Любящий тебя отец.»
Под словом «отец» была размашистая подпись Винанта.
Гилд ждал, что я скажу, я ждал, что скажет он. Потомившись так некоторое время, он спросил Гилберта:
— И он позвонил?
— Нет, сэр.
— Откуда ты знаешь? — спросил я. — Разве не ты просил телефонистку ни с кем не соединять?
— Я… да, я просил. Я боялся, что если он позвонит, пока вы там, вы узнаете, кто звонил. Только мне кажется, что если бы он звонил, он бы попросил передать, а он этого не сделал.
— Выходит, ты с ним не встречался?
— Нет.
— И он не говорил тебе, кто убил Джулию Вулф?
— Значит, ты соврал Дороти?
Он опустил голову и кивнул, глядя в пол.
— Я… это… наверное, это из ревности. — Он поднял на меня порозовевшее лицо. — Видите ли, Дорри всегда смотрела на меня снизу вверх и считала, что я почти обо всем знаю больше всех на свете, и, понимаете, она шла ко мне, если ей про что-то надо было узнать, и всегда делала так, как я говорил. А потом она повстречалась с вами, и все изменилось. Она стала больше почитать вас, а не меня… то есть, это все естественно, было бы глупо, если бы было не так, потому что, конечно, никакого сравнения быть не может… ну, и я взревновал и возмутился… не совсем, конечно, возмутился, потому что я вас тоже очень уважаю. Но мне захотелось что-то сделать и произвести на нее впечатление — вы, наверное, сказали бы, попижонить. И когда я получил это письмо, я представил все так, как будто встречался с отцом, и он сказал мне, кто убийца, чтобы она подумала, что я знаю что-то, чего вы не знаете. — Он остановился, запыхавшись, и вытер лицо платком.
Я еще раз переиграл Гилда в молчанку, и он сказал:
— Ну, я думаю, большой беды тут нет, сынок, если ты, конечно, сам ее не накликаешь, умалчивая о другом кое-чем, что нам было бы не худо знать.
Юноша покачал головой:
— Нет, сэр, я ничего не утаиваю.
— Ты что-нибудь знаешь о той цепочке с ножичком, которую нам передала твоя мать?
— Нет, сэр, я вообще о ней узнал только после того, как она ее отдала вам.
— Как она себя чувствует? — спросил я.
— О, по-моему, нормально, хотя она говорит, что сегодня собирается пролежать весь день в постели.
Гилд прищурился:
— А что с ней такое?
— Истерия, — сказал я. — Они с дочкой вчера повздорили, и она вышла из себя.
— О чем повздорили?
— Бог знает — очередные женские разборки.
Гилд сказал:
— Г-м-м, — и почесал подбородок.
— Флинт не ошибся, сказав, что у тебя не было возможности поискать документ? — спросил я.
— Нет. Я не успел даже дверь прикрыть, как он на меня набросился.
— У меня работают великие детективы, — проворчал Гилд. — Интересно, он «ку-ку!» не вопил, когда выскочил на тебя? Ну да ладно. В общем, сынок, я могу сделать одно из двух, а что именно — зависит от тебя. Я могу задержать тебя на некоторое время, а могу и отпустить, но только в обмен на обещание, что ты дашь мне знать, как только отец свяжется с тобой, и что он тебе скажет, и где захочет встретиться с тобой, если, конечно, захочет.
Прежде чем Гилберт успел ответить, я сказал:
— Гилд, нельзя от него такого требовать. Это все же его отец.
— Нельзя, да? — он недовольно уставился на меня. — Если его отец невиновен, так это для его же, отца, то есть, пользы.
Я промолчал.
Лицо Гилда постепенно прояснилось.
— Ладно. Тогда, сынок, я, скажем, отпускаю тебя под честное слово. Если отец или еще кто-нибудь о чем-нибудь тебя попросит, обещай, что откажешься, потому что дал мне честное слово, что ничего предпринимать не будешь.
Я сказал:
— Это приемлемо.
Гилберт сказал:
— Да, сэр, я даю вам слово.
Гилд плавно повел рукой:
— О’кэй. Ну, беги.
Юноша, вставая, сказал:
— Спасибо большое, сэр, — а потом обратился ко мне: — Вы будете…
— Если не торопишься, — сказал я, — подожди меня в коридоре.
— Обязательно. До свиданья, лейтенант Гилд, и спасибо. — Он вышел.
Гилд сгреб телефон и приказал найти и доставить ему «О помпезности» со всем содержимым, после чего заложил руки за голову и откинулся в кресле.
— Ну и что?
— Можно только догадываться.
— А вы что, все еще думаете, что убийца — не Винант?
— Какая разница, что я думаю? Считая то, что вы получили от Мими, у вас на него набралось достаточно.
— Разница очень большая, — заверил он. — Очень бы мне хотелось знать, что вы думаете и почему.
— Моя жена думает, что он пытается выгородить кого-то другого.
— Да ну? Г-м-м. Я не из тех, кто недооценивает женскую интуицию и, извините меня, миссис Чарльз потрясающе толковая женщина. И на кого же она думает?
— По последним сведениям, этого она еще не определила.
Он вздохнул.
— Что же, может быть, эта бумага, за которой он послал сына, что-нибудь прояснит.
Но бумага в тот день ничего не прояснила: люди Гилда не смогли ее найти, как и не смогли найти книги под названием «О помпезности» в комнатах убитой женщины.
Гилд снова вызвал рыжего Флинта и принялся снимать с него стружку. Толстяк потел так, что сбросил, должно быть, не меньше десяти фунтов, но упорно стоял на том, что Гилберт не имел решительно никакой возможности и дотронуться до чего-либо в квартире, а за все время дежурства Флинта никто вообще ничего не трогал. Он не мог вспомнить, видел ли книгу «О помпезности» — однако, он не производил впечатления того, кто запоминает названия книг. Он изо всех сил старался быть полезным и выдвигал всякие идиотские предположения, пока Гилд, наконец, не выставил его прочь.
— Мальчишка, наверное, ждет меня, — сказал я. — Думаете, вам стоит с ним еще побеседовать?
— А вы?
— Я думаю, нет.
— Тогда все. Стойте, но кто-то же взял эту книгу, и я намерен…
— Зачем? — спросил я.
— Что «зачем»?
— Зачем ей обязательно там быть, чтобы кто-то мог взять ее?
Гилд почесал подбородок.
— Что это вы такое имеете в виду?
— В день убийства он не встретился с Маколеем в «Плазе», не кончал с собой в Аллентауне, утверждает, что получил с Джулии Вулф только тысячу, хотя по нашим предположениям должен был получить пять, утверждает, что они с ней были только друзьями, хотя мы считаем, что они были любовниками. Одним словом, он приносит нам одни разочарования, и не могу я безоглядно доверять его словам.
Гилд сказал:
— Я бы лучше во всем разобрался, если бы он либо появился, либо сбежал — и это факт. А вот то, что он где-то поблизости околачивается и мутит воду — это у меня как-то никуда не вписывается.
— Вы за его мастерской приглядываете?
— Вроде как. А что?
— Не знаю, — честно признался я. — Только вот он все время наводит нас на какие-то бесполезные вещи. Может, стоит обратить внимание на то, на что он нас не наводит, в частности, на мастерскую?
Гилд сказал:
— Г-м-м.
Я сказал:
— Оставлю вас наедине с этой мудрой мыслью, — и надел пальто и шляпу. — Если мне понадобится связаться с вами поздно вечером, как до вас добраться?
Он дал мне номер своего телефона, мы пожали друг другу руки, и я вышел.
Гилберт Винант ждал меня в коридоре. Никто из нас не произнес ни слова, пока мы не уселись в такси. Тогда он спросил:
— Он и в самом деле считает, что я говорил правду?
— Конечно. А разве нет?
— Да, но только не всегда люди верят. Вы маме об этом ничего не скажете?
— Если не хочешь, не буду.
— Спасибо, — сказал он. — Как, по-вашему, там на Западе у молодого человека больше возможностей, чем здесь, на Востоке?
Я представил себе, как он батрачит на лисьей ферме у Гилда, и одновременно с этим ответил:
— Сейчас, нет. Думаешь на Запад податься?
— Не знаю. Хочу что-нибудь делать. — Он теребил галстук.
После этого мы пару кварталов миновали в молчании. Потом он сказал:
— Я хотел бы задать еще один нелепый вопрос: что вы обо мне думаете? — Этот же вопрос Элис Квинн задавала с куда меньшим смущением.
— С тобой все в порядке, — сказал я, — и все не в порядке.
Он отвел глаза и уставился в окошко.
— Я так ужасно молод.
Мы еще помолчали. Он кашлянул, и из уголка рта покатилась маленькая струйка крови.
— Все-таки, тебе досталось от этого болвана, — сказал я.
Он стыдливо кивнул и приложил платок к губам.
— Я не очень сильный.
Возле «Кортленда» он не позволил мне помочь ему выйти из машины, настаивая, что справится сам. Однако я поднялся вместе с ним, подозревая, что иначе он никому ничего о своем состоянии не скажет.
Прежде чем он успел вынуть ключ, я позвонил, и Мими открыла дверь. Она вылупила глаза, увидев его синяк.
Я сказал:
— У него травма. Уложите его в постель и вызовите врача.
— Что произошло?
— Винант его втравил.
— Во что?
