— Это точно. Вы осмотрели письменный стол Филлипса?
— Конечно. Аккуратный такой парень. В столе ничего не было, кроме какого-то маленького дневника. В нем тоже ничего особенного. Пишет, как ходил на пляж, как повел девушку в кино, но знакомство продолжения не имело. Или как без дела сидел в конторе. Один раз получил из прачечной плохо выстиранное белье, обиделся и исписал целую страницу. В основном же — по три-четыре строчки, не больше… Вот только почерк у него необычный. Пишет печатными буквами.
— Печатными? — переспросил я.
— Да, печатные буквы, чернилами. Не такие, знаете, большие прописные буквы, когда хотят скрыть почерк, а маленькие, аккуратные печатные буковки — похоже, он так всегда пишет.
— На его визитной карточке был другой почерк.
Бриз на минуту задумался. Потом кивнул:
— Верно. Может быть, вот в чем дело. Ведь на дневнике тоже не было его имени. Может, печатные буквы — это просто игра, игра с самим собой.
— Как у Пеписа?
— Кто это такой?
— Один человек, который давным-давно вел дневник, пользуясь особой системой записи.
Бриз посмотрел на Спенглера, который стоял перед своим стулом, высасывая из стакана последние капли.
— Пошли, хватит с нас, — сказал Бриз. — А то, по-моему, этот парень готовится выдать нам историю еще об одном Кессиди.
Спенглер поставил стакан на стол, и они пошли к выходу. Взявшись за ручку двери, Бриз переступил с ноги на ногу и покосился на меня:
— Вы знаете каких-нибудь высоких блондинок?
— Надо подумать, — ответил я. — Не исключено. Очень высокая?
— Просто высокая. Не знаю, очень или нет. Знаю только, что не ниже высокого мужчины. Дом на Корт-стрит принадлежит итальянцу по имени Палермо. Мы заходили к нему в похоронное бюро напротив. Оно тоже его. Он уверяет, что видел, как примерно в половине четвертого из подъезда вышла высокая блондинка. Управляющий Пассмор не припоминает, чтобы в доме жила такая. По словам итальянца, она красавица. Я склонен ему верить, потому что вас он описал довольно точно. Как она входила в дом, он не видел. Она была в брюках, спортивной куртке и в платке. Из-под платка выбивались светлые волосы, много волос.
— Что-то ничего не приходит в голову, — сказал я. — Но я вспомнил другое. Я записал на конверте номер машины Филлипса. По нему вы можете попробовать узнать его бывший адрес. Сейчас принесу.
Они стояли в дверях, пока я ходил в спальню за конвертом. Отдал его Бризу, тот прочел то, что я на нем записал, и сунул конверт в бумажник.
— Значит, все-таки вспомнили, да?
— Значит, вспомнил.
— Так, так, — сказал он. — Так, так.
И они пошли по коридору к лифту, качая головами.
Я закрыл дверь и вернулся к моему почти не тронутому второму коктейлю. Некрепкий. Отнес стакан на кухню, подлил в него виски из бутылки и со стаканом в руке подошел к окну, где в лиловых сумерках раскачивались податливые кроны эвкалиптов. Снова поднялся ветер. Он завывал за окном, и стены дома сотрясались от тяжелых глухих ударов, как будто толстой железной проволокой колотят по штукатурке.
Я попробовал коктейль и пожалел, что потратил на него хорошее виски. Выплеснул коктейль в раковину, взял чистый стакан и выпил ледяной воды.
За двенадцать часов ситуация, которая и без того оставалась для меня абсолютно загадочной, усложнится еще больше. Можно, правда, выдать клиента и навести на нее и ее родных полицию. «Если хотите иметь дело с полицией, обращайтесь к Марло. Зачем волноваться? Зачем пребывать в сомнении и неведении? Зачем терзаться подозрениями? Обратитесь к нетрезвому, беспечному, косолапому, опустившемуся сыщику. Филип Марло. Гленвью, 7537. Приходите, и я натравлю на вас лучших полицейских города. Не отчаивайтесь. Не унывайте. Звоните Марло — и ждите ареста».
Шутка получилась невеселой. Я вернулся в комнату и закурил давно остывшую трубку, лежавшую на краю шахматного столика. Медленно затянулся, но трубка по-прежнему пахла горелой резиной. Отложив ее в сторону, я стоял посреди комнаты, покусывая выпяченную нижнюю губу.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку и зарычал в нее.
— Марло?
Хриплый шепот. Я его уже слышал.
— Вот что, — сказал я. — Говорите, что вам надо. Кто еще хочет дать мне заработать?
— Ты ведь парень ловкий, — проговорил хриплый голос. — Может, захочешь доставить себе удовольствие.
— И сколько же оно вам будет стоить?
— Скажем, пять сотен.
— Недурно. А что надо делать?
— Не совать нос в чужие дела. Хочешь об этом поговорить?
— Где, когда и с кем?
— Клуб «Веселая долина». В любое время. Морни.
— А вы кто?
В трубке раздался глухой смешок:
— Скажешь, что едешь к Эдди Прю.
Голос пропал. Я положил трубку.
Была почти половина двенадцатого, когда я выкатил машину из гаража и поехал по направлению к перевалу Кахуэнга.
Милях в двадцати от перевала к предгорью поворачивало широкое шоссе с цветущим мхом на разделительной полосе. Ни одного дома вокруг. Шоссе тянулось мили полторы-две, а потом неожиданно обрывалось. Дальше шла, ныряя в горы, извилистая асфальтовая дорога. Это и была Веселая долина.
На склоне первого холма у дороги стояло низкое белое здание с черепичной крышей. У входа, под козырьком, на освещенной прожектором табличке значилось: «Полицейский патруль Веселой долины». Между раздвинутыми створками ворот на дороге светился квадратный белый знак со словом «Стоп». Второй прожектор высвечивал дорогу перед знаком.
Я остановился. Человек в форме со звездой и с пистолетом в плетеной кожаной кобуре через плечо посмотрел сначала на мою машину, а потом на прибитую к столбу доску.
Подошел к машине:
— Добрый вечер. Номера вашей машины у меня нет. Это частная дорога. Едете в гости?
— В клуб.
— В какой?
— «Веселая долина».
— У нас он числится под номером 8777. Клуб мистера Морни?
— Да.
— Вы не член клуба?
— Нет.
— В таком случае я должен выписать вам пропуск. Либо на имя члена клуба, либо — на постоянного жителя Веселой долины. Здесь только частные владения, понимаете?
— Я смотрю, вы не любите незваных гостей.
— Не любим, — он улыбнулся.
— Меня зовут Филип Марло. Еду к Эдди Прю.
— Прю?
— Секретарь мистера Морни. Или что-то в этом роде.
— Подождите минуту.
Он подошел к двери и что-то сказал. Другой человек в форме, сидевший в здании, подключился к рации. Сзади подъехала машина и стала сигналить. Из открытой двери патрульного отделения доносился стук пишущей машинки. Тот, кто говорил со мной, посмотрел на гудевший автомобиль и махнул ему. Автомобиль объехал меня и растворился в темноте — длинный открытый «седан», на переднем сиденье три красотки с сигаретами — брови подведенные, вид залихватский на манер «а пошли вы все к чертовой матери». Автомобиль сверкнул огнями на повороте и скрылся.
Человек в форме вернулся и положил руку на дверцу машины:
— Все в порядке, мистер Марло. Пожалуйста, зарегистрируйтесь у полицейского в клубе. Клуб в миле отсюда, направо по шоссе. Увидите освещенную стоянку и номер на стене дома. Только номер. 8777. Пожалуйста, не забудьте зарегистрироваться.
— Зачем?
— Мы должны точно знать, куда вы едете. — Очень спокоен, очень вежлив и очень строг. — В этом районе есть что охранять.
— А что будет, если не зарегистрируюсь?
— Вы шутите? — его голос напрягся.
— Нет. Просто интересно.
— Пошлем за вами пару патрульных машин.
— Сколько же их у вас?
— Клуб в миле отсюда, мистер Марло.
Я посмотрел на его пистолет в кобуре у пояса, на жетон, прикрепленный к рубашке.
— И это называется демократией, — сказал я.
Он обернулся, потом сплюнул себе под ноги и опять облокотился на дверцу машины.
— Ты не один такой, — сказал он. — Я знал парня из клуба Джона Рида. В Бойл-Хайтсе.
— Мой товарищ!
— Все эти революционеры хорошо начинают…
— Это точно.
— С другой стороны, чем они хуже здешней шайки богатых жуликов?
— Не ругайся, может, когда-нибудь сам будешь жить здесь.
Он опять сплюнул:
— Не стану я здесь жить, даже если бы мне платили по пятьдесят тысяч в год и укладывали спать в шифоновой пижаме, с жемчужным ожерельем на шее.
— Тебе не угодишь.
— А ты попробуй. Я человек покладистый.
— Ладно, зарегистрируюсь у полицейского в клубе.
— Передай ему, чтоб плюнул себе в левый карман. Скажи, я очень просил.
— Передам непременно.
Сзади подъехала машина и загудела. Я тронулся. Темный лимузин величиной с дом пронзительным гудком сдул меня с дороги и прошелестел мимо.
Здесь ветер стих. Луна светила так ярко, что казалось, будто черные тени выбиты резцом гравера.
За поворотом передо мной раскинулась вся долина. На холмах и у подножия холмов белели тысячи домов, светились десятки тысяч окон, а над ними, держась подальше от патруля, почтительно склонились звезды.
