много сдержаннее и аккуратнее). Оставшиеся девятнадцать тысяч я передал матушке, доверившись ей и соблазнившись ее предложением отдать эти деньги под заклад семисот пяти десятин богатейшей, по словам матушки, земли во всей губернии и под проценты, причем с получением их тотчас же за год вперед. А и то: как не согласиться на получение закладной на землю и трех тысяч рублей годовых процентов с верной перспективой возврата ссуженных денег через год; таковое предложение каждый посчитал бы совершенно безопасным и выгодным для себя. Так вот, деньги я матушке передал, однако ни закладной на землю, ни процентов с девятнадцати тысяч я не только не получил, но и не видел ни одним глазком: закладную на землю генеральша выписала на свое имя, а проценты с ссуженной суммы остались у нее на руках, поскольку сумма в девятнадцать тысяч была засчитана нотариусом как ее собственная. Стало быть, у меня никаких юридических прав на переданные девятнадцать тысяч не осталось, что сделало сомнительным и сам возврат переданных денег через год. Словом, матушка оставила нас с женой с большим носом и, несмотря на все мои увещевания и требования, твердила одно: чтобы я не беспокоился и всецело положился на нее. Мол, все будет хорошо и в конечном итоге выиграем мы все, то есть мы с Ольгой и она.
Неоднократно я требовал передать закладную и долговой контракт мне, и всегда генеральша находила какие-то оправдания, лишь бы не отдавать эти ценные бумаги в мои руки. А не далее как третьего дня я имел с матушкой нелицеприятный разговор, где я был принужден твердо и в категорической форме потребовать передачу закладной и долгового контракта мне на хранение. Мое требование было исполнено лишь после того, как я, вспылив, бросил настольными часами в окно спальни генеральши и разбил стекло. Да только что проку, что бумаги находятся теперь у меня? Живых денег с них мне все равно не получить. А денежки у матушки имеются, в этом нет никакого сомнения. И наличными, и в процентных бумагах…»
Дочитав черновик письма до конца, Иван Федорович положил листы на стол и пододвинул их Харлампию Варлаамовичу… Ай да Сусальский, ай да сукин сын! Это вам не тупой и ленивый следователь Караваев, у которого в покровителях сенатор и тайный советник, а иначе этот Караваев давно бы вылетел из судебных следователей как пробка из бутылки… Не-ет. Харлампий Варлаамович Сусальский – это судебный следователь иной формации: умный, хитрый, безжалостный. Привыкший достигать поставленных целей любыми средствами, лишь бы получить нужный конечный результат. И готовый ради личной выгоды отправить на каторгу невиновного человека. Да пусть даже человека, совершившего преступление, однако причастность которого к преступному деянию доказательно не выяснена. Вот нашел же Сусальский еще одну улику против Тальского-младшего, пусть и косвенную? А почему нашел? Да потому, что ставил целью найти. Десяток иных косвенных улик могут быть почище парочки-тройки улик прямых. Все дело в том, как их преподнести. Вернее, как их преподнесет на суде обвинитель. Теперь понятно, о чем спорили внук и бабка, когда в окно ее спальни вылетели со стола бронзовые часы! Ладно хоть не убили никого…
– Ну что, прочитали? – сахарно улыбнулся Харлампий Варлаамович, нарочито благожелательно взглянув на Воловцова.
– Да, господин Сусальский, – улыбнулся в ответ Иван Федорович и искренне заявил: – За что я вам, поверьте, премного благодарен, поскольку выяснение вопроса о причине скандала Тальского-младшего с генеральшей Безобразовой, да еще с битьем окон, находилось у меня в первостепенных задачах. Теперь этот вопрос положительно разрешен вашими стараниями, – слегка поклонился в сторону Сусальского Воловцов.
– Полагаю, теперь-то вы убедились, что Константин Тальский виновен в двойном убийстве и поджоге? – сделался серьезным Харлампий Варлаамович. – И что у него имелся сильный мотив – убийство ради обогащения и мести? Не мелкий и шаткий, как вы, надо полагать, заключили, когда знакомились со следственными материалами, – ядовито произнес Сусальский, – а веский и самый настоящий…
Воловцову очень хотелось ответить Харлампию Варлаамовичу, что чем сильнее тот хочет уверить его в виновности Тальского-младшего, тем меньше судебному следователю Сусальскому хочется верить. Но Иван Федорович так не сказал, а лишь мягко произнес:
– Позвольте мне не отвечать на ваш вопрос. Тем более что наличие мотива еще не есть доказательство преступления.
Внутренний оппонент молчал. Несмотря на черновик письма, указывающий на то, что у Тальского-младшего имелся мотив для убийства генеральши, Воловцов, как и раньше, не был уверен, что преступление совершил именно он. И это при всем том, что многое сходилось именно на Константине Тальском. Виной тому в большей степени был судебный следователь Сусальский: вначале он имел убеждение, что Тальский-младший виновен, а затем стал собирать факты, доказывающие правоту этого убеждения. А правильно – это когда наоборот…
Глава 13
Новая версия воловцова
Прокурор Окружного суда Петр Петрович Ляпунов находился в некотором замешательстве. На жалобу, полученную от судебного следователя Сусальского, надлежало как-то среагировать, тем более что некоторые предположения, в ней изложенные, просто обязывали сделать это как можно быстрее.
Конечно, копия полученной жалобы тотчас была отослана в Московскую судебную палату. И статский советник Ляпунов, дожидаясь ответа из Москвы, как мог оттягивал разговор с судебным следователем по особо важным делам Воловцовым, который в непосредственном подчинении у Петра Петровича не находился и распеканции с его стороны отнюдь не подлежал.
Наконец от окружного прокурора Московской судебной палаты Владимира Александровича Завадского пришел ответ с двумя посланиями. Одно предназначалось Ляпунову, другое – Воловцову. Петр Петрович свое послание прочел и написал скорый ответ, в котором заверил его превосходительство действительного статского советника Завадского в том, что разговор с судебным следователем по особо важным делам Воловцовым в самом скором времени непременно состоится и просьба его превосходительства Владимира Александровича непременно будет удовлетворена. После чего послал своего секретаря разыскать Воловцова и доложить ему о приказании… нет, о приглашении явиться к нему, прокурору Рязанского окружного суда Ляпунову, для срочной беседы. Секретарь поручение Петра Петровича исполнил, и Иван Федорович, отложив все свои текущие дела, явился на аудиенцию к Ляпунову.
– Присаживайтесь, – дружелюбно предложил Петр Петрович.
– Благодарю вас. – Иван Федорович присел возле обширного стола и вопросительно посмотрел на прокурора Окружного суда. Разговор обещал быть интересным. Воловцова прямо раздирало любопытство.
– На вас жалуется один из наших служащих, не буду называть кто, и я просто обязан как-то отреагировать… – Ляпунов, похоже, не хотел, но сказанная фраза прозвучала с заметными нотками оправдания.
– Понимаю вас, – сочувственно покачал головой Воловцов. – Ну а кто жалуется, можно не
