– Спасен, чтобы сыграть какую-то роль в британских интригах и надувательстве? – прищурился я.
– Надувательстве! – Смит расхохотался. – Но, Итан, я член парламента! Нам, государственным деятелям, не пристало даже знать это слово! Нет-нет, никакого надувательства. Союз против худшей из тираний и унижения, против Бонапарта. Этот человек не выполнил ни единого пункта из Амьенского договора.
– И Англия тоже. – Благодаря своей нейтральной роли посредника я наслушался аналогичных жалоб с обеих сторон. Быть государственным деятелем столь же утомительно, как призывать к порядку расшалившихся детишек.
– Наполеон предал все революционные идеалы, им же, кстати, установленные, выставил себя военным диктатором, хочет доминировать в Германии и Италии, планирует военное вторжение на территорию вашей страны, вашей родины… Он пытается восстановить рабство в Санто-Доминго, что входит в противоречие с французской декларацией прав и свобод, он хочет присвоить древние сокровища, на которые не имеет никаких прав, и тем самым просто обезоружить нас. Уж кому, как не вам, можно и должно судить о его лицемерии. Мы с вами благородные люди и играем на одной стороне. Мы объединились против этого жестокого Цезаря и будем сражаться вместе, как тогда, в Акре. Мы бастион против тирании!
Я познакомился со Смитом в 1799 году, когда он помогал оборонять османский город Акру от наполеоновских войск. Английский капитан сразу понравился мне – он был красив, энергичен, храбр, напорист и амбициозен. А еще он был куда умнее и образованнее любого из офицеров, а это означало, что его дружно возненавидели почти все сослуживцы. Рыцарство он получил на службе у короля Швеции, но особенно прославил его побег из парижской тюрьмы, который помогла осуществить возлюбленная Сиднея. Бонапарт весь так и вскипал, узнав об очередном его успехе. Англичане же так толком и не разобрались, гений он или просто чудак, вот и посадили его в парламент, где ему было по плечу разобраться в любом событии.
– Я был связан с Наполеоном какое-то время, – признался я. – И, будучи американцем, пока что не знаю, чью сторону занять.
– Выгодную, Итан, выгодную для себя сторону. Да, я наслышан о вашей работе в качестве переговорщика по Луизиане. Вы умны, как лис, но и наш Фротте далеко не простак, он умудряется получать деньги сразу от полдюжины правительств. Оба вы шельмецы, но полезные шельмецы, и теперь наши интересы совпадают. Ну, скажите, Астиза, разве не так?
– Лишь потому, что французы похитили моего сына, – ответила моя супруга. Женщины мыслят крайне однобоко, когда речь заходит об их детях.
– И англичане помогут вам его вернуть, – тут же расплылся в улыбке Смит.
Астиза скептически отнеслась к этому его высказыванию. Но лично я придерживался мнения, что надо принимать любую помощь.
– Послушайте, сэр Сидней, я согласен, что наш союз взаимовыгоден, – заметил я. – Я просто хотел продать драгоценный камень, и тут налетела тайная полиция. Они украли изумруд, похитили моего сына Гарри, пытали меня, чтобы заставить выдать секреты, которые мне неведомы. Мы понятия не имеем, где сейчас Мартель и что я скажу ему, если найду его. Да и потом, я не слишком понимаю, что ему действительно от нас нужно.
– Он хочет завоевать Англию. Вот чай, прошу, угощайтесь, а я тем временем расскажу все, что знаю, – предложил лорд.
Мы уселись за угловой столик, где был расставлен китайский сервиз. Со старинного портрета маслом на нас сверху вниз взирал какой-то давно умерший англичанин: он смотрел строго, точно мирской судья на Сикстинскую капеллу. Высший класс здесь постоянно пытается соответствовать неким стандартам предков, которые при жизни ничего хорошего не видели и веселиться явно не умели. Из окон была видна Темза – по воде, подернутой мелкой рябью, проплывали целые караваны торговых судов, и их паруса хлопали и трепетали, точно птичьи крылья.
– Ну, прежде всего, Леон Мартель – самый отъявленный мошенник, – начал Смит. – Был главарем какой-то банды; ходили слухи, будто бы он приобщал сельских девушек к проституции, а мальчиков-сирот обучал ремеслу карманников. Затем он решил, что лучше войти в новую тайную полицию при Бонапарте, чем рисковать быть пойманным ею же. Мартель предан исключительно себе и своим интересам, и поговаривают, будто бы он надеется превзойти самого Фуше и в один прекрасный день стать министром полиции – путем быстрого продвижения по службе или с помощью предательского заговора. Но пока что он служит просто прикрытием и информатором для своих дружков из криминального мира и с их помощью вымогает и присваивает деньги и ценности у таких людей, как вы и ювелир Нито. Он изучал пытки и использовал эти свои знания против людей, которые становились у него на пути. К тому же он подлый трус – был призван в армию на заре французской революции и дезертировал.
– Словом, это человек, при виде которого любой может почувствовать себя просто ангелом, – подвел я итог и покосился на жену. Людей с недостатками обычно ободряют подобные сравнения.
– Вам обоим, как и всем остальным, хорошо известно, – продолжил меж тем Смит, – что Англия – страна с мощным флотом. К концу этого года у нас будет семьдесят пять линейных кораблей и сотни фрегатов, в то время как у Франции насчитывается всего сорок семь военных судов. Мы слышали, что сейчас они строят еще девятнадцать и должны опасаться союза Бонапарта с Испанией. И все равно мы очень верим в мощь нашего флота.
Что верно, то верно. Англичане выигрывали почти каждое морское сражение, в котором участвовали.
– В то же время у нас относительно слабая армия, – признал Сидней. – Мы верим, что наши солдаты лучшие в мире, но сама армия относительно невелика, особенно с учетом того, что ей приходится контролировать территории огромной империи. Если Бонапарт действительно соберет армию в сто пятьдесят тысяч и переправит ее через Канал – так сообщает наша разведка, – то Лондон падет. И миром будут править террор и хаос.
Лично я считал, что лондонские торговцы только выиграют от французского вторжения и что стакан доброго вина вечером предпочтительнее чая, но оставил эти соображения при себе. Англичане будут драться как львы, защищая свою вареную баранину и темное пиво.
– А это означает, что Английский канал – ключ ко всему, – добавил Смит. – Если Наполеон сможет контролировать его хотя бы недели две, его армия высадится на берег и завоюет наше королевство. Пробиться к нашим берегам он сможет, только одержав победу в морском сражении, но мы считаем это маловероятным. Он может попробовать выманить наши корабли оттуда, но тут я возлагаю большие надежды на Нельсона – он опытен и умен. Ну, и потом есть шанс использовать эти странные новые военные машины – да-да, я наслышан о Фултоне и его подводной лодке, или субмарине, как он ее называет, – но для усовершенствования этих изобретений нужно время. Или же Бонапарт поднимется в небо.
– А мы с Итаном летали на воздушном шаре, – вставила Астиза.
– Но далеко ты не улетела, – заметил я. Мне до сих пор снились кошмары о том, как она падает с высоты.
– Помню, – сказал наш собеседник. Именно его корабль подобрал меня, когда воздушный шар рухнул в Средиземное море. – Но воздушные шары легко прострелить, двигаются они медленно и подвластны переменам ветра. А планер Кейли может лишь спускаться с высоты. Но что если такой аппарат сможет также подниматься вверх, лавировать, следовать в заданном направлении? Что если люди научатся парить в небе, как ястребы, кружить, пикировать и сбрасывать с небес бомбы?
– Омерзительная идея, – заметил я. – И в корне несправедливая. Слава богу, еще ни один изобретатель не приблизился к созданию такой машины! Я сам испытал сооружение Кейли и могу заверить вас, сэр Сидней: если вам удастся втянуть Наполеона в эту авантюру, ваша война выиграна. Он рухнет вниз, как подстреленный воробей.
Тем не менее ацтеки в Мексике некогда построили такой аппарат, причем из золота, из-за чего впоследствии я оказался в столь затруднительном положении. Необходимо защищать старые добрые консервативные подходы, где все проверено и неизменно.
