Глаза ее опустились вниз, потом снова поднялись.
— Ты всегда купаешься голышом?
— Да. Я одна плаваю в бассейне по утрам, — она вдруг задумалась, а мыслителем она была очаровательным. — Это так приятно. Я наверное не буду делать этого, когда стану взрослой.
— Именно тогда-то женщины и делают это.
— Я получаю большое удовольствие.
— Ха! Мне хотелось бы прыгнуть к тебе, Зазу. Там хватит места для двоих. Сейчас я прыгну и тоже получу удовольствие.
— Нет! Пожалуйста, не надо! — У нее ничего не получалось: не было времени отрепетировать свою роль.
— Зазу, — нежно обратился я к ней, — поднимись по лесенке.
— Что?..
— Поднимись по лесенке. Можно не до конца.
— Но зачем?
— Я скажу. Поднимись поближе ко мне — я могу только прошептать.
Она зажмурилась и выпятила нижнюю губу, словно от напряжения мысли.
— Можете не говорить. Я... э-э-э... не желаю ничего знать.
Кажется, она начала уже понимать, в чем дело.
— Вверх по лесенке! Быстренько!
— Я не...
— Ну что ж, тогда я спущусь к тебе.
Она стала карабкаться по лесенке.
— Ух! Достаточно. Не будем перебарщивать.
Вода крутилась вокруг ее бедер и сбегала с ее больших белых грудей. Я склонил голову в одну сторону, потом в другую.
— Я так и думал. Похоже, — я понизил голос до шепота, — на тридцать восемь, двадцать один, тридцать шесть и двадцать два.
Ее карие глаза сосредоточились на моих губах, и она прожужжала в ответ:
— Тридцать восемь, двадцать один, тридцать шесть... двадцать два? Что значит двадцать два?
— Ты знаешь, что значит двадцать два.
В Лос-Анджелес я возвращался, опустив верх «кадиллака» и подставив лицо свежему ветерку. Время от времени я улыбался. Она все же покраснела, эта Зазу. Даже ее большие белые груди приобрели цвет дома ее папочки. Нет, не так. Они порозовели совсем иначе.
На ленч я остановился на Стрипе и позвонил из телефона-автомата Сэмсону, доложив ему о Верме и всем остальном — мне не хотелось появляться в полицейском управлении без особой необходимости.
Сэм спросил, как отреагировал Александер.
— Легко и непринужденно. Он не имеет зуба против того, кто сделал четыре дырки в Старикашке. Живи и давай жить другим. И ни о чем не беспокойтесь.
— Плохо.
— Это ты мне говоришь? Если бы он бушевал и порыкивал, я бы чувствовал себя лучше.
— По нашим данным, что-то несомненно заваривается. Что бы ты ни узнал. Шелл, сообщи нам. Даже если тебе это покажется пустяком.
— Обязательно, Сэм. А ты должен лишь закрыть рот Биллу Ролинсу, чтобы он не...
— Поздно.
— Поздно?
— Слишком поздно.
— Я боялся этого.
— Я очень беспокоюсь, Шелл.
— Я тоже беспокоюсь. Дьявол побери этого Билла. Ты не можешь упрятать его за решетку...
— О, помолчи. Наши источники сообщают, что Домано и его головорезы готовят какую-то крупную акцию сегодня или завтра. И она порадует Александера не больше, чем убийство Гарри Дайка. Узнать бы, что за акция. Мы могли бы что-нибудь предпринять...
— Вы арестовали кого-нибудь из мальчиков Домано?
— Мы не можем их найти. И это тоже беспокоит меня. Их нет ни в одном из притонов, в которых они обычно обретаются.
— Странно. Я спросил Александера, где их можно найти, и он ответил, что понятия не имеет. Больше того, я ему верю. Еще одно, Сэм. Вчера Александер договорился о похоронах Старикашки, и я видел извещение в утренней газете. Когда я сказал об этом Александеру, он здорово запсиховал. Очевидно не ожидал, что известие просочится в прессу так быстро. Вполне возможно, что парни Ники появятся там.
— Об этом мы, естественно, подумали. Мы направим туда две-три патрульных машины. Кроме того, я лично предупрежу Александера о присутствии полиции, если не на самой панихиде, то поблизости, и что каждый головорез с пушкой будет арестован. Ни один из этих бандитов не имеет разрешения на ношение оружия.
— Я тоже запросил свои источники, Сэм. Когда будут новости, позвоню.
К десяти часам я уже был без сил. Не столько от хождения, сколько от его бесполезности. Это не вдохновляло, скорее удручало. Я накрутил на спидометре пятьдесят миль и исходил пешком еще десять, разговаривая с осведомителями, пытаясь разузнать, где скрывались Ники Домано и его шайка. И ничего. А «Джаз-вертеп» по понедельникам не работал.
В десять вечера я расслаблялся у себя дома со стаканом в руке, подводя итоги дня и пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий. В одном я был уверен: скоро случится что-то весьма неприятное.
Зазвонил телефон.
Я перекатился по дивану, поднял трубку.
— Скотт?
— Да.
— Мэт Омар.
Я даже выпрямился. Впервые подручный Александера звонил мне.
— В чем дело? — спросил я.
С полминуты он ходил вокруг да около, вспоминая мой утренний визит к Александеру. Я не выдержал:
— Кончай бодягу. Ты позвонил по какому-то делу, Омар. Так говори, что за дело.
Он тяжело вздохнул. Это совсем не походило на обычного Мэтью Омара, холодного и собранного. Голос его был пронзительней, чем обычно, напряжен, словно он был на взводе, нервничал, даже психовал.
— Дело в Алексе. В Сириле. Я ожидаю его с минуты на минуту и собираюсь убраться отсюда, как только...
В трубке не слышалось даже дыханья.
— Что там с Сирилом?
Молчание. Потом я услышал, как он тихо выматерился. Все же он был у телефона и задышал опять. Что это он пытался выкинуть? Потом в трубке раздались частые гудки.
Я не знал, откуда звонил Омар, но мне было известно, что он жил вместе с Пробкой в небольшом доме на Пайнхерст-Роуд в Голливуде. Его номер и адрес значились в телефонной книжке. Я поднялся с дивана, и телефон зазвонил опять. Я схватил трубку:
— Омар?
— Кто? Это ты, Шелл?
— Да. Кто говорит?
— Билл. Билл Ролинс.
— Ты еще не спишь?
— Мне позвонил Сэм, когда я ехал домой, чтобы завалиться спать. Он все еще в управлении.
— Что-то случилось?
— Можно сказать и так. Мы нашли Джэя Верма. Его только что подстрелили.
— Черт! Как он!
— Мертв.
— Где это произошло?
— В «Маделейн». В одном из «люксов» на верхнем этаже.
«Маделейн» — это роскошный многоквартирный дом в Северном Голливуде. Неподходящее место для типа вроде Верма.
— Отсюда я позвонил Сэму, — продолжал Ролинс, — и он велел поставить тебя в известность. Ты, наверное, захочешь приехать и посмотреть, что тут и как. Ты ведь знаешь их обоих — и Верма, и дамочку, которая утверждает, что застрелила его.
— Дамочку?
— Ага. Лилли Лоррейн.
— Я уже еду.
Когда я примчался, эксперты все еще работали. Ролинс и детектив по имени Госс, оба в штатском, стояли у бара из темного дерева и черной кожи. За ними через стеклянную стену сверкали миллионы огней ночного Голливуда. Комната была окрашена в приглушенные тона: бледно-серые стены, еще более светлый серый ковер, тяжелая мрачная мебель, темно-синий диван у стены справа от меня. На нем содрогалась от рыданий Лилли. Третий человек в штатском сидел рядом с ней и что-то говорил.
Безжизненно обмякшее тело Джея Верма простиралось в двух ярдах от входа в квартиру, окрасив кровью серый ковер. В пятнадцати футах дальше по гостиной, у открытой двери, через которую я увидел постель, покрытую многоцветным стеганым одеялом, в серый ворс ковра впитывалась еще Одна лужа крови.
Верм лежал плашмя, и подвернутая правая рука приподнимала его с одной стороны. Лицо прижималось одной щекой к ковру, челюсть немного отвисла, глаза были раскрыты. Эти холодные, как космос, как ад, глаза выглядели такими, какими они мне запомнились живыми.
— Любопытный случай, — тихо проговорил Ролинс.
— Что произошло?
Ролинс посмотрел на Лилли, потом на труп Верма:
— Она рассказала нам историю, полную дырок, и ей это сошло бы, если бы речь не шла о Верме.
— Она застрелила его?
— Говорит, что она. Пришла домой... — Он взглянул на Госса. — Принеси-ка оружие. — Потом продолжил: — Открыла дверь, направилась к спальне, что-то услышала, достала свой револьвер и включила свет. Верм был там... — он показал на спальню, — шел в ее сторону. И «та-та-та!». Вернее «та!» — она выстрелила один раз.
— Где у Лилли был револьвер и почему она держала его при себе?
— В сумочке. Она всегда его носит с собой. Среди ее знакомых немало типов, задержавшихся на низком уровне развития и не воспринимающих отказа. А у нее есть ценные драгоценности.
— Драгоценности?
— Я до этого дойду. Верм упал у двери в спальню. Поднялся. Упал опять там, где лежит сейчас, и уже не поднялся.
Возле первого кровяного пятна на сером ворсе ковра блестели с полдюжины небольших предметов, которые я не заметил при первом беглом осмотре.
— Вот эти безделушки? — спросил я.
— Точно. Лилли уверяет, что вор держал их в руке; он уже собрался уходить, когда вдруг появилась она. А вот и «пушка».
