руки, я, не надевая куртку, вышел на улицу. Дюк с тревогой залаял мне вслед. Сел в машину. Завел мотор.
Я был там недолго. Джо не солгал. Тело разбило о камни на дне Авры, тонны воды и сильное течение сделали свое дело. Я сделал непринужденный вид, подтвердил все, что было нужно, что-то подписал… Очень трудно выговариваемый врач, вглядевшись мне в лицо, произнес:
– Мне очень жаль.
Я кивнул.
– Это все, что от меня требуется?
– Да. Но…
Я повернулся, собираясь уйти, но он меня остановил, быстро сказав:
– В его крови было найдено 2,5 промилле алкогольных веществ…
– Дальше.
– Видимо, он напился и утонул. Так что расследование, как мне кажется, будет совершенно излишним. Зачем, верно? Знаете, по статистике… – он запнулся.
Я бы удивился его настойчивости, но мне было все равно. Я ушел, думая, как же мне сказать об этом нашей матери.
Сообщать ей об этом по телефону я побоялся. Меня снедала навязчивая мысль: она там одна. Однажды она его уже потеряла. Я поехал в частный домик на окраине.
Я отпер дверь калитки и вошел во двор. Мать, услышав, как хлопнули ворота, с удивлением вышла на крыльцо.
– Сынок? Ты чего? Забыл что-нибудь?
Я заставил себя поднять на нее взгляд.
– Мама… Мне позвонили… Брата нашли…
Ее лицо сначала осветилось неподдельной радостью, но потом, прочитав все в моих глазах, она вскрикнула. Ее ноги подкосились. Я подскочил к ней, и она упала мне на руки.
Очнувшись от обморока, мать зарыдала. Она не ела, не находила спасенья в забытье, не вставала с кровати. Я просидел с ней до ночи. Когда она наконец уснула, я вспомнил о псе и тихо уехал.
Пес встретил меня веселым лаем. Я дал Дюку поесть и сел за стол. Опустил голову на руки и впал в беспокойную полудрему. Сквозь сон я услышал гавк, а после него мне на колени легло что-то слюнявое и когтистое.
Я проснулся в 3 часа ночи совершенно разбитым. Как в тумане, я выпил кофе и сполоснул лицо холодной водой, чтобы быть способным сесть за руль. Захватив Дюка, я поехал назад к матери.
Она еще спала, иногда вздрагивая и бормоча что-то во сне. Выпустив пса во двор, я лег на диван, не раздеваясь и не стелясь.
Следующие дни прошли в тишине. Мать не задавала вопросов, не заговаривала о нем, но нередко она начинала плакать. Я не пытался утешать ее словами. Я в те дни много думал о бытовухе. О том, как еда шипит на плите, как вода выливается из горшка с цветами, как мухи бьются о стекло. В моих глазах все стало каким-то плоским, двухмерным. Я забыл о том, как я выгляжу. Иногда мне казалось, что я снова в восьмидесятых, в нашей бедной квартирке, когда брат с отцом еще были с нами. Во сне я видел какую-то фигуру в капюшоне, которая ходила и что-то искала. Во рту после такого было сухо, а голова была еще тяжелее, чем до этого.
Похороны состоялись через пару дней. Я не понимал, что происходит. На душе было какое-то странное спокойствие. Больше всего мне было жаль мать. Родители не должны хоронить детей.
Даже вернувшись к себе на квартиру, работать я не смог. Буквы расплывались перед глазами, слова коллег не имели для меня значения. Я любил свою работу и злился на себя за то, что не мог ее выполнять. В надежде, что это поможет, я решил попрощаться с братом по-своему.
Я приехал на кладбище. Мне показалось, что меж деревьями кто-то мелькнул, но я отмахнулся от глюков. Швырнув цветы на могилу, я поежился на холодном осеннем воздухе и скрестил руки.
– Ну, что ж. Я не знаю, слышишь ли ты меня, но в любом случае… Спустя 18 лет ты наконец вернулся. Если честно, я надеялся, что ты далеко отсюда, живешь, как нормальный человек. Но, по-видимому, своим привычкам ты не изменил. Как тебе жилось все эти годы? Надеюсь, хорошо. Как ты всегда хотел, по крайней мере. Свободно, независимо, – усмехнулся я. – Слушай, я че хотел-то… Если ты там паришь где-нибудь и мутишь там че-нибудь, то перестань, а. Мне это реально мешает, если хочешь знать. Не жалко меня – пожалей хотя бы пса, ему тоже на мои деньги жить. Ну, что ж, – повторил я. – Прощай.
Я развернулся и пошел к машине. Чувства удовлетворения почему-то не возникло.
Я сел и уже повернул ключ, как вдруг в окно соседнего сиденья кто-то постучал. Вздрогнув, я обернулся и встретился глазами с Алексой Мареш.
С раскрытым ртом я рассматривал свою бывшую одноклассницу. Столько лет я ее не видел. Она не сильно изменилась. Откровенная, пусть и черная, как полагается, одежда, еле прикрывающая ее 90-60-90, яркий макияж в стиле современных нулевых, длинные завитые блондинистые волосы, полуехидная улыбка, губы сердечком, неизменная сигарета, сжатая ровными зубами, с горбинкой нос, выступающие скулы, аккуратные брови, томные голубые глаза. Я открыл окно.
– Подвезешь, милицай? – кокетливо подмигнув, спросила она. Я растерянно кивнул и Алекса открыла дверь.
– Я пристегиваться не буду, ладушки?
Она повернула к себе зеркало и причесала пальцами волосы.
– Я тебя не видел, ты откуда?
– А я тебя видела.
– Ты что тут делаешь?
– То же, что и ты, зайчик.
Вдруг она посерьезнела и, посмотрев на меня, сказала:
– Я понимаю, малыш. Я тоже тоскую.
– С чего бы? – неожиданно зло хмыкнул я.
– Я люблю его, – спокойно произнесла бывшая девушка моего брата. Я осекся.
– Прости, Алекса. Я… Просто все эти… в последнее время… Столько лет прошло, я не думал…
Она нетерпеливо взмахнула рукой. Алекса долго и пристально сверлила мое плечо своими небесными глазками.
– Ты так похож на него, – наконец умилительно заметила девушка.
– Ты же не видела его взрослым, – улыбнувшись, сказал я.
– Конечно, нет, – поправилась она и замолчала.
Я из вежливости поинтересовался:
– Чем ты сейчас занимаешься?
– А как ты думаешь? – просто произнесла она, повернувшись ко мне корпусом и выпрямив плечи. Я снова посмотрел на ее макияж и понимающе кивнул.
– Как братья?
Она равнодушно пожала плечами и ответила:
– Один вернулся с заработков с Севера, теперь вот слег. Если дрова – он пол леса перерубит, а как сестру забрать, так у него, видите ли, температура 37.
Я засмеялся, она продолжала:
– А второй где, ты лучше меня знаешь.
Я вспомнил, что второй амбал-близнец недавно устроил драку в баре.
– Ах да… Кстати, его скоро должны отпустить,
