– Он сказал, что я должна его застрелить.
– Разве у вас было оружие?
– Нет.
– А из чего вы должны были его застрелить?
– Леонид сказал, что оружие будет спрятано на лестнице в его доме. Оно будет заряжено и приготовлено к стрельбе. Я должна только дождаться, когда он выйдет из лифта, и выстрелить.
– Минуточку. – Настя прижала пальцы к вискам. – Не так быстро. Он сказал, что вы должны его застрелить. А вы что на это ответили?
– Я сказала, что выполню его волю. Я не смела ему перечить. Он гений, он носитель высшего разума. Ему виднее, как правильно поступить.
– Он назвал время и место, где должно было состояться убийство?
– Да. Он сказал, что это должно обязательно произойти в тот день, когда истечет предписанный свыше годичный срок нашей разлуки во искупление нашего греха.
– И где же?
– В его доме. Он сказал, что поедет к родителям и друзьям, простится с ними, потому что в земной жизни они больше не увидятся, и около полуночи вернется домой. Я должна буду стоять на лестничном балконе и ждать, когда подъедет его машина. Увидев, что он входит в подъезд, я должна приготовиться, открыть дверь в коридор и, когда он выйдет из лифта, выстрелить.
– И вы сделали именно так?
– Я сделала так, как он мне приказал. Я все выполнила в точности.
– Он сказал вам, сколько раз вы должны выстрелить?
– Нет. Он сказал: стреляй, пока я не умру.
– А вы сколько раз выстрелили?
– Четыре или пять. Нет, четыре.
– И что было потом?
– Я ушла.
– Оружие где? Вы его держите дома?
– Нет, я его оставила там же, у лифта. Леонид сказал, что я должна его бросить.
Все сходилось до деталей. Откуда Исиченко могла все это узнать, если не она убила Параскевича? Следователь ее ни разу не допрашивал, Настя тоже ничего этого ей не рассказывала. Но Людмила была на похоронах Параскевича. Может быть, она там что-то услышала? Нужны детали, как можно больше деталей, о которых невозможно было узнать, просто прислушиваясь к разговорам в траурной толпе. Более того, нужны детали совершенно особенные. Учитывая больную психику и внушаемость женщины, можно предположить, что кто-то очень ловко пользуется ее нездоровьем, изображая призрак покойного Параскевича и заставляя ее признаться в преступлении, которого она не совершала. В толпе, конечно, многого не узнаешь, но истинный убийца вполне мог проинструктировать Людмилу, рассказать ей подробно, как все было на самом деле. Но всего ведь не предусмотришь…
– В какую сторону открывается дверь между балконом и коридором?
Исиченко на мгновение задумалась, словно вызывая в памяти тот вечер.
– Там две двери, – ответила она. – Первая открывается в сторону балкона, вторая – в коридор.
– Из какого лифта вышел Леонид? Из большого, грузового, или из маленького, который рассчитан на четырех пассажиров?
– Из большого. А почему вы спрашиваете? Разве вы сами не знаете?
– Я хочу убедиться, что память вас не подводит. Вы же должны понимать, признание в убийстве – вещь очень серьезная.
– Конечно, конечно, – закивала Людмила. – Спрашивайте.
– Какие еще машины подъезжали к дому, пока вы ждали Параскевича?
– Всех я, наверное, не вспомню. Серебристый «Форд» подъехал, его поставили прямо под балконом.
– Кто вышел из «Форда»?
– Мужчина и женщина. На женщине было длинное платье, а сверху короткая дубленка.
«Все верно, – подумала Настя. – Были такие свидетели, они живут на четырнадцатом этаже. В тот вечер вернулись с банкета».
– Еще какие машины помните?
– Еще… Еще была длинная такая машина, я не знаю, как она называется. Ее поставили чуть дальше, мне с балкона была видна только часть капота.
– И кто на ней приехал?
– Мужчина с собакой. Она все время лаяла.
– Большая собака?
– Нет, крошечная, он ее на руках нес.
«И это было. Господи, неужто она сама убила? Эх, все бы преступления так раскрывались! Убийца помучился-помучился да и признался через три недели. И что мне теперь с этой убийцей делать? Она же совершенно сумасшедшая. Не сажать же ее в камеру, она там всех с ума сведет или сама что-нибудь отмочит».
– Людмила, вы хорошо понимаете, что у нас с вами тут происходит? Вы признаетесь мне в совершении тяжкого преступления. И если суд сочтет вас виновной, вам грозит суровое наказание.
– Да, я понимаю, – спокойно ответила Исиченко, но блеск ее глаз Насте не понравился.
– Вы готовы повторить ваше признание в присутствии следователя и подписать протокол, в котором будут записаны ваши слова?
– Я готова, если это недолго.
Настя быстро набрала номер телефона Ольшанского. Его жена сказала, что Константин Михайлович тоже «отсиживает» на работе, но в прокуратуре Настя его не застала. Она дозванивалась по нескольким телефонам, пока наконец ей не сказали, что Ольшанский выехал на какой-то избирательный участок, потому что некто позвонил и сообщил, что там заложена бомба. Настя совершенно растерялась, она плохо представляла себе, как должна поступить.
– Людмила Борисовна, вы могли бы написать все то, о чем сейчас мне рассказали?
– А следователь?
– Я не могу его найти, он выехал на происшествие. Конечно, я хотела бы, чтобы вы его дождались, но раз вы просили долго вас не задерживать, то на всякий случай напишите признание собственноручно.
– Хорошо, – вздохнула Исиченко. – Если так надо, я напишу.
«Грош цена этому признанию, даже собственноручно записанному. Единственная улика – это совпадение деталей. Если бы она призналась сразу, можно было бы поработать со следами. А через три недели да при такой погоде – какие уж там следы…»
– В чем вы были одеты в момент убийства?
– В куртке, – удивленно подняла глаза Исиченко.
– В какой именно?
– Черная кожаная куртка на меху.
– Где она сейчас?
– Дома, висит в шкафу.
– Мы должны будем ее изъять.
– Конечно, если так нужно.
«Уже хорошо, – перевела дух Настя. – На куртке должны остаться следы пороха. Если их там не окажется, значит, ее признание – чистая «липа». Или бред больного воображения, или она кого-то выгораживает, кого-то, кто вертит ею, как безмозглой куклой».
– Какое было оружие? Пистолет или револьвер?
– Но я же его оставила там, возле Леонида. Разве вы его не нашли?
– Нашли.
– Тогда почему вы спрашиваете?
– Так положено, правила такие.
– Пистолет.
– Какой марки?
– Я не разбираюсь. Но он был с глушителем.
– А вы точно уверены, что пистолет? Вы же не разбираетесь.
– Леонид сказал, что будет спрятан пистолет. И потом, я же знаю, у револьверов барабан, а у пистолетов – магазин.
– Вы держали оружие голыми руками или в перчатках?
– В перчатках.
– Где они сейчас?
– Дома.
– Их мы тоже должны будем изъять.
– Пожалуйста, если нужно.
«Еще легче. Интересно, почему она не выбросила перчатки? С курткой понятно – дорогая вещь, жалко. Но перчатки-то! Зачем она хранит их дома? Неужели чувство самосохранения у нее полностью притупилось? Или она не читает детективов и не знает, что на перчатках, как и на коже рук, остаются частицы пороха? А еще следы смазки…»
– Где был спрятан пистолет? В каком месте?
– Между дверьми, которые ведут с балкона на лестницу. Они тоже двойные, и между ними, в глубине, есть такая ниша. В этой нише лежала коробка, а в ней – пистолет.
– Какая коробка? Опишите ее.
– Как же я могу ее описать? – удивилась Исиченко. – На лестнице лампочки не горели, там было совершенно темно, я ее на ощупь нашла. Леонид сказал, что она там будет, она там и была.
– Ну, хотя бы примерно. Из-под обуви, из-под торта? На что она была похожа?
– Не из-под торта, это точно. Коробки от торта обычно квадратные, а эта была как будто из-под обуви, но какая-то не такая…
– В чем именно не такая?
– По размеру похожа, а на ощупь другая. Не шершавая, а гладкая.
«Черт бы ее взял, эту убийцу-шизофреничку. При осмотре действительно нашли коробку, и именно там, где она говорит. Коробка из-под магнитофона, оклеенная глянцевой яркой бумагой. На экспертизу ее не посылали, решили, что просто кто-то выбросил. Если Исиченко кто-то инструктировал, то это должен быть очень умный и предусмотрительный человек, который сообразил, что на лестнице было совершенно темно и разглядеть коробку она не могла. Если бы она сейчас сказала мне, что коробка была из-под магнитофона, я бы моментом уличила ее во лжи».
Настя замолчала, а Людмила снова склонилась над столом и продолжила творить собственноручное признание в убийстве. «Как плохо, что нет Ольшанского! И где, интересно, эта коробка? Не дай бог, выбросили… Кто ж мог предполагать, что она имеет отношение к преступлению».
Настя вспомнила, что сегодня видела в буфете эксперта Олега Зубова, и потянулась к телефону. Олег – известный Плюшкин, никогда ничего не выбрасывает, у него все годами копится, зато ничего не пропадает.
