в онучи! – услышал я сквозь моторный рев возглас Егора Петровича. – Езжай вперед, Тимоха. Поглядим, не растеряла ли эта зверюга силенки…
Тимофей перебросил рычаги на себя, и танк с надрывным чавканьем выволокся из земли, в которую врос не меньше чем на полметра. Стальная громада медленно пересекла поляну и вломилась в лесной массив. Он огласился хрустом ломаемых, как прутики, деревьев, шелестом листвы и криками вспугнутых птиц.
Эпическое, доложу вам, зрелище предстало нашим глазам! Рубка располагалась на высоте четырех-пяти метров, справа и слева вращались девятиметровые колеса. С верхотуры мы наблюдали, как наш колосс с легкостью продавливает лес, сминает и выкорчевывает березы и ели, и от всего этого лично у меня захватывало дух. То, что писали о Царь-танке империалистические журналисты, оказалось правдой – преграды были ему нипочем, а самый вид его должен был наводить жуть на противника.
– Проедем через хутор! – проорал я на ухо Тимофею.
Он понял мою задумку, кивнул. Сектантов требовалось окончательно деморализовать, чтобы убедить их в нашем могуществе и отбить всякую охоту к противоправным действиям.
В рубке, рассчитанной на экипаж из пятнадцати человек, нам троим места хватало с избытком. Пока Тимофей управлялся с рычагами, Егор Петрович проверил орудия. Это были две капонирные пушки калибром семьдесят шесть миллиметров. К ним прилагалось с полсотни снарядов, они лежали в рассохшихся ящиках. Их не тронула сырость, и я надеялся, что они не утратили своих свойств. Помимо пушек имелись еще «максимы», но патронов к ним было мало – я нашел всего три ленты. Лучше бы побольше, но и этого должно хватить. Вряд ли Птаха выставит против нас батальон.
Мы ворвались в хутор ранним утром и погромыхали по улочке, будя ее обитателей. Они выскакивали кто в чем, разевали рты, валились как подкошенные и застывали коленопреклоненно, в молитвенных позах, провожая взглядами ползший на малой скорости танк. О чем они думали, сердяги? Наверное, о том, что Великий Механизмус, вызванный не иначе как отцом Статором, вселился в свою земную оболочку и прибыл, чтобы явить послушным чадам невиданную мощь. Но нас такой расклад не устраивал. Я оторвался от смотровой щели, приоткрыл дверцу и высунулся из рубки. Пусть знают, что это мы воскресили химеру, которой они поклонялись.
Среди прочих «механиков» я заметил Плашку. Ее вылупленные глаза смахивали на две сушки. Я помахал ей рукой, но она даже не моргнула – ее как будто паралич сковал. Для пущего эффекта, а заодно, чтобы проверить орудие, Егор Петрович вложил в казенник снаряд, клацнул затвором, и клокотание двигателя заглушил пушечный выстрел. Пустая сараюха на краю хутора разлетелась в щепы. Как это отозвалось в набитых опилками… или, прошу прощения, шайбами и гайками… котелках общинников, мы так и не узнали, потому что короткая улочка кончилась, хутор остался позади, и под колесами снова захрустел березняк.
А теперь прямым курсом на Змеиную горку! Тимофей увеличил скорость, насколько это было возможно, и повел танк берегом реки, где местность была поровнее. В рубке нас качало, как матросов на палубе корабля, идущего по морю в штормовую погоду.
Горка выпятилась над лесом, и мы двинулись на нее, словно на маяк. Подъехали поближе и остановились напротив склона, за которым скрывался вход в подземелье. Тимофей не стал глушить двигатель, и правильно. Чем нас встретит Птаха, никто не знал.
Поначалу он не удивил. Из скалы выдвинулась знакомая нам труба, из нее вылетел огонь. Он не причинил ни нам, ни нашей машине никакого урона. Танк был настолько высок, что пламя даже дна рубки не задело, пронеслось между колесами. Потом труба повернулась, обожгла ободья и спицы, но они не содержали горючих частей, а чтобы расплавить их, температуры не хватило.
– Хозяин дома, – отметил я вслух. – И р-рад гостям. А ну, Егор Петрович, приласкайте его!
– Это завсегда, клопа ему в онучи! – Кудряш загнал снаряд в пушку. – Счас мы ему устроим бал-маскарад… гхы, гхы!
Он приник к оптическому прицелу – хотя что там было целиться, когда скала высилась прямо перед нами? Пушка дернулась, из нее вылетела гильза, а на каменной стене образовалась внушительная вмятина, от которой вверх и вниз пошел разлом.
– Получил? – Ликующий Егор Петрович всунул в казенник новый снаряд. – Это только закуска… А вот тебе первое!
Он целился в дыру, откуда выглядывала огнеметная труба, но попал левее. Скала покрылась трещинами, а труба втянулась вовнутрь. Похоже, враги уже не помышляли об отпоре.
– Бейте в одну и ту же точку, – посоветовал я. – Надо р-расколоть плиту.
– Не учи ученого!
Егор Петрович стал безостановочно посылать снаряд за снарядом, не сверяясь с прицелом. Змеиная горка окуталась пороховым дымом и пылью, а когда пушка умолкла и черно-серая завеса осела, перед нами предстал уродливо-бесформенный провал. Подступы к нему были усеяны раскрошенными камнями.
– Есть! – Егор Петрович отер лоснившуюся от влаги лысину. – Откупорили сундучок! Глянуть бы теперича, что в нем запрятано… гхы, гхы!
Провал, однако, был не настолько широк, чтобы в него мог въехать наш Царь-танк. Пока мы раздумывали, как поступить, в утробе горы что-то зафырчало, заворочалось, и на свет выкатилась облицованная бронированными листами каракатица. Она передвигалась на одной широкой гусенице, крутившейся на трех или четырех барабанах. Подробности конструкции я не разобрал – точка обзора у меня была не самой удобной. Высота каракатицы не превышала полутора метров, и сверху мы могли видеть только часть сварного корпуса с торчащим оттуда пулеметом.
– Это еще что за чудо-юдо? – помрачнел Егор Петрович и поспешил снова зарядить раскалившуюся от стрельбы пушку.
Я затруднился с ответом, но тут блеснул эрудицией Тимофей:
– Это вездеход. Или танкетка – называйте как хотите. Был такой инженер Пороховщиков, мы с ним немного приятельствовали… Хр-руп! Он разработал эту машину в начале войны, то есть примерно в те же годы, что и Лебеденко свой Царь-танк. Получил финансирование от военного министерства, построил один или два образца, но на поток его изобретение так и не поставили.
Ничего себе! Один похороненный проект против другого. Чистый сюрреализм, как сказал бы новомодный испанский живописец. Два призрака давно завершившейся войны, которым полагалось в едином строю сражаться с общим захватчиком, теперь сойдутся друг с другом…
Егор Петрович отнесся к предстоящей битве с пренебрежением:
– Да мы эту
