Они помогли ей подняться на ноги, и она стояла, шатаясь, как только что родившийся жеребёнок. Затем, когда сержант быстро, но внимательно осмотрел лагерь Джимми, они двинулись по тропинке. Даффи хотел было поддержать Анжелу за талию, но она не позволила; тогда он попытался взять её за руку, но и такой мизерный физический контакт был ей неприятен, так что они просто шли по тропинке друг за другом — двое мужчин и между ними Анжела. В какой-то момент её стало трясти, но как только сержант коснулся сзади её плеча, она успокоилась.
Они вышли из начавшего редеть папоротника и направились через лужайку к дому. В венецианском окне общей комнаты появилось сначала одно лицо, потом ещё несколько. Одно из них внезапно исчезло, и через несколько секунд распахнулась дверь кухни. Даффи и сержант Вайн не столько с удивлением, сколько со смущением, смотрели, как Джимми бежит по террасе, по ступенькам, через лужайку и бросается в озеро. Поскольку аквалангист был наготове, арестовать его труда не составило.
Даффи присоединился к остальным. Теперь им придётся подождать подольше. Приоритеты поменялись. Сержант Вайн, возможно, вернётся только завтра, но до тех пор все должны оставаться на месте. «А как насчёт „зова природы“, сержант? — спросил Дамиан. — Не думаю, что сейчас время шутить, сэр», — ответил Вайн.
Джимми разрешили переодеться в сухую одежду, но, когда его уводили, он по-прежнему выглядел мокрым и несчастным. Вслед за ними Белинда повезла Анжелу в своём красном «Эм-Джи». Даффи подумал, что ехать подавать заявление о похищении и изнасиловании в красном спортивном кабриолете, да ещё имея за рулём бывшую фотомодель Белинду Бест — не самая лучшая идея. Но он знал и то, кому она придётся по вкусу — репортёрам таблоидов.
— Предстоят проблемы с газетчиками, — сказал Даффи, — слетятся, как мухи на мёд.
Большая усадьба, пропавшая женщина, шикарная публика, бывшая модель с Третьей страницы, изнасилование, старый мошенник — пардон, местный бизнесмен — Вик, молодой мошенник Таффи; их интересуют только секс и наркотики, и чтобы найти здесь всё это, им даже не понадобятся телеобъективы. Опросят всех соседей, любой слушок разовьётся в целую теорию. Все кормящиеся за счёт рассуждений на тему «И куда только катится наша деревня?» будут счастливы чуть ли не целый месяц.
— Да, может быть, мне удастся не давать сплетням ходу день или два, — сказал Вик и вышел из комнаты.
Наступило молчание. Почему-то Даффи почувствовал, что первой решится обратиться к нему с вопросом Лукреция. Так оно и вышло.
— Как вы узнали, где искать?
— Вы про лагерь? — Соврать было тем легче, что Вика в комнате не было. — Это Джимми мне о нём рассказал. Проговорился. А найти было нетрудно.
— Я не о том. Почему вы решили, что это Джимми.?
— Я не был уверен, что это Джимми. Я просто перебирал места, где она может быть. Должно быть, сработало чутьё, — употребил он словечко из копперовского жаргона.
— А вы думаете, это сделал Джимми?
— Ну, — сказал Даффи, не зная, что тактически выгоднее: быть справедливым по отношению к Джимми или нет, — мы ещё даже не знаем, что именно «это». Анжела ничего не сказала, так что мы можем только предполагать. Внешне, конечно, всё выглядит так, будто что-то случилось, это следует признать.
Это выглядело бы ещё более похожим на то, что что-то случилось, — и Даффи следовало это признать, — только если бы они застали похитителя в тот момент, когда он застёгивал ширинку. — Вайн осмотрел место, пока мы там находились. У Джимми в палатке такие жестянки. А в них, — он взглянул на Генри, — фото с вашей с Анжелой помолвки, вырезано из газеты. Сплошь в дырочках. Будто окурком истыкали.
Генри молчал. Даффи продолжал.
— И не только ваше лицо, но и лицо Анжелы.
Генри, словно не веря, махнул рукой.
— Ничего не понимаю.
— Да ладно вам, Генри, — проговорила Лукреция, — это называется ревность.
— Он никогда не говорил мне, что ревнует, — по тону Генри можно было подумать, что этим ответом исчерпываются все подозрения. Он достал из нагрудного кармана свой необъятный платок и громко высморкался.
— Они никогда не говорят, — объяснила Лукреция, — в этом-то и проблема.
— Но я же не украл её у него. Он… он просто… друг, — судя по всему, Генри не был уверен, что подобрал нужное слово.
— Генри, все крали её у него, — услышав смешок Дамиана, Лукреция с раздражением поправилась, — нет, я не это имела в виду. Я хотела сказать, что у любого было больше шансов, чем у Джимми, даже у молочника.
— У молочника, пожалуй, всегда больше шансов, чем у всех прочих, — ухмыльнулся Дамиан.
— Значит, то, что рядом с ней оказался именно я — простая случайность? Но если ему нравилась Энжи, почему он причинил вред ей, а не мне?
— Возможно, именно поэтому. На вашем месте мог оказаться любой — ну, или почти любой, но выбор должна была делать она. В конечном итоге всё зависело от Энжи. Думаю, бедняга Джимми больше не мог этого выносить.
— Бедняга Джимми, — зло передразнила Салли, — а как же бедная, бедная Энжи?
— В последнее время он вёл себя довольно странно, — сказал Генри.
— Не более странно, чем обычно, — возразила Лукреция.
— А зачем он вчера надевал гидрокостюм? Все его видели, но, похоже, никто не обратил внимания.
— Он искал Рики, — сказал Даффи.
— Искал Рики? Он что, одержимый?
Даффи пожал плечами. Он не собирался признаваться, кто подбросил Джимми эту идею.
— Мне так не кажется. Если он был к ней неравнодушен, он мог решить, что её собаку следует похоронить надлежащим образом.
— Да, Джимми такое могло бы прийти в голову, — не упустил случая поёрничать Дамиан, — я так и вижу, как он под проливным дождём на холме трубит в горн над маленьким мокрым надгробным камнем, отдавая Рики последнюю дань. Рики, Рики, мы больше никогда не услышим твоего лая!
Генри откашлялся.
— Когда-нибудь Дамиан вам зададут жару.
— Если б только такой человек нашёлся, — вздохнул Дамиан, — если б только он нашёлся.
Генри шагнул к Дамиану, тот взвизгнул и спрятался за спинку дивана.
— Я не то хотел сказать. Хороший пёс. Хороший пёсик. Гав, гав!
Салли захихикала; к счастью, в этот момент появился Вик.
— Сделают всё, что могут, — сказал он, а Даффи подумал, называют ли здешние газетёнки Вика «местным бизнесменом», и если так, то каким, по их мнению, бизнесом он занимается. — Копперы говорят, что сейчас у них нет никакой версии, потому что они не располагают сведениями о причинённом ущербе.
Ну конечно, подумал Даффи, похищение и насильственное удержание — среди шикарных сейчас самые популярные заморочки.
— Как насчёт пары партий перед обедом? — предложил Дамиан.
— Я всю ночь не спал, — ответил Даффи.
— По поводу прожжённой фотографии, — сказала Лукреция, — Джимми не курит. И ещё кое-что, чего я не понимаю, — Даффи жаждал, чтобы Лукреция замолчала; кроме неё никто никаких соображений не высказывал, и это его сейчас вполне устраивало. — Если Джимми убил Рики, почему же он искал его тело?
— Потому что он одержимый, — предположил Генри.
— Нет, мой дорогой Ватсон, — встрял Дамиан, — разве вы не видите, что он просто хотел отвести от себя подозрения? Кто бы заподозрил в нём убийцу, если именно он нашёл труп?
— Блеск! — с неподдельным восхищением выдохнула Салли.
— Однако есть одно «но», — поправила Лукреция, — он его не нашёл. Не нашёл труп. А ведь если б он его спрятал, то знал бы, где искать.
— Все наши соображения ни к чему не ведут, — произнёс Вик. — Может, нам стоит покуда с этим закончить и пообедать?
Женщины и Дамиан отправились в столовую. Даффи повернулся к Генри.
— У вас всё ещё есть бильярдный стол вашего отца.
— Конечно.
— Послушайте, возможно, это глупо, но я побуду здесь ещё несколько дней, вы не могли бы дать мне пару уроков, так, чтоб никто не знал. Тогда я мог бы проучить этого Дамиана.
Генри ухмыльнулся, посерьёзнел, потом снова ухмыльнулся.
— Что ж, полагаю, это зависит от мамы. И от Энжи. Я бы не прочь.
— Тогда вам не придётся задавать ему жару.
— Но я хотел бы задать ему жару.
— Да и я тоже. Но это можно сделать и за игрой.
Несмотря на рассуждение Вика, что словами делу не поможешь, за обедом они только об этом и говорили. Присутствие Генри предотвратило обсуждение того, какой именно ущерб был причинён его невесте, но уж характер и биография её похитителя были досконально исследованы. Все единодушно признали, что как торговец недвижимостью Джимми зарекомендовал себя не лучшим образом: как оказалось, никто вообще не слыхал, чтобы он продал хотя бы один дом. Его менее чем скромный успех у женщин был известен в обоих графствах. Его мать рано умерла, а отец жестоко с ним обращался. Ему пришлась по душе армия, но армии не пришёлся ко двору Джимми. Он был неудачник, растяпа, и в тридцать пять он, наконец, просто от этого устал.
