покрывательницу преступника…
«Далеко не факт, – заявил Ивану Федоровичу его внутренний оппонент. – Вполне возможно, что Кузьмина врала именно тогда, когда говорила, что Константин Тальский той ночью из квартиры не выходил».
«А я все же почему-то склонен верить показаниям Ольги Всеволодовны, утверждающей, что Тальский-младший спал до того самого момента, пока его не разбудили в связи с пожаром во флигеле», – ответил внутреннему оппоненту Иван Федорович, правда, весьма неуверенно.
«То есть, по-твоему, не он является убийцей и поджигателем?» – язвительно поинтересовался сидящий внутри.
«Я этого не заявляю, – сделал попытку оправдаться Иван Федорович. – Но я не уверен, что это он…»
«А как же тогда понимать слова Тальского-младшего, что матушку и горничную зарезали? – Внутренний оппонент был неумолим и весьма ироничен. – Эти слова, как показал сын медника Алексей Карпухин, были сказаны Константином Леопольдовичем еще до приезда пожарных и полицейских, когда во дворе находились лишь медник, его сын и Тальский-младший. Откуда он мог знать, что генеральшу и ее служанку зарезали, если он до приезда пожарных и полицейских во флигель не входил? Кто ему такое мог сказать? Да никто! Он не мог этого знать, если только не сделал этого сам. Это он, Константин Леопольдович Тальский, незаметно проник во флигель через незапертую или открытую им дверь черного входа, пробрался в спальню своей бабки и убил ее, пытавшуюся сопротивляться, двумя ударами кинжала. После этого он вскрыл ящики комода и шкатулки найденными ключами (он знал, где они находятся) и забрал все ценности. Затем порешил и служанку генеральши Сенчину, на свою беду вышедшую на шум, разлил на пол спальни генеральши и девичьей керосин из ламп, зажег его и незаметно покинул флигель. После чего вернулся в дом и крепко уснул. Или долго притворялся спящим, пока его пытались разбудить, когда был замечен пожар во флигеле».
«А каков мотив? – задал Воловцов резонный вопрос. – С какой целью понадобилось Тальскому-младшему убивать свою бабку, устроившую ему безбедное существование за счет его женитьбы на дочери генерала Безобразова, а до того и ранее помогавшую ему средствами? Кроме того, после смерти генерал-майора Безобразова его дочь Ольга Всеволодовна, уже будучи супругой Константина Леопольдовича, получила весьма приличное наследство. Зачем Тальскому идти на такое преступление ради денег, если они у него и так есть?»
«Деньги никогда не бывают лишними. – Теперь, кажется, оппонент был не очень тверд, но быстро сумел взять себя в руки и уже прежним уверенным тоном возвестил: – Вполне возможно, мы с тобой еще многого не знаем во взаимоотношениях бабки и внука. А они, судя по всему, были весьма не простыми. К примеру, из-за каких ценных бумаг возник скандал между ними за неделю до убийства? И не является ли этот спор мотивом преступления?»
Это заявление внутреннего оппонента было вполне резонным, Иван Федорович записал в памятной книжке: «Выяснить причину скандала Тальского-младшего с генеральшей по поводу ценных бумаг».
Потом, отложив в сторону записную книжку и снова закинув руки за голову, Иван Федорович решил вконец посрамить собеседника и заявил вслух:
– Надо полагать, что ты не будешь возражать против моего утверждения, что убийца – с твоих слов, это Константин Тальский – готовился к преступлению? – сказав это, Воловцов прислушался к себе, но внутренний оппонент молчал… – И правильно, – продолжил Иван Федорович. – Убийца все продумал, был хладнокровен и все сделал чисто, как и замышлял. И вдруг, выйдя во двор, он проговаривается, что, мол, «матушку с горничной зарезали». Да еще так проговаривается, что его слышит сын медника, находящийся здесь же, во дворе. Что это? Как такое могло случиться?
– Чего ты там бормочешь? – послышалось из кухни.
– Ничего, тетушка, – привстав, крикнул Воловцов и снова улегся в той же позе.
«Ну, может, сын медника что-то и напутал, – примирительно ответил внутренний оппонент, что было почти равносильно его поражению. – Наверняка эти слова, что матушку и горничную зарезали, Тальский-младший произнес уже после того, как приехали пожарные и полицейские и установили убийство».
Иван Федорович думал именно так. Сын медника просто-напросто перепутал, что в суматохе и немудрено…
Имелось в этом деле еще одно несоответствие. Касательно собак. Все опрошенные Иваном Федоровичем говорили, что собаки у Тальских злые и чужого во двор не пустят, особенно ночью. Это косвенно подтверждало виновность Константина Леопольдовича в двойном убийстве и поджоге: на него-то собаки лаять бы не стали ни днем, ни ночью. А вот медник Карпухин и его сын утверждали, что собаки старые, смирные и ленивые. Получается, что они могли и не гавкнуть на чужого, проникнувшего во двор усадьбы Тальских ночью двадцать восьмого августа. А это означало, что убийцей генеральши Безобразовой и ее горничной Сенчиной мог быть человек посторонний.
Черт побери, где же кроется истина?
Глава 12
Ай да сусальский, ай да сукин сын!
– Я нашел, кому мешал секретарь консистории Комаровский! – с такими словами буквально ворвался в кабинет Воловцова судебный следователь Рязанского окружного суда Песков. – Теперь у меня на подозрении казначей консистории Степан Игнатьевич Холмский. Вернее, он и его младший брат Петр, который служит в консисторской канцелярии регистратором, – поправился Виталий Викторович.
– Рад за тебя, – искренне отозвался Иван Федорович, вспоминая, что по молодости и неопытности он так же был взволнован и нетерпелив, когда расследование дела наконец сдвигалось с мертвой точки и приобретало перспективу раскрытия.
– Вы оказались правы, когда говорили, что как только найдется мотив, так обнаружится и подозреваемый, – почему-то перешел на «вы» Песков. – И еще я, по вашему совету, допросил вторично сторожа консистории, – Виталий Викторович положительно светился и если в данный момент не купался в райском блаженстве, то, несомненно, испытывал нечто похожее на всеохватывающее чувство счастья, – и выяснил… Кто, как вы думаете, заходил в сторожку за три дня до свершения убийства?
– Полагаю…
– Правильно! Казначей консистории Степан Холмский, – поспешил ответить судебный следователь Песков. – Под каким предлогом заходил к нему Холмский, сторож уже не помнит, а вот то, что, скорее всего, картуз пропал именно после его посещения, это сторож вполне допускает, хотя и не может понять, на кой ляд его ношеный картуз мог понадобиться Холмскому. Так что, – тут Виталий Викторович с благодарностью посмотрел на Воловцова как на близкого товарища, – ты решительно оказался прав!
– А чем так крепко помешал этому Холмскому секретарь консистории? Он что, в правах ущемлять его стал? Третировать? Оскорблять на глазах сослуживцев? – поинтересовался Иван Федорович.
– И ущемлять, и делать замечания на глазах сослуживцев, что Холмским вполне могло было принято за оскорбление… Однако тут не все так просто, – с прежним воодушевлением продолжил
