– Слушай, доцент, у тебя папа-мама есть? – нехорошо прищурился Стуруа. В Питере он неожиданно открыл для себя целый культурный пласт старых советских комедий. От которых пришел в неописуемый восторг. А «Джентльменов удачи» отныне он вообще считал лучшим фильмом всех времен и народов.
– Намекаешь на особый цинизм? Так ведь я вроде и не шифровался. А папы-мамы и правда нет.
– Он был нашим напарником.
– По-моему, я где-то слышал эту фразу, – глумливо заметил Эдик. – Если мне не изменяет память, у Мэла Гибсона в «Смертельном оружии».
– Мэл Гибсон – дерьмо. А Лакки был хорошим парнем и нашим напарником.
– Слушай, Родезия, если я сейчас пущу скупую мужскую слезу и, не закусывая, махану стакан за упокой его души, твое нравственное начало будет удовлетворено? Или что там еще в подобной ситуации делают правильные пацаны-буры?
– И да сказано в Писании: не перегибай. Вдруг и правда перегнешь.
– Там действительно так сказано?
– Примерно.
– То есть мне надо начинать бояться?
– До этого, надеюсь, не дойдет. Но вот опасаться – в самый раз.
– Ну, извини, Родезия. Сделай скидку на мое тяжелое детство, деревянные игрушки… Мне ведь в этой жизни бесплатных пирожных никто не подносил, – сыронизировал Эдик.
Стуруа его иронию понял. Позавчера, когда они ходили в универсам за продуктами, Стас случайно обратил внимание на супружескую чету очень скромно, скорее, даже бедно одетых пенсионеров. Они хотели купить два пирожных, но, услышав цену, деликатно извинились и отправились на выход. Тогда Стас купил самый большой торт, догнал их на улице, сказал, что работает менеджером универсама и что именно они (о, чудо!) оказались миллионными покупателями. Вручил растерянным старикам торт, поздравил и, не давая им опомниться, удалился. Ему, по натуре своей воину – жесткому, прямому, с обостренным чувством опасности, в то же время были свойственны такие вот приступы сентиментальности. Стуруа умел сочувствовать, мог плакать. Впрочем, не исключено, что в данной конкретной ситуации все обстояло гораздо прозаичнее – возможно, в глубине своей жесткой души он попросту не мог видеть белых стариков бедными.
Не таков был профессиональный преступник Эдик Линчевский, в мозгу у которого давно сформировалась линия водораздела – свои и чужие. При этом в разряд чужих очень скоро попал практически весь мир. Для достижения своей цели он готов был пойти на все. Правда, в последнее время частое посещение увеселительных заведений несколько притупило его инстинкты, но при необходимости он мог очень быстро собраться. В прошлом году в дорогом ресторане Эдик встретил одного старого знакомого, который когда-то занимал у него деньги, а потом «забыл» отдать. Этот знакомый ужинал в обществе дамы, на которую явно хотел произвести впечатление. Дождавшись, когда тот попросит счет, Эдик подошел к официанту и заплатил за их ужин, оставив вдобавок щедрые чаевые. После чего взял книжечку с чеком, подошел к столику знакомого, поздоровался и, обращаясь к даме, громко сказал: «Миша уже пять лет живет в долг, а я не хотел, чтобы такая красивая женщина почувствовала себя неудобно». К чему это? Да к тому, что Линчевский никогда и ни при какой ситуации плакать не стал бы…
Иронию товарища Стуруа проглотил. В конце концов, их нынешнее партнерство было лишь инструментом, с помощью которого он пытался заработать миллион американских денег. Но вечно таскать с собой по жизни этот инструмент Станислав не собирался. Примерно так же к их тандему относился и Линчевский. Не так давно между ними состоялся забавный разговор на тему: «На хрена нужны финансы?» Родезия честно признался, что ему нужны хорошая квартира в Амстердаме, персональный банковский счет. Плюс возможность засесть в приличном кафе на набережной и понять, что ужас Африки и наркоторговли окончен. А вот Эдик порассуждал-порассуждал… И в конечном итоге поймал себя на мысли, что пока у него нет ответа на этот вопрос. Поскольку открыть свое дело он, в принципе, мог, но вот управлять им – нет. А его нынешняя тачка немногим хуже, нежели, к примеру, «Бугати»… И в этом своем понимании Линчевский был прав и одинок.
Со смертью Лакки денежный ручеек стал медленно, но верно пересыхать. Посылки (ведь все проверить невозможно) по инерции какое-то время еще шли по прежней схеме, но уже из соседних с ЮАР стран и на иные имена. И все же ситуация требовала срочного возвращения Стуруа на «историческую родину». Вот только третий раз подряд за неполные полгода входить в одну и ту же Лимпопо Стасу совершенно не улыбалось. Да и организация новой «филиальной сети» представлялась делом весьма затратным, а уверенности в том, что очередная возрожденная гора исхитрится родить не мышь, а более крупное животное, не было. Дольщики мучительно перебирали варианты, рисовали схемы, просчитывали возможные риски, а походя продолжали зарабатывать на жизнь мелким лохотроном.
К тому времени Санкт-Петербург, как, впрочем, и всю Россию, захлестнула волна телефонного мошенничества. Десяткам тысяч граждан звонили якобы из милиции, информируя о псевдозадержаниях их родственников и намекая на возможность за умеренные деньги решить вопрос. Тысячи людей попались на этот прием. Но после того, как в СМИ появились публикации на эту тему, Линчевский в спешном порядке усложнил комбинацию телефонного жульничества на доверии.
Ежемесячно десятки тысяч петербуржцев берут товары в кредит, а все исходные данные покупателя и его покупки при этом остаются в магазинах. Это огромные массивы информации, и находятся они в различных руках. Следовательно, часть информационных баз копируется и используется в преступных целях. Именно такую базу Эдик и приобрел на знаменитом питерском рынке «Юнона». Где, как известно любому «продвинутому» петербуржцу, можно достать все.
Вскоре после этого начались звонки горожанам, приобретавшим вещи в кредит. Назвав «клиента» по имени-отчеству, Эдик интересовался: приобреталась ли им тогда-то там-то некая вещь (желательно, автомобиль). Подробнейшей информацией он подсознательно убеждал человека в том, что звонок может исходить только из службы безопасности банка-кредитора (которая на самом деле ни при чем). Затем начинал выспрашивать: кому «клиент» перепродал товар или сколько он получил за свои реквизиты, отданные постороннему человеку за вознаграждение. После того, как покупатель с непониманием происходящего отвергал эти подозрения, Линчевский начинал вещать о длительной процедуре проверки, вынужденных визитах в магазин, банк и о том, что все равно «дело» «клиента» будет передано в суд. В данном случае задача была предельно проста и состояла в том, чтобы человек принял единственно «правильное» решение – откупиться. Если этот финт удавался, «клиенту» предлагалось немедленно прибыть к банку или магазину. Оттуда выходил Стуруа с поддельным беджиком и принимал вознаграждение, ограждающее «клиента» от проблем. Такая вот незатейливая наглая схема. Хотя, по сравнению с наркотрафиком, прибыль от нее невелика, а вот хлопот – несоизмеримо больше. В общем, Стасу и Эдику, как когда-то Остапу Бендеру, срочно требовалась идея. А вот ее-то и не было.
И тут на их горизонте снова нарисовался Дорофеев и сделал неожиданное предложение нанести краткосрочный визит в столицу на деловой ужин с шефом контрразведки Ребуса. Поскольку все расходы по поездке брала на себя принимающая сторона, заинтригованные концессионеры предложение приняли. Тем более, что в Москве Стуруа бывать еще не доводилось.
Российская столица Стаса откровенно разочаровала. На его вкус, в сравнении с Питером, она проигрывала практически по всем позициям. Разве что смотрелась предпочтительней с «профессиональной» точки зрения. В смысле – на квадратную единицу площади лохов здесь крутилось на порядок больше.
При личном общении Завьялов произвел достойное впечатление, представ человеком, в котором, помимо деловой хватки, присутствует редкая по нынешним временам мужская внутренняя крепость. Кроме того, бывшему полисмену Стуруа импонировало его армейское прошлое и полное отсутствие блатного начала, столь ярко выраженного в манерах и повадках того же Дорофеева. Ежедневно тусуясь с «волками», Завьялов, тем не менее, сумел отстоять сложившийся еще в прошлой жизни индивидуальный «репертуар».
Сошлись они со Стуруа и на почве абсолютного непереваривания этнического равенства. Это Линчевскому было абсолютно по барабану – черный ли, желтый ли, красный ли. А вот Стас, который до приезда в Россию знал о ней лишь по слову «Сибирь» (примерно как мы об Африке по слову «Лимпопо»), до сих пор не мог забыть испытанного в первый же день шока, когда в ресторане на Невском дверь ему отворил негр.
Задушевная беседа «ни о чем», происходившая в ресторане «Пушкин», что на Тверском бульваре (московский шик для «иностранного» гостя), продолжалась примерно с час. И лишь после второй смены блюд, когда дело и время вплотную приблизились к итоговому кофе, Завьялов приоткрыл карты и в общих чертах обрисовал рабочую схему. В которую, при взаимном интересе, предлагал вписаться.
