и учредила там марионеточное государство. Операцию по вывозу (фактически похищению) бывшего китайского императора Пу И тоже разработали и провели агенты Доихары.
Все тридцатые годы Доихара возглавлял японскую спецслужбу, курировавшую Китай и советское направление. Эта структура несколько раз меняла название и в конце концов стала просто «Организацией Доихары». Ее деятельность не ограничивалась шпионажем, убийствами и диверсиями. Генерал создал сложную теневую систему, даже две системы: одну для закулисного управления империей Маньчжоу-Го, и другую — для работы в остальном Китае.
Китай он наводнил своими агентами, многие из которых были связаны с преступным миром и наркоторговлей. При помощи взяток и шантажа «Доихара кикан» совершенно разложила Гоминьдановское правительство и командование. Как раз в 1938 году, когда происходит действие романа, Чан Кайши был вынужден устроить тотальную чистку армейской верхушки, предав смертной казни восемь генералов, подкупленных «Киканом».
Одной из самых мерзких операций Доихары была отправка в Китай «гуманитарных миссий», которые должны были лечить людей от туберкулеза, повсеместно распространенного в бедных провинциях. В лекарства подмешивали опиум, приучая к нему местных жителей и тем самым создавая новые рынки сбыта.
В Маньчжоу-Го сотрудники Доихары действовали и вовсе бесконтрольно. Они легально организовали производство опиума и получали доход от его продажи. Другой выгодной статьей дохода были бордели. Десятки тысяч женщин, в том числе русских, из Харбина, использовались для прибыли и шпионажа, причем всех их подсаживали на наркотики.
По сути дела Кэндзи Доихара являлся главным «крестным отцом» всей китайско-маньчжурской преступности, оставаясь при этом высшим офицером императорской армии и карабкаясь по карьерной лестнице всё выше.
Накануне мировой войны он входил в тайный круг «Одиннадцати надежных» — группы генералов, фактически управлявших Японией. Она делала ставку на прагматизм, соперничала с другой военной группировкой, придерживавшейся традиционных самурайских ценностей. Политика, которую Доихара и его единомышленники проводили в Китае, называлась «трехтотальной»: «Всех убивать, всё сжигать, всё разграблять».
После капитуляции, на Токийском судебном процессе, аналоге Нюрнбергского, генерал числился вторым в списке главных военных преступников. Теперь пресса называла его уже не «Лоуренсом Маньчжурским», а «японским Гиммлером». Доихара был приговорен к смертной казни и повешен в декабре 1948 года.
Первая генерация руководителей советских спецслужб — до того как настало время Ежовых и Фриновских — состояла из людей ярких и можно даже сказать творческих, вынесенных на поверхность революцией. Они безусловно были злодеями, но интересными злодеями, а не примитивными мясниками. Многие из них обладали фантазией, мыслили нестандартно и были одержимы страстью к экспериментаторству.
Одним из самых любопытных экземпляров этой демонической плеяды был Глеб Иванович Бокий (1879–1937), подобно Дзержинскому и Менжинскому, родившийся в дворянской семье и пришедший в революцию из-за непоседливости характера. Еще в юности, студентом, он увлекался всякого рода таинственностями. Участвовал в дальних азиатских экспедициях, разыскивал мифический «трон Чингис-хана», даже совершил археологические открытия.
Всё это совмещалось у Бокия с подпольной деятельностью, за которую его много раз арестовывали. Глеба Ивановича возбуждала игра в «казаки-разбойники» с Охранкой. Конспирация была его стихией. Уже тогда он увлекся криптографией и разработал шифр, который не сумели раскрыть опытные эксперты Департамента полиции. А еще Бокий интересовался гипнозом, оккультизмом, тайным знанием. Такое ощущение, что этого человека вообще неудержимо тянуло ко всему «что и не снилось нашим мудрецам». Существует литературоведческая версия, что инфернальный Глеб Иванович является прототипом булгаковского Воланда.
Умиляться интеллектуальной любознательности Бокия, однако, мешает его кровавая чекистская карьера. В 1918 году после убийства Урицкого он возглавлял Петрочека в самые страшные месяцы «красного террора» и отправил в могилу огромное количество ни в чем не повинных людей, в том числе заложников. В конце концов его, как в анекдоте, «уволили из Гестапо за жестокость» — понизили в должности за «перегибы». Но вскоре Бокий вновь выплыл. Он руководил репрессиями в Туркестане (который хорошо знал с археологических времен), а после Гражданской войны участвовал в создании ГУЛАГа и лично курировал первый большой советский концлагерь на Соловках.
В ГПУ и позднее в НКВД креативный чекист возглавлял Спецотдел, полуавтономную структуру, которая помимо всякой текущей работы (той же шифровки-дешифровки) занималась научными и квазинаучными исследованиями. Здесь у Бокия появилась возможность свободно предаваться экзотическим увлечениям. Чем он только не увлекался! Парапсихологией и медиумами, масонскими традициями и розенкрейцерами, астрономией и астрологией, «нейроэнергетикой» и восточной эзотерикой. К последней его приобщил «научный консультант» Барченко (о нем речь впереди).
Когда после убийства Кирова Сталину понадобилось превратить НКВД в машину массового террора, возник спрос на чекистов иного рода: не отвлекающихся от палаческой работы на всякую чушь. Бокии и прочие Аграновы вышли из моды, исчерпали свою ценность. В отставку исчерпавших ценность начальников тогда не отправляли, с точки зрения Сталина практичнее было сделать из них пример для устрашения — особенно в учреждении, которое ведало Страхом.
Комиссара госбезопасности Бокия забрали во время первой волны Большого Террора, одновременно с Тухачевским. Арест произвел — прямо на работе — ежовский заместитель Бельский, которого, в свою очередь, вскоре вытеснит Фриновский.
По диковинному обвинению в создании «тайной масонской организации» (не вполне высосанному из пальца, поскольку какой-то масонскообразный кружок вокруг Спецотдела действительно образовался) и классическому обвинению в шпионаже Бокия расстреляли.
Бокий иногда совершал секретные поездки по таинственным делам и, по версии следствия, поддерживал отношения с британской разведкой. Насчет разведки, конечно, чушь, однако предположение о том, что Глеб Иванович мог конспиративно наведаться в Лондон на юбилей Елены Блаватской, не столь уж фантастично.
Интересный консультант Барченко
Вергилием, водившим любознательного чекистского начальника Бокия по темным закоулкам эзотерического мира, был некий Александр Барченко. Они сблизились в середине двадцатых на почве всяческих потусторонних интересов.
Александр Васильевич разбирался в мистике намного лучше, обладал даром убеждения, а также — многие пишут — незаурядными гипнотизерскими и даже телепатическими способностями.
Некоторые мемуаристы считают его шарлатаном и мистификатором, но такое обвинение применительно к писателю несправедливо. Все писатели — шарлатаны и мистификаторы.
Александр Васильевич еще в юности побывал в Индии (он вообще объездил полсвета) и на всю жизнь увлекся мечтой о Шамбале, таинственном месте, где сосредоточена энергия мироздания. В кругах тогдашних мистиков считалось, что секретом пути в Шамбалу владела Елена Блаватская, наследие которой Барченко усердно штудировал.
До революции он зарабатывал на пропитание хиромантией и спиритизмом, а также публиковал, без большого читательского успеха, беллетристику. Герой романа «Доктор Черный» одиннадцать лет просидел в тибетской пещере, где постиг множество тайн, которыми собирается озарить человечество.
В старой России Александра
