– Я еще не очень окреп,– продолжал он.– Можно даже сказать, совсем не окреп…
С трудом отступая назад из-за своей больной ноги, он прислонился наконец к стене, держа нас под прицелом – Женевьеву и меня.
Пока он был один на один с женщиной, он сидел. Когда я появился в кадре, все изменилось. Ему пришлось быть готовым к любой неожиданности.
– Да, не очень крепок. Хотел бы я знать ту сволочь, которая поддела меня на своей таратайке…
– Да, это забавно,– сказал я ему.
– Что такое?
– Заплати, и я найду тебе твоего лихача. Ведь я детектив…
– Теперь уж ненадолго.
Я пожал плечами и улыбнулся Женевьеве:
– Добрый вечер, дорогая…
Она потерянно посмотрела на меня. Потом закрыла голову руками и зарыдала. Казалось, вот-вот у нее начнется нервный припадок. Ее чулок сверху был кружевной и держался на подвязке с модной застежкой. Ларпан выкрикнул грязное ругательство, очень оскорбительное, по адресу своей любовницы.
– Заткнись,– сказал я ему.
– Жалкий идиот,– ухмыльнулся он на это.
Женевьева постепенно успокоилась. Она подняла залитое слезами лицо. С трудом дернув головой, я указал ей на валявшийся на столе номер «Крепюскюль», открытый на той самой знаменитой статье Марка Кове.
– Я говорил тебе, дорогая. Это была глупость. Вот что привлекло сюда находящегося у тебя завистника. Когда он прочел в больнице статью, то стал себя спрашивать, в чем тут дело. Возможно, вообразил себе Бог знает что и решил выяснить. Тогда он удрал из больницы, хотя далеко еще не поправился. Раздобыл пушку и эту пару усов, чтобы его не узнали служащие в отеле, если встретят. Привидение могло наделать много шума. А сюда он проник, по-видимому, через черный ход. Так ведь, Ларпан?
– Не твое дело.
Вдруг Женевьева встала. Он направил на нее голубоватый ствол пистолета.
– Я хочу уйти,– простонала она.– Дайте мне уйти.
– Садись,– проворчал Ларпан.
– Послушай-ка,– бросил я ему.– Что ты собираешься делать? Долго ты нас будешь держать здесь?
– Я?
Он пренебрежительно пожал плечами.
– Я собираюсь уйти. После того, как выстрелю. В вас обоих. Мои раны не позволяют мне повернуться к вам спиной. Я устрою все, как надо. Трагические любовники. Двойное самоубийство. Все, как надо,– говорю я вам.
– Ладно. Ты нас пришьешь и уйдешь. А потом?
– Не твое дело, чем я займусь потом.
– Потом ты пойдешь забрать свою картину, продашь ее и уедешь жить куда-нибудь подальше.
– Точно.
– Нет, месье.
– Что такое?
– Я говорю: нет. Я добавил месье по ошибке. Картины за зеркалом больше нет, Ларпан.
Я думал, что он не сможет удержаться, чтобы не выстрелить в меня. Большой автоматический пистолет задрожал в его руке, и я приготовился к худшему.
– Проклятье, Бюрма! Повтори еще раз!
– Картины за зеркалом больше нет.
Ценой сверхчеловеческого усилия он взял себя в руки.
– А где она?
– Если ты хочешь это узнать, старина, надо дать нам спокойно уйти: Женевьеве и мне. Но я предупреждаю тебя: у меня такое впечатление, что с некоторого времени эта картина сильно упала в цене. Вокруг нее столько мертвецов, что будет трудно найти покупателя. Но в обмен на мою жизнь и на жизнь Женевьевы я отдам тебе картину. Мне плевать на Рафаэля, в конце концов.
– Ты рассказываешь сказки.
– Так ты у нас ловкач, Ларпан, да? Исключительная личность? Тебя не обставить, а? Ты прав. Все это сказки. Я сказал: картины за зеркалом больше нет…
– Дальше…
– Охотно. Итак, все это сказки. Тот факт, что жили-были два близнеца, довольно похожих друг на друга, что могло бы обмануть кого-либо, кто не очень хорошо их знал и не видел вместе, тоже сказки. Хочешь еще сказочки в том же роде?
Он приподнял брови, как клоун:
– Я считал тебя простофилей!
– Так что? Сказочки у простофили?
– Рассказывай все, что знаешь, Бюрма. Я посмотрю, блефуешь ты или можно верить твоей истории.
– Ты можешь поверить ей сразу. И прекрасно знаешь это.
– Рассказывай все-таки.
– С удовольствием. Я очень люблю покрасоваться. Особенно перед дамами…
Я нежно и грустно улыбнулся Женевьеве.
– Итак, те самые два братца занимались мошенничеством. Так как они были родом из местечка, стертого с карты во время войны 1914 года, то не осталось никаких следов гражданского состояния, ничего. И когда легавые думали, что жулик Дома находится в одном месте, он появлялся в другом. Блуждающий огонек. Ты похитрее твоего брата, потому-то пришили его, а не тебя. Но твой брат имел перед тобой преимущество – он был сердечнее. Оба вы ухаживали за некоей Орельен. И из вас двоих спал с ней он, а не ты. Быть может, я сочиняю? Но для моих рассуждений необходимо, чтобы между вами имело место соперничество, чтобы объяснить твой поступок в эти дни. Потому что, разреши сказать тебе со всей откровенностью, ты оказался бы сволочью из сволочей, если бы убил своего брата просто так, не имея себе в оправдание какой-либо, даже застарелой, ненависти. Дальше. В один прекрасный день оба брата расстались. Ты продолжаешь, как я предполагаю, жить на солидные грабежи с невероятной удачей, а твой близнец под именем Лёрё удаляется в провинцию. Его жизнь покрыта тайной, но это неважно. Однажды он удирает в Париж. Его жена, инвалид, поручает мне вернуть его ей. Я его нашел, и мы подружились. При виде меня он забавляется и частенько разыгрывает. Еще бы, бывший уголовник (а, может быть, и действующий еще) под охраной детектива. Он находит это забавным. Настолько, что на следующий год, удирая из дома вновь, он сам объявляется у меня. Мы гуляем вместе. И вот наступает 1954 год. Необычное бегство в январе. А его сезон – лето. И на этот раз он не звонит мне. Почему же? Я предполагаю…
Ларпан вздохнул:
– Ты слишком много предполагаешь.
– Такова профессия, старик. Итак, я предполагаю, что ты снова связался с ним, допуская… Видишь, я также допускаю… Предполагаю и допускаю… что вы никогда не прекращали…– и ты предложил ему участвовать в деле. Поднятый в третий раз по тревоге супругой Лёрё, я обнаружил моего Лёрё в ресторане «Полна коробушка». Он не выказывает никакого восторга при виде меня и бросает меня там. У него свидание с тобой в районе Центрального рынка по поводу того самого дела. Дело спокойное, верное. Вы с ним спускаетесь в тот подвал, который тебе хорошо известен, и – хоп! Нет больше Лёрё. Он убит одной или несколькими пулями, которые частично изуродовали его лицо. Тебе нужно было найти мало посещаемое место, чтобы спокойно обменяться одеждой. Закончив эту операцию, ты бросаешься к телефону и, пожалуйста, господа из Остроконечной Башни! Зачем? А потому что необходимо, чтобы труп был быстро обнаружен. А на нем фальшивый Рафаэль, предназначенный усложнить все дело и увести его в сторону. Было необходимо очень быстро дать знать о том, что некий Ларпан умер, а если его заподозрят в краже Рафаэля, тем лучше. Кто же останется в дураках в этой истории? Твои сообщники, которых ты давно уже замыслил бросить, потому что, наверно, не всегда вел с ними честную игру, как я предполагаю…
– По-прежнему предположения…
– О! Пропустим. Есть не только предположения. Наилучший способ исчезнуть – это выдать себя за мертвеца, а это уж не предположение. И вовсе не было предположением подумать, что подлинная картина у тебя; а также, что ты спрячешься до прибытия клиента, найденного Октавом Мире, а затем исчезнешь, получив сотню с лишком миллионов. Ведь речь идет о сотне кусков, а может быть, и больше. Если ты не знал эти цифру, я тебе ее сообщаю.
Ларпан ухмыльнулся:
– Не беспокойся, папочка! Сколько бы там кусков ни было, я их не упущу.
– Даже в тюряге ты смог бы неплохо переждать со всеми этими бабками. Ладно. Я продолжаю. После всего сделанного ты рвешь в гостиницу Лёрё, на улицу Валуа. Разреши мне предположить, что ты выудил из своего брательника всевозможные сведения по поводу наших с ним отношений. И этот несчастный осел аа несколько мгновений до смерти успел сообщить тебе о нашей встрече в ресторане. Поэтому ты вел себя так, словно был со мной знаком с давних пор, когда я застал тебя в номере Лёрё, собирающим чемодан. Ты меня быстро выставил, но мой визит не дает тебя покоя. Инстинктивно ты решил не рисковать и не брать с собой картину, которая была при тебе. Ты прячешь ее за зеркалом, притянув его поближе к стене и считая, что там никто искать не будет, кроме тебя, когда это понадобится. А если взять картину с собой, то вдруг на улице встретишь кого не надо? А так – пожалуйста! Ничего в чемодане, ничего в карманах, даже пистолета, из которого ты убил Лёрё и от которого избавился из предосторожности. У тебя не было нежелательных встреч, но по выходе из отеля какая-то взбесившаяся тачка сбила тебя как кеглю… Старина, если бы легавые нашли картину у тебя в чемодане, ты был бы хорош для тюрьмы, а не для госпиталя… В твоем несчастье тебе повезло.
