Настя вспомнила, что сегодня видела в буфете эксперта Олега Зубова, и потянулась к телефону. Олег – известный Плюшкин, никогда ничего не выбрасывает, у него все годами копится, зато ничего не пропадает.
– Олежек, у меня к тебе нескромный вопрос, – начала она.
– Через буфет, – тут же последовал ответ эксперта.
– Хорошо, как скажешь. Только ответь мне, пожалуйста, у тебя ничего нет по убийству Параскевича?
– Это писателя, что ли?
– Угу.
– Не, Настасья, писателем я не занимался.
– А кто?
– Баба Света. Она тогда дежурила, на место выезжала. Ты ж ее знаешь, она над теми образцами, что сама собирает, как курица над цыплятами, трясется. Никому экспертизу не доверяет делать, все сама.
– Ее сегодня, конечно, нет, – обреченно вздохнула Настя.
– Она сегодня, конечно, есть. Вас, таких психованных, двое на всю Петровку, ты да она. Ей тоже дома неинтересно, она свою работу больше жизни любит.
Светлана Михайловна Касьянова была грузной дамой средних лет с вечно недовольным выражением лица и оглушительным веселым хохотом. Никакого сидения дома с внуками она не признавала, а криминалистической экспертизе служила горячо и преданно вот уже три десятка лет. Олег Зубов был ее учеником, поэтому позволял себе называть ее «бабой Светой» даже в глаза и был, пожалуй, одним из очень немногих сотрудников ГУВД, кто ее не боялся. Касьянова была резка и весьма несдержанна на язык, грубила направо и налево, но, надо отдать ей справедливость, если кому от нее и доставалось, то только за дело.
Настя стала звонить Касьяновой, но у той телефон был занят наглухо. Проще было бы добежать до ее лаборатории, но не оставишь же Исиченко здесь одну. Наконец в трубке раздались длинные гудки.
– Слушаю! – послышался хрипловатый громкий голос.
– Светлана Михайловна, это Каменская, добрый вечер.
– Шутить изволите, девушка. Чего ж тут доброго? Одна морока.
– Светлана Михайловна, я насчет убийства Параскевича.
– А что там? Еще чего-нибудь накопали?
– Почти. Помните, ребята на лестнице коробку нашли?
– Было, – подтвердила Касьянова. – И что с коробкой?
– Вообще-то я у вас хотела спросить, что с коробкой. Вы ее, случайно, не выбросили за ненадобностью?
– Вы, девушка, меня не допрашивайте, вы не следователь. Говорите, в чем суть.
– Появились данные, что в коробке лежало оружие, из которого был убит Параскевич. Есть возможность это проверить?
– Когда нужно?
– Светлана Михайловна…
– Да ну тебя, Каменская, чего ты мне голову морочишь? Дело кто ведет? Костя?
– Да, Ольшанский.
– Так почему ты мне звонишь, а не он? Он что, не знает про эту несчастную коробку?
– В том-то и дело. Он на происшествие выехал, не могу до него дозвониться. А надо срочно. Прямо сейчас.
Она произнесла последние слова и инстинктивно зажмурилась. Такой наглости с бабой Светой никто себе не позволял. Просить ее провести исследование в обход следователя, да еще в воскресенье вечером, да еще срочно. Настя поняла, что может чувствовать камикадзе.
– Ну и нахальство у вас, девушка, – рявкнула Касьянова и швырнула трубку.
Номер не прошел, уныло констатировала Настя. Придется ждать Ольшанского. А потом выяснится, что коробку к делу не приобщили, и ищи ее свищи по городским помойкам. Не зря же Касьянова даже разговаривать не захотела. Похоже, коробки действительно нет. Плохо. Но остаются перчатки и куртка. Хоть что-то.
– Вот, я написала.
Исиченко протянула Насте два листа, исписанных неровным и не очень разборчивым почерком. Настя принялась читать, с трудом разбирая некоторые слова и стараясь ничего не пропустить. Людмила полезла в сумку и вытащила бутылочку из темного стекла, в таких продают жидкие лекарства в аптеках.
– Мне пора принимать лекарство, – пояснила она, перехватив взгляд Насти. – Можно, я возьму стакан?
– Пожалуйста, – кивнула Настя, снова утыкаясь в текст.
Она слышала булькающий звук – Исиченко, встав со своего места и отойдя чуть в сторону, наливала жидкость из бутылочки в стакан. Теперь она стояла спиной к Насте и пила, запрокинув голову. Когда она повернулась, лицо у нее было странно отрешенным.
– Ну вот и все, – сказала она чуть сдавленным голосом, снова сев на стул перед Настиным столом.
– Еще несколько минут, Людмила Борисовна, – попросила Настя, не отрывая глаз от бумаги. – Я дочитаю. Может быть, попрошу вас еще кое-что дописать, если вы что-нибудь забыли.
– Я ничего не забыла.
Настя насторожилась и отложила бумаги в сторону.
– Что случилось, Людмила Борисовна? – тревожно спросила она.
– Ничего. – Исиченко вымученно улыбнулась и взглянула прямо в глаза Насте. – Теперь уже все в порядке. Все хорошо.
Она дышала трудно и прерывисто и говорила, казалось, через силу. Веки опустились, словно она боролась со сном.
– Вы плохо себя чувствуете? Может быть, пригласить врача?
– Не старайтесь… вы все равно… не успеете. Я ухожу к Леониду… Теперь мы навсегда будем вместе.
Ее смуглое лицо стало землисто-серым, потом внезапно сделалось багрово-коричневым. Настя схватилась за телефон.
– Вася! – отчаянно крикнула она, услышав голос дежурного по городу. – Врача! Скорее!
Но тех нескольких минут, которые понадобились дежурному судмедэксперту, чтобы добежать до Настиного кабинета, оказалось слишком много, чтобы выпившая яд Людмила Исиченко смогла их прожить. Когда медик в сопровождении Кудина ворвался в кабинет, она лежала на полу и была мертва. Окончательно и бесповоротно.
Несмотря на позднее время, в метро народу было еще много. На «Бауманской» из вагона вышла целая толпа пассажиров, и Насте удалось сесть в уголке. Она все еще плохо понимала, что происходит вокруг нее. После внезапной смерти Людмилы Исиченко ей никак не удавалось полностью взять себя в руки. Начальник отдела, Виктор Алексеевич Гордеев, разговаривал с Настей сквозь зубы, и было видно, что он очень сердит и расстроен, но при этом старался не усугублять переживаний самой Насти.
– Иди домой, деточка, – сказал он ей, хотя в голосе его не было привычной мягкости и сочувствия. – Завтра с утра начнешь объясняться. Поспи, постарайся успокоиться. И продумай все с самого начала, потому что объясняться тебе придется не только со мной.
Настя благодарно кивнула и поплелась домой. Перед глазами все время вставало багрово-коричневое лицо Исиченко, и мысль о том, что придется провести ночь в пустой квартире, казалась Насте чудовищной. Это был один из тех крайне редких случаев, когда ей хотелось, чтобы дома ее хоть кто-нибудь ждал. Пусть не муж, не друг, но хотя бы собака или кошка. Или даже канарейка, или рыбки в аквариуме. Живая душа, дышащее и чувствующее существо. Она боялась остаться ночью наедине с постоянно возникающим перед глазами лицом умирающей женщины и острым чувством собственной вины за то, что не успела ее остановить, спасти.
С каждой остановкой, приближающей ее к дому, этот страх делался все сильнее, и Настя не выдержала. Она вышла из поезда, не доехав две остановки до своей «Щелковской», и поднялась наверх, к телефонам-автоматам.
Иван Алексеевич Заточный был дома.
– Пап! – услышала Настя в трубке голос его сына Максима. – Это тетя Настя.
Через несколько секунд генерал подошел к телефону.
– Анастасия? Что-нибудь случилось?
– Да.
– Я могу вам помочь?
– Я надеюсь, что можете. Это ужасно нахально с моей стороны, но не могли бы вы погулять со мной немного?
– Что, прямо сейчас?
– Да, я недалеко от вас, в метро.
– Может быть, лучше вы зайдете к нам? Я только что приехал с работы, мы бы вместе поужинали.
– Иван Алексеевич… Мне неловко. Лучше я поеду домой.
– Глупости, Анастасия. Поверьте, я бы с удовольствием прогулялся с вами по парку, несмотря на то, что уже почти одиннадцать часов. Но, – тут он понизил голос до шепота, – Максим очень ждал меня и приготовил ужин, он так старался, хотел меня порадовать своей взрослостью и самостоятельностью. И как это будет выглядеть, если я оставлю все нетронутым и уйду с вами гулять? Парень обидится. А вот если вы присоединитесь к нам и станете свидетелем его триумфа, ему будет приятно. Так что выходите из метро и идите все время налево, только не быстро. Максим пойдет вам навстречу и приведет вас. Вы с первого раза сами не найдете, у нас тут очень своеобразно дома пронумерованы, да и темно.
Она успела пройти совсем немного, когда увидела бегущего навстречу юношу.
– Давайте сумку, – совсем по-взрослому сказал Максим, и Настя еще раз удивилась тому, как сильно изменился парень за то время, что она его знала. Ведь совсем еще недавно, летом, он был подростком, выходил вместе с отцом на воскресные утренние прогулки и отлынивал от упражнений на турнике. А сейчас рядом с Настей шел крепкий широкоплечий юноша с уже не ломающимся голосом, не очень высокий (видно, в отца), но зато атлетически сложенный (а это уж, наверное, в мать, подумала Настя, генерал-то сухой, поджарый, легкий в движениях, а мальчик чуть тяжеловат). – Вы не беспокойтесь, тетя Настя, – говорил ей по дороге Максим, – мы с отцом вас проводим до дома. Если, конечно, вы не останетесь у нас.
