожалуйста, – Крейн осторожно поставил бутылку из-под шампанского на ковер. – Мой друг, мой лучший друг, мой старый товарищ мистер Кортленд хочет что-то сказать.
