Ноэль прочитал надпись на следующей кассете.
— «Коттси-Скуоттси»? Как же эта хрень должна звучать на родном языке?
— «Койанискуоттси».
— Что это?
— Фильм.
— Какой фильм может называться «Коттси-Скуоттси»?
— Документальный.
— Что за бред?
— Да нет же, это как раз по твоей части. Фильм о том, как все меняется к худшему, как человечество постепенно разрушает планету.
— О! Так это комедия?
— Нет. Просто несколько интересных картинок, положенных на музыку. Я как-то посмотрел на видео и запал.
— «Филипп Гласс»?[20] — прочитал Ноэль на следующей кассете.
— Это музыкант. Там на кассете есть один кусочек, где все ускоряется: машины, самолеты, люди, дни и ночи, целый город, — словно единый организм. Это нечто! Вставляешь кассету и едешь, все быстрее и быстрее…
— Да ты что! Пайки, тебе нужно взбодриться. А то сидишь себе дома и смотришь целый день документальный фильм, как ускоряется транспорт. Ты раскис.
— Слушай, если не хочешь слушать мою музыку, не слушай. И оставь меня в покое. — Пайк выхватил у Ноэля кассету и закинул обратно в бардачок. — Оставь. Тебе все равно не понравится.
— Нет. Я должен оценить. — Ноэль опять достал кассету, открыл подкассетник. — Никто не скажет, что Ноэль Бишоп не способен оценить новые веяния.
Он вставил кассету в магнитолу и сделал звук погромче. Из колонок раздался взрыв арпеджио: сначала высокие ноты, потом низкие, высокие — низкие, без конца.
— Что за чертовщина? Дидли-дидли-дидли-дидли. И ты это слушаешь?
— Да.
— Ты, наверное, спятил.
— Подожди, сейчас услышишь кусок с ускорением, «Сеть». Это на самом деле нечто.
— Ну уж нет. Спасибо. — Ноэль вытащил кассету из магнитолы. — Я начинаю беспокоиться за тебя, Пайки. Только погляди на это дерьмо…
Ноэль просмотрел остальные кассеты.
— «Вор, его жена и ее любовник», «Звездные войны», «Париж — Техас», «Апокалипсис сегодня». «Таксист»[21] — этот фильм мне понравился. «Опера приходит в кино». Брось, Пайки, опера?
— Тогда включай свое дурацкое радио. Мне все равно.
Ноэль настраивал тюнер, пока не нашел какую-то неизвестную пиратскую станцию, где крутили «уличную» музыку. Потом откинулся назад и стал наслаждаться видом на реку.
— Как ты можешь это слушать? — спросил Пайк. — Весь этот бред? Хаус, тупое, тяжелое регги…
— Это — рагга.
— Да какая нахрен разница! Это же невозможно слушать!
— Хорошо, папочка, — рассмеялся Ноэль. — Я выключу Бэла Дуникана[22] и послушаю тебя.
— Нет, ты мне ответь честно, Ноэль, это наркоманская музыка или нет?
— Конечно наркоманская.
— Слушая ее, я чувствую себя стариком.
— Так ты и есть старик. Ведь я-то всегда в курсе всего нового.
— И тебе действительно это нравится? Серьезно? Вся эта рейв-музыка — дык-дык-дык-дык-дык…
— Словно снова возвращаешься в лето любви.
— То есть в шестьдесят седьмой год? — спросил Пайк.
— Нет, это было совсем недавно, пару лет назад. Так сказать, «ремикс». Экстази имел тогда огромный успех, народ хотел танцевать ночи напролет под электронную музыку и думать, что все вокруг просто душки. Любой дурак бы смекнул, какие деньги можно сделать.
— И ты был одним из тех дураков, — прокомментировал Пайк.
— Это уж точно. Господи, да тогда организовать рейв-дискотеку было проще простого, достаточно найти площадку и огромную стереосистему. Конечно, экстази пошел нарасхват, и любое болото стало казаться небесами обетованными. Я, Чес и еще один парень по кличке Красавчик занялись организацией продаж.
— Ты шутишь? Красавчик?
Ноэль усмехнулся.
— И что, он действительно был красавчиком? — спросил Пайк.
— Ну да. Он был ничего внешне, классический металлист, с длинными волосами и всегда одевался в черную кожу.
— Как мы говорили в былые времена? — вспомнил Пайк. — Настоящий мужчина не носит кожу?
— Настоящие мужики не носят кожу, — подтвердил Ноэль.
— Да, — стал цитировать Пайк. — Если тебе приходится наряжаться, чтобы выглядеть мужественным, то ты не мужик.
— Он оказался как раз из таких, — начал рассказывать Ноэль. — У него был свой источник улетного экстази. Его обязанностью было договориться с кем надо о наркотиках. Он валял дурака, утверждая, что отвечает за безопасность, и все такое, но, как только запахло жареным, наш Красавчик испарился. А неприятности начались у нас. Поначалу все это буйство никем не контролировалось, и мы имели неплохие деньги. Потом проснулись серьезные ребята и захватили этот бизнес. Они распугали лабухов вроде нас. Красавчик исчез. Мы с Чесом еле ноги унесли оттуда. На этом все и закончилось — дело становилось слишком опасным. Хотя мы все же неплохо на этом заработали, чему были несказанно рады. Конечно, все моментально спустили. Чес проигрался, а я… Я, наверное, здорово развлекся, потому что ничего не помню. Вот так я увлекся музыкой. Мы не просто продавали наркотики, понимаешь? Прикалывало и то и другое вместе. Так классно я не веселился уже много лет. А то уж начал думать, что такая развалина, как я, ни на что не способна, что все лучшее осталось в прошлом. А потом познакомился со всеми этими людьми: белыми и черными, старыми и молодыми — и все понеслось… Я подсел на эти ощущения…
— Ощущения? — презрительно переспросил Пайк.
— Да. Все верно. Эти чертовы ощущения. Не издевайся. Я словно опять стал молодым и беззаботным, опять начал ходить по клубам. Только на этот раз все было лучше — никакого насилия. Господи, я стал понимать, что они говорят о мире, любви и согласии.
— Ты стал хиппи.
— Ну почти. Мы с Чесом даже поехали прошлым летом в Гластонбэри.
— А что в Гластонбэри? — спросил Пайк.
— Проснись, Пайк! Где ты был все это время? Там каждый год проходит сумасшедший фестиваль: много музыки, много секса, куча наркотиков и палатки, где толкают все, что душе угодно. Это самый настоящий палаточный город с торговыми улицами, барами, ресторанами. Полный атас. И, как ты думаешь, на кого мы там натолкнулись?
— На короля эльфов?
— Почти угадал. На старину Красавчика с дружками. Он с двумя приятелями наладил там небольшой основательный бизнес. Досконально все продумали и продавали наркотики всем подряд. У хиппи был собственный лагерь — вигвамы и все такое, а Красавчик и компания установили свой магазинчик прямо посередине. Они торговали на протяжении всего фестиваля, используя палатки вокруг как прикрытие. Самые лучшие поставщики экстази во все времена! Они не раскололись, откуда доставали наркотики, но, похоже, делали их сами. За всем этим стоял чувак с погонялом Веселый Доктор.
— Господи, помилуй! Ноэль, сколько же наркоты люди принимают? Совсем уже охренели?
— На месте казалось, что так правильно. Доктору было около сорока. Больше, чем остальным. Он был высокий и худой, носил пижонскую бородку и имел шикарный голос. В шестидесятых он учился в Оксфорде на химика. Потом занялся производством наркотиков: решил, что сможет делать их сам. С тех пор и делает. Он клялся, что не имеет с этого никакой выгоды, его цель — изменить мир, открыть перед молодежью альтернативные возможности.
— Бред собачий.
— Полностью с тобой согласен. Но видишь ли, там все было впервые: рейв, фестиваль и чувство, ну я не знаю, что ты нравишься окружающим. Так странно.
Пайк фыркнул.
— Кончай гнать пургу, Ноэль.
— Ты всегда был циничным мерзавцем.
— Цинично не это.
— Ну, ладно. У них на фестивале все было налажено. Мы с Чесом попытались влиться в их бизнес, но они не захотели. Они решили оставить его в том же состоянии: маленький, но хорошо контролируемый. Думаю, Красавчик нам не доверял.
— Почему же?
— Они сказали, что если у нас достаточно денег, то мы можем купить у них партию и работать как посредники.
— Ты имеешь в виду как дилеры, — сказал Пайк.
— Да, но сейчас это рискованный бизнес, ведь им занялись ямайские бандиты. Нужно быть молодым и крутым, чтобы проложить себе дорогу на этом поприще. А я не потяну. Я просто представил, как, установив вигвам в некотором отдалении, наслаждаюсь сельским пейзажем, а Доктор готовит свое зелье. Как говорится в известном слогане: «Открой, выпусти пар и убирайся».
— Настрой, выключи и отвали, — сказал Пайк.
— Нет, там было: измени, увеличь и выйди, — ответил Ноэль.
— Нет, точно начинается с «включи».
— Ты уверен?
— Не совсем, но это без разницы. Суть в том, что ты, Ноэль, и пяти минут за городом не выдержишь. Ты — городской мальчик. Что ты будешь делать на этой удобренной компостом земле?
— Принимать убойные наркотики, гоняться за овцами и наслаждаться жизнью. Мне пока рано ложиться в психушку с диагнозом «помутнение рассудка». В отличие от тебя.
— Мне тридцать четыре, Ноэль, — сказал Пайк. — Я уже не пустоголовый подросток. Я иду дальше. Нельзя заниматься этим дерьмом всю жизнь, нельзя быть самым старым тинэйджером в городе. Это унизительно.
