– И с этими людьми вы собирались воевать против китайцев? – саркастически осведомился Загорский. – Ни дисциплины, ни ответственности, ни понимания момента…
Прокунин ничего не ответил, только спустился с помоста и сам двинулся следом за толпой. Загорский поискал глазами помощника, увидел, что тот стоит отдельно ото всех желтугинцев, а рядом с ним – старый гольд Орокон. Тут же возле них, очень довольная и пушистая, как никогда, сидела Буся, похожая на меховой шар.
Загорский подошел к этой живописной группе, пожал руку старому охотнику.
– Куда иди, зачем? – спросил гольд, провожая глазами текущих мимо приискателей.
– Манегры забрали у китайских старателей золото, сейчас будут выпускать их с приисков, – объяснил надворный советник, думая, что Орокон не понимает происходящего.
Старый охотник с горечью покачал головой.
– Манегри знай, однако. Люди плохой. Золото бери, выпускай нет, убивай мало-мало.
Нестор Васильевич нахмурился. Гольд высказал те же самые сомнения, которые терзали и его. Однако Загорский надеялся, что манегры не решатся нарушить слово при таком количестве русских свидетелей, к тому же вооруженных.
Сейчас у них с Ганцзалином был выбор: тихой сапой покинуть Желтугу или пойти вместе со всеми в китайское поселение. Надворный советник выбрал второе. Неизвестно, как будут разворачиваться события. В случае неблагоприятного поворота пара опытных людей наверняка придутся к месту.
Орокон идти с ним не захотел, только печально кивал головой и повторял: «выпускай нет, убивай мало-мало».
Русская толпа собралась на возвышении, откуда отлично было видно долину: гарцующих на лошадях манегров и молчаливую толпу китайских приискателей, готовых по первому сигналу двинуться навстречу судьбе. Китайцев было не более трехсот человек, манегров – в два раза больше. Над китайцами развевалось знамя, призванное ясно указать на то, что это не бессмысленная толпа, а организованное сообщество, исполняющее все договоренности и того же ждущее от своих оппонентов.
Наконец, повинуясь, видимо, указанию командира манегров, вперед выступил главный от китайцев. Вероятно, это был новый старшина, избранный после бегства Ван Юня, а, может быть, у китайцев было два старшины – в этих деталях китайской жизни Загорский еще не разобрался. Следом за старшиной шли два помощника, в деревянном бочонке они несли золото, предназначенное как выкуп за жизни китайских старателей. Старшина и сопровождающие остановились саженях в пятидесяти от полка манегров и стали выжидать.
Командир манегров выехал вперед, рядом с ним ехали два его заместителя. Китайский староста и его помощники, кланяясь, передали золото главному манегру и застыли в подобострастных позах, ожидая, видимо, сигнала, который позволит старателям двинуться дальше.
И сигнал раздался.
Однако это был вовсе не тот сигнал, которого ждали легковерные китайцы. Начальник манегров издал гортанный громкий крик, и по крику этому сотни всадников с ревом и гиканьем, сметая китайскую делегацию, ринулись вперед, прямо на беззащитную толпу китайских старателей.
Онемелые китайцы, потрясенные до глубины души таким вероломством, стояли неподвижно. Между тем конная лава манегров накатывала на застывшую толпу, еще несколько мгновений – и кони начнут сшибать и затаптывать людей, и будут десятки, сотни жертв, калек и трупов, которые усеют землю.
– Бегите! – громовой голос надворного советника легко покрыл сотню саженей и достиг ушей китайцев. – Бегите!
Загорский знал психологию детей Поднебесной. Биологи давно заметили, что животные по-разному реагируют на опасность. Одни застывают на месте, другие притворяются мертвыми, третьи бросаются в атаку, четвертые обращаются в бегство. Примерно то же и с людьми. Особенность народности хань, которая является самой многочисленной среди племен Срединного царства, состоит в том, что ее представители, встречаясь с опасностью или просто с чем-то неожиданным, на некоторое время застывают, не в силах решиться на дальнейшее действие. И если в мирных обстоятельствах это не так уж и страшно, то во время войны – чистое самоубийство.
Надворный советник знал, как вывести китайцев из оцепенения, и потому гремел сейчас над окрестностями его крик, понятный любому сыну Поднебесной империи. Словно разбуженные посреди ночи, китайские старатели попятились, развернулись и бросились врассыпную от стремительно накатывавшихся на них конных всадников.
Похоже было, однако, что бегство не охладило преследователей, а напротив, раззадорило. Они принялись гоняться за убегающими, рубить их саблями, колоть пиками. Несколько секунд был слышен только вой манегров и крики убиваемых старателей.
Русская Желтуга смотрела на все это, онемев от возмущения.
– Гады! – закричал чей-то пронзительный тенор. – Что ж вы творите?!
Русские приискатели загудели, потрясая кулаками и посылая в сторону манегров проклятия. Но манегры не обращали на эти вопли никакого внимания, они, как ни в чем не бывало, вершили свое палаческое дело. Русские желтугинцы замерли – их терзала жалость и невозможность помочь несчастным жертвам.
И вдруг Ганцзалин выхватил из рук рядом стоявшего приискателя винтовку и, почти не целясь, выстрелил в скачущих по полю манегров. Один из негодяев опрокинулся и повис в седле. Ганцзалин, свирепо скалясь, выстрелил снова – и еще один манегр повалился с лошади прямо под копыта своих товарищей.
– Хороший выстрел, Ганцзалин, – одобрил Загорский, вынимая винчестер из рук рядом стоящего приискателя.
– Вперед, ребята! – крикнул опомнившийся Прокунин. – Зададим перцу косопузым!
– Ура-а-а! – закричали желтугинцы, бросаясь вперед и вниз по отлогому склону и открывая беспорядочную пальбу по мерзавцам манеграм. Судя по всему, приискателей совершенно не смущало, что косопузые в этом конфликте были с обеих сторон, и, более того, обе стороны были китайскими подданными, только одни нарушали китайские законы, а другие их защищали. Впрочем, в защите закона манегры зашли слишком далеко, да при этом еще не выполнили соглашения. Им надо было либо вовсе не заключать договор с китайскими старателями, либо, заключив, строго ему следовать.
– Ура! Ура! – кричали русские желтугинцы, дружно паля по манеграм, которые забыли о преследуемых ими китайцах-старателях и метались под огнем из стороны в сторону, пытаясь уйти от обстрела.
Манегры пытались, конечно, отвечать огнем на выстрелы врага, но они были в слишком неудобной позиции: русские располагались на возвышенности, и манегры оказались перед ними, как на ладони. Еще немного – и желтугинская армия обратила бы конников в бегство, но тут неожиданно явилась китайская пехота, вероятно, только и ждавшая возможности вступить в бой. Китайцев было много и, в отличие от манегров, стреляли они довольно метко.
Русские залегли в снег и теперь вели огонь лежа. Несмотря на то, что китайской пехоты было больше, чем желтугинцев, за последними благодаря хорошему расположению на господствующей высоте все еще оставалось стратегическое преимущество. Китайцы и манегры несли явный урон, а у русских потерь почти не было.
– Что скажете, ротмистр?! – крикнул Прокунин лежавшему рядом Загорскому, который метко бил из своего винчестера, стараясь при этом не убивать, но лишь ранить врагов. – Побьем мы китайцев?
– Это вряд ли, – сквозь зубы отвечал надворный советник, который внимательно наблюдал за тем, что происходит в тылу китайской армии.
– Не знал, что вы такой капитулянт! – весело прокричал староста.
– Я не капитулянт, – отвечал Загорский, – просто вооружение у них получше нашего будет.
И действительно, за спинами китайской пехоты медленно разворачивались пушки – одна, вторая, третья.
– Вот черт, – выругался Прокунин, – откуда они только взялись?
Нестор Васильевич заметил, что о пушках он старосту предупреждал, но тот, кажется, не очень-то ему поверил. Теперь вот действительность показала себя во всей красе.
– Если нас тут накроют, нам, пожалуй, придется туго, – вид у Прокунина сделался озабоченный. – Какой план предложите, господин Загорский?
