class="a">[88]
– Это за что же, благодетель? – испуганно пошатнулся отец Геннадий. – Почто, государь, виноватишь меня, старика? Что я сделал?
– Говори, был сегодня на службе?
– Говорить? Да как же так говорить?
– Честно!
Старик немного поразмыслил, крякнул и решительно махнул рукой, будто надумал что-то важное.
– Ну коли спрашиваешь, скажу тебе словами книги притчей Соломоновых: сын мой, если будут склонять тебя грешники, не соглашайся…
– Отче, я начинаю терять терпение! Говори – был или не был?
– Не был, милостивец! Бес попутал. Причастился после всенощной сладостной мальвазией и сомлел с устатку! Истину глаголют – грешники суть враги жизни своей!
– И как часто, батюшка, ты причащаешься столь сурово?
Образцова явно забавлял разговор с лукавым попом.
– Как на духу, отец родной! Первый раз! Николи такого не было!
Отец Геннадий, прижав скомканную камилавку к груди, изобразил на лице глубочайшее раскаяние, но, увидев колкий взгляд Образцова, смущенно отвел глаза в сторону.
– Ну, может быть, второй…
– А если вспомнить? Или у попадьи спросим?
Угроза угодила точно в цель. Священник вздрогнул и взмолился со слезой в голосе:
– Не надо матушку, кормилец, зачем старушку тревожить? Ей, бедной, и так тяжело!
– Ты бы лучше, когда пил, об этом вспоминал, – покачал головой Образцов, – ну так сколько?
– С Рождества раз семь или восемь! И до Рождества…
– До Рождества не надо. И что, паства твоя в это время без окормления оставалась?
– Зачем так? Подменял меня по доброте душевной один молодой иерей!
– Кто такой?
– Отец Варлаам. Он раньше в церкви Василия Кесарийского служил, а как жена потопла, на Патриаршее подворье перевелся, но меня, старика, не забывает.
Образцов мгновенно насторожился.
– А чего его жена утопла? Когда?
– В прошлом годе еще. На Покров. А вот как, не знаю. Сказывали, со скользких мостков в Москву-реку сорвалась. А что?
– Ничего. Значит, вчера в церкви Варлаам был?
– Ну да, а чего?
– А когда убили прихожанку твою Серафиму, кто был?
Отец Геннадий в задумчивости почесал плешивую голову.
– В тот день крестины у кума были. Внучка обмывали! Матушка…
– Ну что за наказание? – не выдержал Образцов. – Варлаам? Да или нет?
– Да, государь, он! А чего случилось-то?
– Не твое дело! Ответь мне, отче, на последний вопрос. Была ли среди твоих прихожанок Акулина, жена Ермошки Бузыги?
Отец Геннадий охотно закивал головой.
– Акулина? Была, была… Знаю такую.
– Что можешь о ней сказать?
Хитрый поп скосил глаза в сторону.
– Об умерших либо хорошо, либо…
– Говори, отче, хитрить не советую!
Голос судьи звучал жестко и пугающе холодно. Поп заскулил, почувствовав угрозу.
– Благодетель! Разве ты не знаешь, что по каноническим правилам – тайна исповеди священна?
– Разве я спрашивал про исповедь? Скажи просто, что за баба была?
– Это можно, – оживился священник, – Номоканон [89] сие не возбраняет! Акулинка-то, если по правде, гульня была бессоромная! На передок слабая! Но бедовая. Бывало, согрешит, придет на исповедь, кается! Я на нее епитимью наложу, и опять все сызнова. Прости, Господи! Все на свете по грехам нашим деется!
Старый поп тяжело вздохнул и перекрестился. Образцов перевел торжествующий взгляд на Степанова.
– Все понял, Ванька?
Расторопный и сообразительный дьяк со всех ног бросился к двери.
– Уже бегу, Григорий Федорович!
– Один не ходи! – крикнул вдогонку Образцов. – Мало ли что? Возьми с собой пару стрельцов из охраны.
– Будет сделано! – отозвался Степанов из-за двери.
В горнице на некоторое время наступила необычная тишина. Слышно было, как скрипели гусиные перья подьячих, занятых работой, да как две толстые падальные мухи с громким жужжанием бились зелеными телами о деревянный потолок приказной избы.
– А я? – спросил растерянный отец Геннадий. – А что со мной будет?
– А ты, отче, домой иди, – устало отмахнулся от него Образцов, – тебе пусть попадья наказание придумывает…
Шло время. Степанов не возвращался. Образцов начал беспокоиться и собрался было послать за дьяком одного из приказных сторожей, как вдруг в избе случился настоящий переполох. Засуетились подьячие, забегали служки, жужжа, как мухи под потолком:
– Сам Гермоген, патриарх, приехал!
Озадаченный Образцов поднялся со своего места и направился встречать неожиданного гостя. Высокий сухой старик, несмотря на свои без малого восемь десятков лет, бодро шел по проходным сеням, опираясь на патриарший посох, который не по чину архиерейскому скромен был и прост, словно посох святого Петра московского [90], коего патриарх весьма почитал и в пример себе ставил.
– Здравствуй, Гриша, многие лета! – троекратно облобызал Гермоген Образцова после того, как размашисто благословил и поднял его с колен. – Ехал мимо, завернул парой слов перекинуться. Не прогонишь старика незваного?
– Господь с тобой, Владыка! Мне и слушать такое совестно!
– Знаю, знаю, – улыбнулся патриарх и, оглянувшись по сторонам, тут же стал серьезным, – дело к тебе, сын мой!
– Слушаю!
– Рассказал мне дьяк, зачем на Патриарший двор приехал. Это правда?
– Истинная, Владыка!
– И доказать сможешь?
– Надеюсь!
– Надеешься? Плохо!
Патриарх сокрушенно покачал головой и еще раз тревожно оглянулся.
– Пойдем, проводишь меня до возка. Не хочу здесь разговаривать. Помню, говорил мне, что в доме твоем и у стен есть уши!
Образцов невесело усмехнулся.
– Ну, одна пара ушей уже дней пять на службу не является. Похоже, переметнулся «товарищ» мой, но изволь, Владыка!
Они вышли во двор и медленно направились к патриаршей колымаге.
– Иерей этот не простой. За ним большие люди стоят, – задумчиво произнес Гермоген. – Не сносить тебе головы, Гриша, если ошибся!
– Я не ошибся, Владыка, душегубец он!
– Пусть так, но дело не только в одних покровителях.
– В чем еще?
– Сейчас, когда Филарет, митрополит Ростовский, оказался вдруг в лагере новоявленного самозванца, оставлять его семью без надзора опасно стало. По поручению царя Василия послал я в Ростов отца Варлаама, как человека, близкого к Романовым. Должен он договориться и вернуть их в Москву. Понимаешь, как сейчас это важно для державы?
– Понимаю, Владыка.
– Вот и славно! Пусть Варлаам выполнит поручение царя, а потом, обещаю, мы вернемся к твоим обвинениям. Любое зло должно быть наказано соразмерно содеянному!
Уже сидя в карете, патриарх выглянул в открытое оконце и произнес на прощание:
– Гриша, я давно тебя знаю и люблю как сына, поэтому прошу, будь осторожен и не пори горячку!
– Не буду, государь!
Карета уехала. Образцов отчужденно посмотрел на опустевший двор и увидел в стороне долговязую фигуру дьяка Степанова.
– Ну что, Ваня, все понял? – безучастно спросил Образцов.
– А чего не понять? Понял! – печально пожал плечами сообразительный дьяк.
Сразу после Вечерни народ, не сговариваясь, толпой повалил в архиерейские палаты. Все хотели из первых уст услышать приговор по делу старца Иова, обвиненного заезжими попами в колдовстве и чернокнижии. Дело дошло до того, что городские стрельцы, приехавшие с воеводой, принялись взашей гнать из помещения всех, кого посчитали лишними. Быстро выяснилось, что считали они таковыми почти всех монастырских насельников, окрестных селян и посадских людей, не имевших прямого отношения к рассматриваемому делу. Робкие возражения не согласных с насилием обывателей служивыми воспринимались крайне неприязненно и сопровождались зуботычинами и пинками. Никто глазом не успел моргнуть, как палаты очистились. Остались не более полутора десятков человек, трогать которых
