уходом поцеловала сонного Андрея, попросила быть осторожнее и вручила блокнотик, где записала, что нужно купить по хозяйству.
Взглянув на часы, Андрей решил, что успеет побаловать себя второй чашкой кофе. Время позволяло, вот только напитка в последней банке ленинградского растворимого осталось совсем чуть-чуть…
Согласно рапорту офицера группы прикрытия в четырнадцатый автобус доктор сел точно по расписанию, один и с портфелем в руках.
Те же сутки, утро 11.30
По улице Победы, соблюдая правила дорожного движения, сигналы светофоров и регулировщиков, неторопливо катит сто тридцатый «зилок». Бело-голубая кабина заляпана грязью – видно, что машина отмотала не один километр по деревенскому бездорожью. В кузове мешки, укрытые брезентом, за рулем шофер с папиросой в зубах и в неизменной кепке с твердым козырьком. Обычный грузовик-работяга из пригородного совхоза везет овощи на склад Горпищеторга, что подтверждается вложенной в водительское удостоверение путевкой с печатью и подписью. Все честь по чести, марка автомобиля и госномер соответствуют путевому листу. Только на фотографии в удостоверении водитель не очень на себя похож. Что тут особенного? Люди часто на фото на себя не похожи.
11.35
Динамик вагона откашлялся и объявил простуженным женским голосом: «Улица Победы». Трамвай со скрипом и дребезжанием остановился. Несколько человек вышли, но пассажиров в салоне было по-прежнему много. Большинство едут до конечной, где начинаются сады. Едет и скандалист – пенсионер с граблями, уже успевший поругаться с толстой теткой, занявшей двойное сиденье бесчисленными котомками. Никто, похожий на шпиона, в трамвай не сел. Вот только вошедший последним седой мужчина среднего роста, худощавый, крепкий, с быстрыми, резкими движениями и шрамом над левой бровью излучает опасность.
Сидящий в середине салона Андрей увидел, как сопровождающий незнакомый оперативник, молодой парень с короткой стрижкой, придвинулся ближе к «опасному». По спине пробежали мурашки, участился пульс. Начинается? Он расстегнул молнию на куртке, потянулся рукой к специальной петельке, фиксирующей нунчаки, и только тут сообразил, что Воронов запретил брать на маршрут палки. Андрей чертыхнулся про себя. Зря послушал старшего лейтенанта. Даже с Оксаниным шприцем он сейчас чувствовал бы себя спокойнее. Остается надеяться на профессионалов из контрразведки.
11.37
Трамвай дернулся и начал набирать скорость. «Следующая остановка „Техникум связи“», – сказал динамик простуженным женским голосом. Кондуктор пошла по салону «обилечивать» новых пассажиров. «Опасный» протянул кондуктору три копейки27, о чем-то спросил. «Через одну», – громко ответила кондуктор. Значит, «опасный» выходит там же, где Андрей.
На хвосте у трамвая повис старенький велосипед «Школьник». Сидящий в седле вихрастый мальчишка в куртке на вырост лениво крутит педали. Трамвай никуда не спешит, к тому же дорога идет немного под уклон, поэтому мальчишке не требуется особых усилий, чтобы от трамвая не отстать. Другое дело – ехать за четырнадцатым автобусом по проспекту Космонавтов. Проспект длинный, прямой, остановки редкие, и почти все время дорога идет в гору. Вот там пришлось серьезно поработать. Дыхалку перехватило не на шутку, и в правом боку закололо. Вовка даже пообещал себе больше не курить. Хотя разве он курит? Так, балуется раз или два в неделю. Когда пацаны угостят. У самого-то карман всегда дырявый, на курево денег нет. Ехал бы на «Спутнике», он этот автобус легко бы сделал. «Школьник» для гонок не годится: колеса маленькие, здоровенная «восьмера» на переднем, рама тяжеленная, и передача всего одна. То ли дело «Спутник»: четыре скорости, трещотка на задней втулке, спортивный руль с тормозами. Есть за что стараться.
Тридцать пять лет назад. Май 1945 года, южнее города Пльзень, Чехословакия, американская зона оккупации
Пятнадцать человек насчитал единственный оставшийся в живых офицер второго пехотного полка первой дивизии РОА подпоручик Кривич. Только пятнадцати счастливчикам удалось пройти через немецкий заслон. Фельдфебель Мосийчук навсегда остался на безымянной поляне. Не помогла бывшему младшему политруку молитва. А жаль, сейчас как никогда преданные люди были нужны.
Как они добрались до передовых частей четвертой танковой дивизии США, подпоручик помнил смутно. Его все-таки зацепило. Осколок мины впился в голову точно над левым глазом, хорошо – на излете. Сознания Кривич не потерял, но кровь заливала лицо, подпоручик чувствовал, что теряет силы. Он упрямо шел вперед, боясь упасть. Понимал, что не поднимется и никто его нести не будет. Не принято в дивизии РОА раненых товарищей на себе выносить.
В американском лазарете заштопавший рану хирург сказал, что Кривичу невероятно повезло. Пара сантиметров ниже – и глаза бы не было. Кривичу слова доктора перевела медсестра, дочка белоэмигранта. Шрам, конечно, останется, но шрам – это ерунда. Глаз цел, и хорошо.
После лазарета Кривича отправили в лагерь. Американский лагерь не чета немецким. Кривич с Мосейчуком несколько месяцев прослужили в роте охраны Сырецкого концлагеря, участвовали в расстрелах и в допросах с пристрастием. Мосейчук особенно над евреями измывался, даже немцы поражались.
По сравнению с Сырецким здешний лагерь – курорт: кормят прилично, лучше, чем они последний месяц на марше питались, работать не заставляют. Тревожит только дальнейшая неопределенность. Похоже, что Власову не удалось договориться с американским командованием. Державшиеся особняком старшие офицеры ходили с мрачными физиономиями. Незнакомый Кривичу полковник повесился в бараке. Обстановка все более накалялась. Прошел слух, что их собираются выдать красным. Кривич начал готовиться к побегу.
Армейский «Виллис» с пехотным капитаном за рулем, въехавший в лагерь ранним майским утром, не привлек ничьего внимания. Мало ли какие у американского офицера могут быть дела в лагере? Когда Кривича и еще двоих вызвали к коменданту, подпоручик вызов с приездом пехотного капитана не связал. И напрасно, потому что капитан был совсем не пехотный и приехал по его, Кривича, душу.
К коменданту троих власовцев заводить не стали, посадили в машину, которая, лихо развернувшись, выехала за ворота лагеря. Кривич подумал, что подвернулся удачный случай бежать. Их трое, капитан один. Пистолет в кобуре на поясе болтается, кобура застегнута. Обезоружить – плевое дело. И на этой же машине рвануть куда подальше. Только за воротами их второй «Виллис» поджидал, с тремя автоматчиками. Капитан как будто мысли Кривича прочитал, обернулся и подмигнул.
Привезли их в расположение американской части. Там, в подвале старого особняка, капитан, прекрасно говорящий по-русски, выложил на стол личные дела доставленных и объявил, что у них есть выбор: сдаться русским, которые их расстреляют, или подписать сейчас бумагу о сотрудничестве. Кривич и незнакомый ему ефрейтор согласились подписать. А рядовой, тоже незнакомый, из другого батальона, заупрямился, заявил, что ничего подписывать не будет, пусть его передают русским. Авось не расстреляют. Отсидит
