Надворный советник отвечал, что наилучшим планом в этих обстоятельствах будет быстрое отступление в сторону русского прииска, а именно – Орлова поля. В этом случае они уйдут от прямого обстрела и избегнут опасности полного разгрома.
Пока они переговаривались, китайские пушки начали пальбу. Прилетавшие с той стороны гранаты падали на белый снег среди приискателей, крутились, шипя, и разрывались, раня и убивая желтугинцев. Одного из старателей убило прямо рядом с Ганцзалином – он почему-то решил подняться во весь рост, тут его и настиг осколок.
Не желая рисковать, Прокунин отозвал людей назад, к русскому прииску – как и советовал Загорский. Следом за ними бежали те китайские старатели, которым удалось спастись от манегров. Китайская армия не стала преследовать неприятеля: очевидно, в ее планы это пока не входило.
Достигнув Орлова поля, Прокунин разослал гонцов во все стороны поселения, чтобы те, кто не участвовал в бою, вооружились и явились к зданию управления приисками, где ждали бы дальнейших указаний. По домам пошли и те, кто принял бой – взять все припасенные патроны и тоже ждать возле Орлова поля развития событий.
В управлении за большим столом сейчас сидели только Прокунин, Загорский и Ганцзалин. Прокунин явно нервничал, ерошил пятерней жесткие русые волосы.
– Где же остальные старосты? – спросил Нестор Васильевич с некоторым удивлением.
– Видимо, пошли дорожкой, протоптанной господином Фассе, – зло отвечал Прокунин.
Надворный советник недоуменно поднял брови.
– Сбежали, – объяснил староста. – И я их, в общем, не виню: каждый спасает свою шкуру, как может. Меня другое удивляет, а именно то, что вы, господа, все еще с нами. Почему-то мне кажется, что вы в Желтугу вовсе не за золотом явились, не так ли?
И он испытующе уставился на Загорского и Ганцзалина. Те переглянулись, и надворный советник вздохнул. Да, Николай Павлович совершенно прав, они никакие не золотоискатели. Он, Загорский, детектив, а Ганцзалин ему помогает.
– Чего же вы собирались тут искать? – удивился Прокунин. – Напоминаю, что территория эта не подведомственна российской власти.
Нестор Васильевич отвечал, что территория, возможно и не подведомственна. Но как раз отсюда, из Амурской Калифорнии, в большом количестве поступают в Россию фальшивые червонцы. И он коротко пересказал старосте всю историю, начиная с убийства в Нижнем Новгороде революционера Забелина.
История эта показалась Прокунину чрезвычайно любопытной, однако предположение Загорского, что к распространению фальшивок имеет отношение Фассе он решительно отверг.
– Карл Иванович, конечно, далеко не бессребреник, у него свои недостатки, но человек он честный и рук марать не станет. Думаю, саквояж он вам не показал, потому что в самом деле решил, что вы – грабители. К тому же он вас и пальцем не тронул, когда в дом попала бомба, а вы лежали без сознания. Был бы он бандитом, прикончил бы вас, как цыплят. Нет-нет, президент тут не при чем. А вот китайский староста – фигура интересная. И я ведь, кажется, знаю, куда именно он мог отправиться.
– В Пекин? – неожиданно спросил Ганцзалин.
Прокунин покачал головой: в Пекине ему делать нечего, китайский староста Желтуги с точки зрения китайских властей – преступник, подлежащий казни. Скорее всего Ван Юнь отправился в Игнашину, там у него имеется русская жена.
– Жена? – удивился Загорский.
– Ну, не то, чтобы жена – вернее сказать, женщина, – поправился Прокунин. – Одним словом, баба. Едва ли они сочетались установленным порядком, но Ван Юнь, когда бывает в Игнашиной, всегда живет у нее.
Ганцзалин скорчил рожу: такие жены у любого китайца есть в каждом городе, где он останавливается. Приехав на новое место, китаец первым делом ищет себе жену и только потом – обедает.
– Любопытно, – сказал староста. – А что, китайские жены в других городах об этом знают? Им-то об этом говорят?
Ганцзалин отвечал, что много чести будет – каждой жене рассказывать про других. Жене этого не надо, ее дело – кормить и лелеять своего господина, когда он в городе, и терпеливо ждать, когда он снова осчастливит ее своим визитом.
– Удивительные у вас в Китае нравы, – Прокунин только и мог, что головой качать.
Надворный советник, однако, заметил, что не следует принимать все рассказы Ганцзалина за чистую монету, и на деле все не так дико, как может показаться. Впрочем, это сейчас неважно, важно, что Ван Юнь не изменил китайскому обычаю заводить походных жен, а значит, его можно будет поймать и прищучить.
– Но и это тоже дело не первостепенное, – продолжал Нестор Васильевич. – Важнее все-таки понять, как теперь быть желтугинцам?
Прокунин помрачнел. Он как раз хотел услышать мнение Загорского на этот счет. Надворный советник пожал плечами: какое же тут может быть мнение – пушкам они противостоять не могут, следовательно, надо уходить из Калифорнии, пока китайские власти еще позволяют. Не ровен час, разозлятся и с русскими устроят такую же катавасию, что и с китайскими старателями.
– Ну, с нами-то это будет потруднее сделать, – не очень уверенно отвечал Прокунин. – Мы – русские подданные, а Россия своих не выдает. Если за нас примутся, государь китайцам такое Мамаево побоище устроит, что тошно станет. На всю жизнь закаются на русских людей руку поднимать.
Нестор Васильевич лишь невесело улыбнулся. Государь далеко, и ему не до того, чтобы желтугинскими делами заниматься, в которых для русской короны никакого гешефта, а одни дипломатические неприятности. Это во-первых. Во-вторых, гораздо проще и разумнее не допустить гибели людей, чем потом мстить за убитых. Тем более, что противостоять пушкам и снарядам они не способны. Значит, разумнее всего отойти, а там видно будет. Может, выйдет, как нынешним летом, когда китайцы выгнали из Амурской Калифорнии всех приискателей и отошли, а желтугинцы осенью все равно вернулись назад.
На том и порешили. Однако в реализации этого разумного во всех отношениях плана возникли неожиданные трудности.
После того, как Прокунин на Орловом поле объявил о выходе всех желтугинцев с приисков, к нему неожиданно приблизилась делегация от китайских старателей. Перепуганные сыны Поднебесной, кланяясь и оглашая воздух горестными криками, стали на дикой смеси русских и китайских слов о чем-то слезно просить русского старосту. Грязные, избитые манеграми, они дрожали и плакали, смотреть на все это было ужасно.
Староста некоторое время пытался разобраться в их бессвязных речах, потом плюнул и повернулся к Ганцзалину.
– О чем они толкуют, не понимаю!
– Понять их несложно, – мрачно отвечал Ганцзалин. – Уйти из Желтуги они не могут, китайские войска их не выпустят. Если русские уйдут и оставят их здесь, всем им грозит мучительная смерть, как нарушителям китайских законов. Они умоляют не бросать их на произвол судьбы, а нет – так уж лучше взять и расстрелять сразу: это, по крайней мере, будет не так страшно.
Прокунин посмотрел на надворного советника – все действительно так ужасно? Тот отвечал, что жестокость китайцев вошла в поговорку, и он не секунды не сомневается, что китайцы предадут своих желтугинских соплеменников самым чудовищным казням, которые только можно измыслить.
– Но ведь это незаконно! – разъярился Прокунин.
Нестор Васильевич пожал плечами: с точки зрения властей, желтугинцы первыми нарушили закон, так что ответом со стороны войск вполне может быть такое же беззаконие, только гораздо более страшное.
– Они бы и нас порубали на соус тартар, если бы не опасались дипломатических осложнений с Россией, – продолжал он. – Ну, а со своим братом китайцем могут сделать все, что душе угодно.
Староста задумался. Китайцев жалко, да и, кроме того, они тоже граждане Амурской Калифорнии. Нехорошо было бы просто так взять и бросить своих товарищей.
– Надо потянуть время, – внезапно сказал Ганцзалин. – Попросить еще несколько дней, чтобы русские могли выйти из Желтуги. А пока суд да дело, что-нибудь придумаем.
