Прикрыв глаза, он представил себе ее загорелые ноги: как она мягким движением согнула их, опершись ангельским личиком на колени, вспомнил изящные лодыжки.
Заметил, как профессор дорожит своим местом и как она хочет, чтобы муж удержался на службе. Никто из Бронсонов не имеет право на такой лакомый кусочек, как Люсиль. Судя по всему, Бронсон воображает, что имеет такое право, но многое свидетельствует об обратном. Он для Люсиль слишком серьезный и степенный — негодяй с печальным лицом и кучей высоких фраз. Еще одна свинья из Синка, которая заслуживает, чтобы ее зашвырнули назад в грязь. Видно, в Бруктонском колледже не очень задумываются, кого принимать на службу.
Волнующее видение загорелых ног повлияло на его ближайшие планы: сначала заглянет в участок, потом заскочит в отель, где работает Тэльяферо, постращает его, посмотрит, как тот станет потеть. Рано или поздно Тэльяферо попадется, как попался и Джадсон. Господи боже, как Ричардсон заступался за Джадсона! Можно подумать, он ему сын или еще кто. Вспомнил сцену в канцелярии Рича, как тот размахивал руками, как запотели стекла его очков:
— Но Кифли! Вы должны быть осмотрительны! Соблюдайте законность. Терри Джадсон уже восемнадцать месяцев ни в чем не замечен. Через четыре месяца с него снимут надзор. У него жена.
Кифли снисходительно ответил:
— Вы хотите, Рич, чтобы я плевал на инструкции? Черным по белому написано: если поднадзорный идет в общественное место и там выпивает, то он нарушает правила. Я его видел своими глазами. Есть показания официанта, который обслуживал, и парня из той компании.
— Но Терри в этой компании играет в кегли, и пил он одно пиво.
— Это общественное место, где продают алкоголь. Даже если он пил кока-колу.
— Я требую, Кифли, оставить парня в покое. В ваши обязанности не входит преследование этих людей.
Теперь уже Кифли вышел из себя:
— Ричардсон, я сюда пришел не для того, чтоб выслушивать, как мне поступать. Явился сообщить, что накрыл Джадсона. Сунул под арест и завтра буду свидетельствовать против него. Я наблюдаю за своими людьми, вы — за вашими.
— Я тоже выступлю свидетелем.
— Как хотите, — отрезал он, выходя. Закон есть закон. У него доказательства — представил их. Терри Джадсону пришлось вернуться в тюрьму, чтобы отсидеть весь срок. А на Ричардсона суд почти не обратил внимания.
Значит, сегодня вечером позабавится с Тэльяферо, а потом заглянет к Конни Джадсон. Эту здоровую пышную брюнетку совершенно сразило возвращение мужа в тюрьму. Он тут ни при чем, если она вообразила, будто Кифли может вытащить его на волю, и была готова оплатить услугу вперед. Правда, огня в ней оказалось немного, да чего выбирать однорукому? Ее тяжелые, веснушчатые ноги не сравнить с ногами профессорской штучки, но все равно было приятно лежать там, покуривая, вспоминая, что Терри в тюрьме, а засунул его туда он. Плакала не слишком громко.
К чему вы придете, если их не прижать? Тем более, что Джадсон всего лишь еще один мелкий жулик. Привычка выписывать непокрытые чеки, которую он заимел в подпитии, не исчезает, даже когда он протрезвеет.
Болела кисть, та, которой уже не было. Порой казалось, что ее упрятали под тяжелый, холодный камень.
Черт с ним, с этим мальчишкой!
Эти скоты ничего больше и не заслуживали, как только немедленную смерть, поганую смерть. Такую, какая досталась Ковалсику.
— Я их всех достану, Моуз, — шептал он про себя. — Всех прикончу за тебя.
Он не забывал сдержанной ласки руки, взъерошившей бесцветные волосы, потрепавшей по голове тщедушного мальчишку в приемной сиротского дома.
И чувствовал подступающие рыдания, представляя серое лицо и бессильно уложенные руки Моуза.
— Всех, Моуз, одного за другим.
У Моуза было лицо Христа.
А они его так мучили.
Все его мучили: Бронсоны и Тэльяферо. И солдаты в лагере его оскорбляли и поплатились, крича от боли, когда дубинка дробила коленные чашечки.
Кифли сражался со всей несправедливостью мира, со всеми, кто помогал держать нож, выпотрошивший внутренности Моуза на грязный тротуар в Синке. В его воспаленном воображении даже Ли Бронсон помогал держать тот нож.
Когда он вышел из автобуса, губы его шевелились, а в глазах светилось тихое безумие. Стукнул протезом по бедру, чтобы новой болью заглушить застаревшую.
Она застыла в гостиной, безуспешно стараясь расслышать, что Кифли говорил мужу, но в тишине небольшого дома различала только тяжелое биение собственного растревоженного сердца. Невозможно узнать, что именно известно Кифли. Не понравился его взгляд — недобрые, хитрые глазки обшарили ее фигуру с выражением, которое было очень хорошо ей знакомо.
Пройдя в спальню, она сняла халатик, швырнув его в кресло. Купальник уже почти высох. Сбросив босоножки, выскользнула из купальника и, зайдя в ванную, положила его на край ванны. Постояла перед зеркалом, разглядывая полоски на груди, оставленные тесным лифчиком.
Возвратись в спальню, метнулась к шкафу, чтобы достать белье, но раздумала, решила не одеваться — встретить Ли нагой на случай, если Кифли что-то знал и сказал ему об этом: Но нет, она не верила, чтобы Кифли мог узнать.
Было это всего два раза. Правда, если Ли узнает, вряд ли ему станет легче от того, что произошло это только дважды, а первый раз вышло просто случайно. Нечто подобное может произойти совершенно просто, и никто в этом не виноват. Единственные последствия оставил первый раз: припухшая снаружи и треснувшая изнутри губа там, где немного выступает зуб, о котором дантист сказал, что его не видно, а выровнять очень трудно. Передние-то зубы у нее ровнехонькие, она и в детстве не носила пластинку.
Усевшись перед трюмо и опершись пяткой о столик, Люсиль смочила ватку растворителем и начала снимать старый лак с ногтей на ноге.
Мистер Кифли никак не мог прознать, что она еще два раза виделась с Дэнни. Первый — две недели назад — нет, больше чем две недели, тогда была пятница, значит, две недели прошло вчера. Поранил ей губу, и когда Ли заметил, она сказала ему первое, что пришло на ум: доставала со шкафа шляпную коробку, та выскользнула и стукнула по губам.
Ведь такое с кем угодно может произойти. У нее и в мыслях не было ничего подобного — ни пятнадцать дней назад, ни накануне, в четверг. Но он, возможно, уже задумал это в четверг, потому что машину не оставил перед калиткой, как раньше.
Она вспоминала, как все произошло, когда Дэнни появился в то утро, в пятницу. Разложила гладильную доску, гладила полосатую юбку — ту, с косой плиссировкой, которую каждый раз нужно отглаживать. А в гостиной был включен телевизор. Когда гладишь, вполне можно слушать программу: если что-то интересное, быстро подбежишь к экрану, посмотришь минуту-другую, потом опять к доске. Помнится, она гладила ту юбку потому, что в половине второго должна была прийти Рут, они собирались посмотреть новый фильм, и Люсиль хотела надеть ее, так как было ужасно жарко, а в ней прохладно, тем более что машину взял Ли и придется ехать автобусом, а потом еще пешком до кинотеатра. Поэтому выбрала ту юбку. Белая блузка достаточно прилегающая, можно идти без бюстгальтера, пускай Рут острит, что у нее груди болтаются. Сама-то она если не наденет лифчик, все у нее висит до пояса. Странно, что Эрл не купит для Рут подержанную машину, раз уж у него бизнес такой, вполне можно достать приличное авто, но похоже, он, как и Ли, трясется над каждым центом.
Было чуть больше одиннадцати, может, четверть двенадцатого, и юбка была почти отглажена, когда послышался знакомый скрип средней из трех ступенек, ведущих к маленькой веранде сзади дома, а вслед за этим в дверях появился высокий мужчина. Лицо его скрывалось в тени, так что она его не узнала, даже когда он произнес: «Привет, Люсиль».
Она направилась к двери, но человек уже входил, и тогда она узнала Дэнни, брата мужа. Они не были хорошо знакомы, встречались два-три раза, всегда при этом был муж, и братья в основном говорили о людях, о которых она раньше и не слышала. У нее возникало при этом странное чувство одиночества, тем более что она думала только о том, что тот трижды сидел в тюрьме, что в действительности он настоящий гангстер. Помнится, когда Ли рассказал о брате ее родителям, как они расстроились, хотели даже отменить свадьбу. Конечно, Ли мог промолчать, не трепать людям нервы, но он уж такой — выбирает прямой путь, поступает так, как находит правильным, не считаясь с окружающими.
Когда Дэнни вошел, она сообщила, что Ли нет дома, не приедет и на обед, в пятницу у него плотное расписание. Только Дэнни это не интересовало, он уселся на край стола, сказал — пусть продолжает гладить.
Сидел молча, и она чувствовала себя неловко — в старых джинсовых шортах и линялой желтой майке. Попыталась разговорить его, вышла выключить телевизор, вернувшись, хотела продолжить вопросы, но он мрачно молчал, словно не слыша. На нем были красивые светло-серые брюки с острой стрелкой, с темной строчкой по бокам и на карманах, голубая рубашка с короткими рукавами оттеняла мускулистые, загорелые руки; сигарета в его пальцах выглядела крошечной и удивительно белой.
