– Понятно. Сколько человек было в доме?
– Кухарка и горничная находились в своих комнатах. Ничего не знают. Гувернантка мадемуазель Бриньяк, француженка, читала книгу в библиотеке и слышала какой-то шум, но не придала значения. Кучер и дворник с женой обитают во флигеле. И еще камердинер. Он в момент убийства отлучился из дома.
– Это подозрительно. И Обыденнова он к барину привел, и во время нападения очень вовремя отлучился. Возьмите старика под наблюдение, только очень осторожно.
– Слушаюсь!
– И мамзель еще раз допроси. Она лишь гувернантка или нечто большее? Нефедьев был большой саврас. И если так, то не рассказывал ли он ей чего-либо пред смертью?
– Есть!
– Теперь о Рыкаткине. Где он находился в момент убийства?
– Разумеется, у тетки. И в ночь гибели Обыденнова тоже.
– Полное инобытие?
– Да. Готова подтвердить под присягой.
– Врет?
– Конечно. Но это не доказуемо.
– Что у нас еще есть? Варвара Александровна слышала голос убийцы, но не видела его. Может быть, устроить им свидание?
– Что это даст, Павел Афанасьевич? Присяжные не примут такую улику. Велика вероятность ошибки.
– Евдоким Нефедьев?
– Все отрицает. Брат-де его в письме оговорил, желая отомстить за отказ удочерить племянницу.
– А почему он отказался это сделать? Ведь ранее обещал.
– Объясняет вздорным характером Варвары Александровны, что, конечно же, неправда.
– А она сущий ангел?
– Так точно, – твердо ответил Лыков и даже не покраснел.
– Смотри у меня! – погрозил ему пальцем Благово. – Дело в первую очередь! Скажи мне лучше: что для нас теперь самое главное?
– Главное – понять, как васильсурский мещанский сын Михаил Обыденнов смог оказаться законным наследником Нефедьева. До сих пор не представляю себе способа сделать это.
– Молодец! Все ж я тебя кой-чему научил. Ты прав. Пока нет мотива – нет и подозреваемого. Мотив, конечно, это борьба за наследство, за пресловутое заповедное имение. Если мы найдем документы, подтверждающие права убитого мальчишки на фамилию Нефедьев, то загоним в угол Евдокима. Эти бумаги – приговор ему. А загоним Евдокима – он сдаст нам исполнителя. Одному ведь скучно на каторгу идти!
– Ищем, но безуспешно. Форосков вернулся из Василь-Сурска ни с чем. Мать Михаила молчит. Видать, много денег дали в свое время, а неродного не жалко. Других родственников нет. В метрическую книгу Михаил Обыденнов вписан как сын своих формальных родителей. Но другие документы существуют, и достоверные – иначе парня бы не убили.
– Если убийца Рыкаткин, они у него. Обыск делали?
– Да. Сначала в общежитии на Грузинской, потом у тетки. Пусто…
– Нагрянь еще раз в общежитие, неожиданно, и переверни там все.
– Если бумаги оказались у Серафима, то он давно их уничтожил. Это же такая улика!
– Ни в коем случае. Иначе чем же он станет шантажировать Евдокима Нефедьева? Доказательств против последнего у нас нет, и тот скоро вступит в права наследования огромным имением. Если бумаги сжечь, то он ничего и не заплатит. Получится, что Рыкаткин зарезал двух человек бесплатно! Он на это никогда не пойдет. Надо отыскать тайник.
– Слушаюсь!
Утром следующего дня агент Заусайлов, одетый артельщиком, следил за черным ходом нефедьевского дома. В одиннадцатом часу он увидел того, за кем должен был наблюдать. Камердинер Тронов с пустой корзиной в руках, словно бы за покупками, вышел на улицу и тут же шмыгнул в проулок. Выждав необходимое время, Заусайлов двинулся за ним по панели; следом на отдалении ехала пролетка. Старик привел сыщиков на Жуковскую улицу в дом Ранненкампфа, бывший Некрасова, и пробыл там около получаса. Агенты дожидались его снаружи.
В это же время Лыков приехал в особняк Нефедьева и велел позвать в гостиную мадемуазель Бриньяк.
Гувернантка, красивая зрелая брюнетка с точеной фигурой, вошла через пять минут. Алексей вежливо попросил ее присесть. Француженка непринужденно устроилась в кресле и положила ногу на ногу так, что подол платья задрался, высоко обнажив лодыжку в ажурном чулке с ярко-красной подвязкой. Смутившийся Лыков поторопился отвести взгляд от этой бесстыдно голой ноги. Мадемуазель Бриньяк смотрела на сыщика насмешливо и неуловимо порочно.
– Какие еще вопросы пришли вам в голову, господин Лыков? Я все рассказала вчера.
– Мне пришло в голову спросить, что вас еще связывало с убитым, – ответил Алексей, с трудом удерживаясь от желания смотреть и смотреть на эту чертову подвязку.
– Ха-ха! Вам уже рассказали. Что ж, мне нечего скрывать. Да, мы с Александром Евгеньевичем состояли в связи. Это ведь не запрещено в России? И я меньше всех была заинтересована в его смерти. Поскольку жила при нем… как это у вас говорится, распевая песенки?
– Припеваючи.
– Да, припеваючи. Он хорошо меня обеспечил, не скрою, но еще дополнительные несколько тысяч не помешали бы.
– Кто в доме знал о вашей связи?
– Все. Кроме мадемуазель Барбары. Та сущий ребенок в подобных вопросах. Вот кому-то достанется жена, ха-ха! Кстати, господин Лыков, не желаете попробовать? Я пользуюсь ее доверием и могу попсе… поспе… тьфу! словом, помочь. Правда, я слышала, что Барбара теперь бедна, как церковный мышок.
– Мышонок.
– Ну пусть мышонок. Жениться на сироте без рубля – это так романтично!
– Здесь, пожалуйста, поподробнее. От кого вы это слышали?
– От Саши… от Александра Евгеньевича. Пять дней назад. К нему пришел какой-то человек и очень вывел из себя. Никогда не видела его таким! Тогда Саша и сказал про свою дочь: «Моя Варенька в один миг сделалась нищей» – и добавил: «Подлец Листратов!»
– Кто такой этот Листратов?
– Не знаю, он никогда ранее не называл эту фамилию.
– Что ж, не смею вас более отвлекать, – завершил беседу Алексей. И, вставая, не удержался – посмотрел-таки вниз!
– У вас очень красивые подвязки, – произнес он как можно ехиднее, желая отомстить фривольной бабенке за свои переживания.
– Спасибо. Я заметила, что они вам понравились. Хотите посмотреть еще?
И мадемуазель Бриньяк, не дожидаясь ответа, потянула вверх трен своего платья, открыв ноги чуть не до колен. Окончательно смущенный Лыков позорно сбежал из гостиной под насмешливый хохот гувернантки. В доме лежит ее зарезанный любовник, пахнет ладаном и бубнит пономарь, а она гогочет! Вот нация!
Раздосадованный сам на себя, титулярный советник вернулся в полицейское управление. На его столе лежали две бумаги. Одна – донесение о том, что камердинер Тронов посетил кого-то в доходном доме фон Ранненкампфа. Вторая бумага оказалась справкой из части о жильцах, проживающих в упомянутом доме. Пятая строка сверху гласила: «Личный почетный гражданин Мартын Риммович Листратов».
Титус сидел в общей комнате и грыз баранку, когда Алексей вылетел из кабинета, на ходу запихивая за ремень свой «веблей».
– Яша, за мной с оружием!
Титус выплюнул баранку, схватил револьвер и побежал следом за Лыковым.
Лакей постучал в дверь и бодрым голосом доложил:
– Ваше степенство! К вам опять утрешний дедушка!
– Иду, – ответил сиплый голос. Послышались быстрые шаги, повернулся в замке ключ, и дверь открылась. Лыков тотчас же шагнул внутрь и без почтения ухватил жильца за ворот халата.
– Что такое? Вы кто? – опешил тот.
– Сыскная полиция, господин Листратов. Пришли побеседовать.
– О чем это?
– Не о чем, а о ком. О Нефедьеве и Обыденнове.
И Листратов сразу сник.
Сыщики быстро осмотрели занимаемые им комнаты, но никого более не обнаружили. Алексей внимательно взглянул на личного почетного гражданина. Тот оказался крепким еще мужчиной пятидесяти с лишним лет, лысым, бритым и с маленькими злыми глазами.
– Подождите меня в коридоре, я переоденусь и выйду. В полиции у вас и побеседуем.
– Сейчас, разбежались! – засмеялся Титус. – Сначала мы тут все осмотрим. Ну-ка, что за бумажка?
И вынул из лежащей на столе книги закладку. Развернул и прочитал вслух:
– «Мною, Михаилом Александровичем Нефедьевым, дана настоящая расписка в том, что я взял у Мартына Риммовича Листратова в долг сто шестьдесят тысяч (160 000) рублей, кои обязуюсь вернуть не позднее чем через три месяца после вступления в права родового наследства. Записано 2 марта 1881 года в городе Василе-Сурске Нижегородской губернии». Ну, сразу видать, что мы пришли по адресу.
– Что же это за книга, ежели в ней такая закладка? – в тон Яану полюбопытствовал Алексей. – Ба! Да это метрические записи. Какой год? Тысяча восемьсот шестьдесят третий. Ну-ка… Вот! Совершены требы: назнаменание[103] и воцерковление младенца мужеского полу. Читаны молитвы: «В первый день, по внегда родити жене отроча» и «Во еже назнаменати отрока»; уплачены полтора рубля. И полная метрика: имя, время рождения и крещения новорожденного; сословие, звание и вероисповедание родителей; звание и вероисповедание воспреемников. В графе рукоприкладства свидетелей расписались те же воспреемники: супруги Обыденновы и Листратов. А младенца знаешь, как зовут, Яан? Михаил Александрович Нефедьев! То, что мы искали. Рожден в законном браке от Александра Евгеньевича и Марии Силуяновны Нефедьевых. Поскольку мать умерла родами, а отец пребывает в военном походе, присутствуют только воспреемники. Крестил и запись в книгу внес: священник бесприходной церкви Воздвижения Креста Господня отец Иеремия. Откуда это у вас, милейший?
