Несмотря на рассуждение Вика, что словами делу не поможешь, за обедом они только об этом и говорили. Присутствие Генри предотвратило обсуждение того, какой именно ущерб был причинён его невесте, но уж характер и биография её похитителя были досконально исследованы. Все единодушно признали, что как торговец недвижимостью Джимми зарекомендовал себя не лучшим образом: как оказалось, никто вообще не слыхал, чтобы он продал хотя бы один дом. Его менее чем скромный успех у женщин был известен в обоих графствах. Его мать рано умерла, а отец жестоко с ним обращался. Ему пришлась по душе армия, но армии не пришёлся ко двору Джимми. Он был неудачник, растяпа, и в тридцать пять он, наконец, просто от этого устал.
— Есть ещё кое-что, чего я не понимаю, — говорила Лукреция. Заткнись, Лукреция. Заткнись. — Если Джимми додумался до того, чтобы найти труп Рики и тем отвести от себя подозрения, почему он, как идиот, бросился бежать, когда полицейские привели Энжи?
— Потому что он одержимый, — сказал Генри.
— Ну да!
Лукреция адресовала свой вопрос Дамиану, и тот не замедлил с ответом.
— Психология преступника извилиста, как потайные ходы тюдоровского дворца. Но, может быть… Как вы, Таффи, считаете? — перебросил Дамиан вопрос человеку в чёрном.
— Ну, — начал Таффи, — похоже было, что он пытается убежать, верно?
— Да, — отозвалось несколько голосов с разными интонациями.
— Видите ли, мне приходилось читать об этом. Психологи считают, что иногда бегство — это не бегство. Это желание, чтобы вас поймали.
— Разве если вы хотите, чтобы вас поймали, не проще оставаться на месте и ждать? — Лукреция откинула белокурые волосы жестом, выражающим вежливый скептицизм, — или желание показать, что Таффи — самый большой идиот, какого она в своей жизни слышала.
— Необязательно. Тут может иметь место символическая фуга, компенсируемая символической же реинтеграцией в социум.
— Вы имеете в виду бегство и последующий арест?
— Если вам угодно использовать терминологию непосвящённых, то да. Видите ли, преступник не так уж сильно отличается от большинства из нас, сидящих за этим столом.
Да уж, от тебя он не слишком отличается, подумал Даффи.
— Преступник всегда стремится обрести своё место в обществе. Вот только иногда он использует для этого нетривиальные пути.
Как, например, избиение людей обрезком железной трубы.
— Но на деле он всегда стремится к воссоединению или, точнее, к соединению, которого у него никогда не было.
Даффи взглянул через стол на Вика; он подумал, был ли переезд Вика на границу Букингемширского и Бедфордширского графств «символической фугой» в поиске символического — или реального — воссоединения.
— Значит, когда Джимми бросился в озеро, — медленно проговорила Лукреция, словно пытаясь уразуметь тезис Таффи, — это был некий демонстративный жест, за которым должна была последовать некая реакция, которой, возможно, он сознательно не желал, но которая должна была дать ему нечто, что он втайне искал ещё с тех пор, как был ребёнком?
— Более-менее, — кивнул Таффи.
— Я думаю, он сделал это потому, что он одержимый, — флегматично повторил Генри.
После обеда Даффи и Вик стояли на террасе и дышали опасным воздухом.
— Мне нравятся эти красные цветы, — вежливо сказал Даффи.
— Да, они очень милые, эти красные цветы, — ответил Вик, — но я тоже не знаю, как они называются. Там полным-полно этих… шершней.
— Шмелей, — авторитетно поправил Даффи.
— Пчёл.
— Ос? Мух?
— Про себя ты, вероятно, хихикаешь над всем, что здесь происходит, верно?
— Что ты собираешься делать с миссис Колин?
— Миссис Колин? Я как-то об этом не думал. Это решать Белинде. Думаю, ей придётся уйти. Это ведь первое правило, когда нанимаешь людей, верно?
— Не знаю.
Если б это было первым правилом, Вик точно так же мог бы уволить и Хардкаслов. Даффи подумал, стоит ли упоминать о пристрастии Рона к розовому шампанскому; ещё он подумал о том, куда Рон припрятал свой запас. Вряд ли он мог выпить его за это время.
— Дай мне денёк-другой на это дело.
Вик ухмыльнулся.
— А оно тебе нужно? Пропавшие ложки, которые всё равно нашлись, и есть преступник, которому грозит максимум две недели ареста. Мне кажется, это не совсем твой профиль.
— Может, мне удастся повесить это на Джимми.
— Ну да. Ещё выпиши ему штраф за нарушение правил парковки. Короче, я не понимаю, что ты до сих пор здесь делаешь, Даффи.
— Сержант Вайн велел всем нам оставаться на месте, верно? А ты платишь мне посуточно, так?
— Неужели?
— Давши слово, держись.
— Эти красные… может, это сальвии, как думаешь?
— Может, и так. А может, и нет.
— Ну-ну.
Помещавшаяся в мансарде комнатка миссис Колин была на удивление голой, хотя непонятно было, всегда ли она выглядела именно так, или это оттого, что миссис Колин уже собрала свои вещи. Над кроватью висело маленькое распятье, на стене — зеркало, лежала кучка журналов, которые миссис Колин извлекала из корзин для бумаг; ещё была там цветная фотография в рамочке: Давао, какие-то люди на чьём-то дне рождения пьют пиво «Сан-Мигель».
— Вы не возражаете? — нерешительно спросил от двери Даффи.
Миссис Колин была вся в слезах, но она знаком разрешила ему войти и показала на маленький стульчик. Даффи не был уверен, как она воспримет, если он закроет дверь; несколько мгновений он колебался, потом твёрдой рукой затворил её. Да, пожалуй, это правильное решение.
— Миссис Колин, — в словах его звучал не вопрос, но утверждение, — вы не брали эти ложки.
Она молчала.
— Не думаю, что вы их украли.
Если только это не было символическим жестом, предпринятым ради воссоединения с обществом, в каковом случае Даффи просто сел бы в свой фургон и уехал отсюда.
— Я скажу вам, почему вы этого не делали, — продолжал Даффи, — вы не делали этого потому, что никогда бы этого не сделали: потому что вы не способны на такой поступок. И потому, что кто бы это ни сделал, он не стал бы прятать их под собственной кроватью.
— Они их нашли, — сказала миссис Колин. — Вы их нашли. Я должна уйти.
— Вам хорошо здесь?
— Да. Здесь хорошо.
— Как вы ладите с мистером и миссис Хардкасл?
— О, очень хорошо.
— А они не… как бы это сказать… не ревнуют к вам?
— Ревнуют?
— Ну да.
Почему бы и нет; похоже, ревность — главная тема сегодняшнего дня.
— Они не думают, что вы чересчур уж усердно работаете? Что миссис Кроутер слишком уж к вам благоволит?
— Нет. Ничего особенного. Миссис Кроутер такая приятная женщина.
— А что за ссора вышла у вас с Никки? Почему она на вас кричала?
— О, просто она слегка избалована, мисс Никки. Нет, ничего особенного. Я раз поймала её в библиотеке, она смотрела то, что не должна была смотреть, и я велела ей уйти. Это было несколько дней назад, но она до сих пор сердится на меня.
— А как насчёт Джимми?
Он же обещал Вику, что постарается повесить это на Джимми.
— Мистер Джимми… что он такого сделал?
— Мы ещё пока не знаем.
— Мистер Джимми — он джентльмен, — с нажимом произнесла она, — он помогает по дому.
Даффи подумал, что Джимми мог бы заняться разработкой пылесосов, на которых можно ездить, а миссис Колин сделала бы им рекламу — что ж, может, он и займётся — годиков через шесть-семь.
— Миссис Колин, если я кое-что сделаю для вас, выполните вы мою просьбу?
— Я в любом случае её выполню. Что вы хотите? У вас не слишком чистые туфли.
— Ничего, ничего, мне так нравится. Послушайте, моя просьба в том, чтоб вы пока не уходили. Полиция хочет поговорить с нами со всеми.
При упоминании полиции миссис Колин потянулась за носовым платком.
— Не надо, миссис Колин. Это по поводу Джимми. Они захотят поговорить с вами о Джимми.
— Мистер Джимми джентльмен, — сказала миссис Колин.
— Разумеется.
Джентльмен Джимми или нет — стало главным предметом развернувшейся за ужином дискуссии, которая была тем вольнее, что Генри позвонил сержанту Вайну и испросил разрешения уехать домой, чтобы ухаживать за своей престарелой матушкой. Анжела и Белинда вернулись около шести. Анжелу уложили в постель с большим количеством спиртного, ужином на подносе, портативным телевизором и звонком — на случай, если ей нужна будет компания; рассказ Белинды о том, что произошло в участке, вызвал всеобщее оживление.
Во-первых, выяснилось, что того, кто на неё напал, Анжела не видела. Она гуляла по опушке — что-то ближе к вечеру, а точнее она не помнит, — и тут на неё напали сзади. Чья-то рука зажала ей рот, к горлу приставили нож, который она не видела и описать не могла. Её потащили, завязали глаза, в рот воткнули кляп. Она не сопротивлялась. Сильный — вот единственное, что она могла сказать о нападавшем. Очень сильный. Она не видела его рук, на мгновение ей показалось, что мелькнул зеленоватый кожаный рукав, но она не была в этом уверена. Нет, она никакими силами не могла бы опознать мужчину, притащившего её в лагерь Джимми. Так она утверждает. Тогда откуда ей известно, что это был мужчина? Если это женщина, то невероятно сильная. И женщина не могла бы сделать то, что случилось потом.
