— Правда? — переспросила Анна-Мария. — И давно?
— Вот уж четыре дня, — ответил Свен-Эрик. — Он никогда не пропадал так долго.
— Он вернется, — принялась утешать коллегу Анна-Мария. — На дворе такая хорошая погода, понятно, что ему хочется гулять.
— Нет, — твердо возразил Стольнакке. — Наверняка он попал под колеса. Этого кота я больше никогда не увижу.
Он ждал, что она возразит ему. Она должна была запротестовать, доказывать обратное. А ему хотелось в ответ настаивать на своем, уверять ее, что Манне исчез навсегда. От этого спора на душе у него полегчало бы. Однако Анна-Мария не стала развивать тему.
— Остановимся где-нибудь в сторонке, — сказала она. — Не уверена, что Ребекка захочет афишировать наш приезд.
— А что она здесь, собственно, делает? — поинтересовался Стольнакке.
— Не знаю.
Анна-Мария чуть было не сказала ему, что Ребекка просила не разглашать свое участие в расследовании, что она, по сути, отстранилась. Однако инспектор смолчала. Иначе Свен-Эрик, скорее всего, принялся бы отговаривать ее от визита, в подобных ситуациях он обычно отличался большей щепетильностью и даже робостью. Может, потому, что у Анны-Марии дома были дети и весь запас своей заботливости она расходовала на них.
Ребекка Мартинссон открыла дверь своего летнего домика и наморщила лоб при виде полицейских.
Взгляд Анны-Марии заметно оживился, как у сеттера, почуявшего добычу. Свен-Эрик стоял позади. Со дня его последней встречи с Ребеккой в больнице, где она лечилась, прошло почти два года. Волосы на его висках успели за это время поседеть, но мышиного цвета усы все так же торчали под носом. Стольнакке выглядел смущенным, понимая, что их визит не обрадовал хозяйку, несмотря на то что когда-то они с Анной-Марией спасли ей жизнь.
Мысли мелькали в голове у Ребекки быстро, словно шелковая ткань в руках фокусника. Она вспомнила Свена-Эрика, сидящего на краю ее кровати в больнице. «Мы вошли в квартиру и поняли, что должны вас найти. С девочками все в порядке», — сказал он ей тогда.
«Я хорошо помню все, что случилось до и после этого, — подумала Ребекка. — До и после. Может, мне стоило бы расспросить Свена-Эрика, как все это выглядело, когда полиция ворвалась в дом? Он рассказал бы мне и о трупах, и о крови…»
«Ты хочешь, чтобы он подтвердил твою правоту? — спросил ее внутренний голос. — Чтобы он лишний раз убедил тебя в том, что ты оборонялась, что у тебя не было другого выбора? Так спроси его, он скажет тебе именно то, чего ты ждешь».
Свен-Эрик и Анна-Мария присели на кровать Ребекки, сама она устроилась на единственном в доме стуле. На батарее сохли майка, чулки и трусы. Хозяйка посмотрела на белье и смутилась. Но что ей оставалось делать: скомкать мокрые тряпки и бросить их под кровать или, может, за окно?
— Ну? — спросила она, даже не пытаясь казаться вежливой.
— Речь пойдет о тех бумагах, которые вы передали нам, — начала Анна-Мария. — Я там не все поняла.
Ребекка обхватила ладонями колени.
«Но почему, — спрашивала она себя, — почему я должна помнить? Переживать все снова и снова? Какой прок в этом? И где гарантия, что это погружение во мрак вообще имеет смысл?»
— Видите ли… — начала она.
Ребекка говорила очень тихо. Свен-Эрик смотрел на ее тонкие пальцы, обхватившие коленные чашечки.
— Я вынуждена просить вас уйти, — договорила Ребекка. — Я дала вам копии бумаг и письма. Я раздобыла их, преступив закон. Если об этом узнает мое начальство, меня выгонят с работы. Кроме того, здесь не знают, кто я… То есть… даже те, кому известно мое имя и фамилия, не в курсе, что я имею отношение к тем событиям в Йиека-ярви.
— Помогите нам, — умоляюще прошептала Анна-Мария и намертво вжалась в свой стул, в то время как Свен-Эрик явно намеревался подняться. — Я думаю сейчас только об убитой женщине, остальное меня не волнует. Если кто-нибудь спросит, зачем мы сюда приходили, отвечайте, что искали убежавшую собаку.
Ребекка подняла глаза.
— Отлично, — тихо произнесла она. — Двое полицейских в штатском заняты поисками собаки. Самое время управлению полиции присмотреться к тому, чем занимаются их подчиненные.
Повисла пауза.
— Но может быть, это моя собака, — нарушила молчание Анна-Мария.
Свен-Эрик, казалось, готов был провалиться сквозь землю от смущения.
— Что ж, посмотрим, — сказала наконец Ребекка и потянулась к папке.
— Вот это. — Анна-Мария вытащила листок и ткнула в него пальцем.
— Выписка из бухгалтерской книги, — пояснила Ребекка. — Эта запись была помечена маркером.
Ребекка показала на колонку цифр, наверху которой было написано число 1930.
— Тысяча девятьсот тридцать — это актив. Сто семьдесят девять тысяч крон кредитовано на счет номер семьдесят шесть-десять. Это разные расходы на персонал. Но здесь на полях от руки написано слово «Образование»…
Ребекка заложила прядь волос за ухо.
— А это что? — спрашивала Анна-Мария, водя пальцем по бумаге. — «Док.». Что это значит?
— «Документация, учетные документы». Может, счет-фактура или что-нибудь еще, где указано, из чего складываются расходы. Похоже, Мильдред Нильссон это заинтересовало, поэтому я и выбрала именно эту бумагу.
— Что это за предприятие? — спросила Анна-Мария.
Ребекка пожала плечами, а затем ткнула пальцем в верхний правый угол страницы.
— Код организации начинается с цифр восемь и один. Это фонд.
Свен-Эрик покачал головой.
— Фонд защиты диких животных общины в Юккас-ярви, который она организовала, — пояснила Анна-Мария.
— Ее интересовал пункт «расходы на образование», — повторила Ребекка.
На некоторое время все замолчали. Инспектор Стольнакке отбивался от донимавшей его мухи.
— Похоже, кое-кому Мильдред здесь встала поперек горла, — заметила Ребекка.
Анна-Мария невесело улыбнулась.
— Вчера я беседовала с одним из таких, — сказала она. — Он ненавидит Мильдред Нильссон за то, что она на некоторое время приютила его бывшую жену, после того как та ушла от него.
И она рассказала Ребекке об обезглавленных котятах.
— Если бы мы что-нибудь могли сделать, — закончила она. — Эта беспородная кошка не представляет собой никакой материальной ценности, следовательно, о финансовом ущербе речи быть не может. Скроллан и ее малыши не успели помучиться перед смертью, а значит, Магнуса Линдмарка нельзя привлечь за жестокое обращение с животными. Похоже, мы бессильны. А вы… что вы обо всем этом думаете?
Ребекка криво улыбнулась.
— Я почти не занималась уголовными преступлениями, — ответила она уклончиво. — В основном мы имели дело с экономическими правонарушениями и при этом всегда выступали на стороне подозреваемого. Иногда попадались совершенно беспринципные типы, и тогда меня тошнило от моей работы. Приходилось повторять про себя «каждый имеет право на защиту», точно заклинание…
Она пожала плечами, не закончив фразу.
Анна-Мария отметила про себя, что каждый раз этим жестом Ребекка словно пытается избавиться от неприятных воспоминаний или отогнать назойливые мысли. А может, он играет у нее ту же роль, что и у Маркуса? Когда сын Анны-Марии пожимает плечами, это означает попытку отгородиться от чего-нибудь, обозначить дистанцию между собой и остальным миром.
— И вы никогда не пытались перейти на другую сторону? — спросил Свен-Эрик. — Ведь помощник прокурора — очень востребованная профессия, люди долго не задерживаются на таких должностях.
Ребекка смущенно улыбнулась.
— Хотя понятно, — ответил он сам себе, удивляясь собственной несообразительности. — Вы зарабатываете в три раза больше прокурора.
— Это не совсем так, — поправила его Ребекка. — Сейчас я вообще не работаю, а мое будущее…
Тут она снова пожала плечами.
— Но ведь вы говорили мне, что приехали сюда по работе, — напомнила ей Анна-Мария.
— Да, я помогаю немного. Когда один из совладельцев бюро собрался ехать в Кируну, я увязалась с ним.
«Она на больничном», — решила Анна-Мария.
Свен-Эрик посмотрел на Ребекку с сочувствием.
Хозяйка поднялась, давая гостям понять, что разговор окончен. Они попрощались.
Не успели Свен-Эрик и Анна-Мария отойти и нескольких шагов от дома, как услышали за спиной голос Ребекки:
— Незаконная угроза, может быть?
Они обернулись. Девушка стояла на пороге летнего домика, опираясь на столб, подпирающий крыльцо.
«Как она молодо выглядит!» — изумилась про себя Анна-Мария.
Два года назад это была юная карьеристка, старающаяся произвести впечатление утонченной и богатой особы. Она укладывала длинные волосы в модную прическу, не то что Анна-Мария. Теперь темные пряди у Ребекки стали длиннее и просто выровнены по краям. Она носит джинсы и майку, на лице никакой косметики. Во всем ее облике чувствуется то несгибаемое упорство, которое Анне-Марии приходилось наблюдать по работе у определенного типа подростков. Это были мальчики и девочки, взявшие на себя обязанности своих спившихся или психически больных родителей. Они готовили еду, ухаживали за младшими братьями и сестрами, изо всех сил старались сохранить честь семьи и лгали полиции и социальным службам.
